Телиски усмехнулся.
— Ты еще запросишь пощады, когда придет твое время, мамаша, — сказал он.
— Они жаждут этого, — кивнула на бандитов Эмили, — как детишки, которые ждут не дождутся своего дня рождения. Что с ними случилось, Стайлс? Что происходит с молодежью в наше время? Я знаю, что эти молодчики вообще без чести и совести, но, кажется, вся молодежь как будто что-то утратила. У них нет никаких моральных устоев, они ни о чем не мечтают — ничего того, что было у нас.
— Вероятно, Эмили, вас спрашивали о том же, когда вы работали в Париже моделью, — сказал Питер, — позируя художникам совершенно обнаженной и живя в грехе с Тэсдеем. И сейчас тоже спрашивают, что же случилось с молодым поколением.
— Вы говорите о нравах общества, — сказала Эмили. — Да, мы с Тэсдеем нарушали их, но он самый нежный и добрый человек, которых я когда-либо встречала. Он всегда ненавидел насилие. И как бы он ни нарушал установленные требования морали, он никому не причинял боли. А сегодня среди молодежи процветают жестокость и насилие. Они собираются в шайки, вместо того чтобы обрести свою индивидуальность. У них гораздо больше возможностей, чем было у нас, получить образование, работу, проявлять свои творческие наклонности. Но они не пользуются этими возможностями. Вы знаете, как они развлекаются? Разжигают костер из живых людей и любуются им! Они даже не сами это придумали, а вычитали где-то в газете и решили попробовать.
— Прекрати трепать языком, мамаша! — угрожающе произнес Телиски.
— Мне не так уж много осталось, парень! — резко заявила ему Эмили. — Ведь ты сидишь здесь с нацеленным на меня ружьем. Может, для меня единственное удовольствие теперь — это сказать тебе, что я думаю о тебе и твоих дружках.
— Предупреждаю, лучше заткнись!
— Было время, парень, когда я читала о таких монстрах, как ты, — продолжала тем не менее Эмили, — и жалела их. Можешь это представить? Я говорила себе, что у них не было нормального дома, родителей, которые бы их любили и беспокоились о том, что с ними станет. Я говорила себе, что ни одному из вас нечего ждать впереди. Вечная война, и бомбежки, и Бог знает что еще. Но ведь вот что интересно! Тэсдей тоже прошел через все это: он участвовал в Первой мировой войне, и во Второй, и, если бы у нас были дети, они воевали бы в Корее или во Вьетнаме или охраняли бы Берлинскую стену. А отец Тэсдея участвовал в войне американцев с испанцами, а его дед — в Гражданской войне. Всем приходилось жить во времена войны и бомбежек. Но ни одному из них и в голову не приходило искать развлечения в жестокости. У них было то, за что стоило бороться, и, когда они победили, они передали это вам, а вы — наплевали на это! Вы превратились во врагов, и, Боже мой, вы действительно враги! Но однажды всех доброхотов и извращенных теоретиков, которые твердят, что детей нужно воспитывать без строгой дисциплины, сметут, и вас навсегда вычеркнут из жизни. Может, Господь пошлет на нас новый потоп, он понимает, что мы должны начать все сначала.
— И этот потоп будет называться водородной бомбой, — заметил Питер.
Эмили резко опустила на стол чашку с кофе.
— Не уверена, что мне стало лучше после этого разговора, — сказала она, остановив взгляд на Телиски и Дюке. — Но не поймите меня превратно, ребята. Мне вас не жаль. Когда бы вы ни погибли, здесь, на горе, пытаясь вырваться на свободу, или позже, в газовой камере, если вам удастся сейчас сбежать, где бы я ни была, клянусь, вы услышите, как я громко пою аллилуйю.
Дюк тихо похлопал в ладоши.
— Жалко, мамаша, здесь нет сцены, где ты сыграла бы этот водевиль. Твой номер можно смело вставить в музыкальную комедию!
Но Телиски это не понравилось. С перекошенным от злобы лицом он рявкнул на Эмили:
— У тебя слишком болтливый рот, мать! Когда придет время, я с удовольствием заткну его!
— Может, парень, тебе хочется поделиться своими воспоминаниями о тяжелом детстве? — предположил Питер.
— Может быть! — в бешенстве заорал Телиски. — Может, я бы и рассказал тебе, почему мне не жалко тебя и того, что тебя ждет. Может, ты бы и выслушал, как получилось, что я ничего не уважаю, кроме своих мускулов, и как хорошо я могу обработать любую девчонку, которая встанет у меня на пути. Может, я мог бы научить эту ледышку, что сидит рядом с тобой, уважать меня! Все, что мы получаем от вас, умников, — это только болтовня. Разве вы что-нибудь сделали, чтобы создать для нас нормальную жизнь? Разговоры, болтовня и трепология — это все, что сделал старик за всю свою жизнь. Он сидел здесь и рисовал задницу своей старухи! Вы ничего не сделали для нас! Вы живете в своем уютном мирке и только покрикиваете на нас, чтобы мы знали свое место! Так вот, людям вроде меня это надоело, и мы взялись за дело — в городах, в деревнях и повсюду. И мы постараемся, чтобы перед смертью вам не было так весело и беззаботно, как вы привыкли жить, хотя даже это не примирит нас с местом, которое вы нам отвели в жизни. Хотел бы я иметь бомбу, о которой вы говорили. Уж я-то, черт возьми, знаю, что с ней делать!
Телиски вскочил со своего стула, и Питер уже подумал, что схватка начинается. Но гигант, тяжело дыша, подошел к окну с ружьем в руке. Он мог сорваться с цепи в любой момент — что при Кремере, что без него. Нить, на которой держалась власть вожака над ними, была слишком тонкой — об этом и говорил Кремер.
В комнате повисло тягостное молчание. Питер взглянул на часы. Кремер с Мартином уже давно заняли свою позицию на тропе, а Тэсдей, должно быть, как раз подъезжает к Барчестеру.
Что толку сейчас спорить с этими узколобыми и обозленными на весь свет ублюдками? Они не смогут понять логику размышлений нормального человека. Единственной надеждой на спасение было противопоставить их жестокой кровожадности решительную силу. Но где ее взять?
Глава 3
В окна кухни заглянуло яркое солнце. Эмили встала из-за стола и занялась мытьем посуды после завтрака. Питер с восхищением смотрел на старую женщину. Она ни разу не обмолвилась об опасности, грозящей лично ей, тревожась только о переживаниях Тэсдея. Линда была права: этим старикам можно было позавидовать.
— Раньше я никогда не задумывалась над тем, что такое смелость, — тихо сказала Линда. — Мне казалось, само собой разумеется, что она свойственна порядочным мужчинам, а плохие, естественно, трусы. Но сейчас я просто не знаю, Питер, как встретить то, что нас ожидает. — Ее гибкое тело содрогнулось.
— Мы не знаем, что нас ожидает, — неопределенно изрек Питер.
— Я-то знаю! — с тихой горечью сказала она. — Я знаю, что они собираются сделать со мной.
— Не думайте об этом, — сказал Питер и понял, как бессмысленно давать подобные советы в такой ситуации.
— Когда я была ребенком, — продолжала Линда, — я очень боялась ходить к зубному врачу. Но я заставляла себя пойти, потому что знала, что это продлится не больше часа, ведь у него назначено время следующему пациенту. Больше того, мне поставят пломбу, и зуб больше не будет меня беспокоить. Можно выдержать что угодно, когда знаешь, что это скоро закончится и что это принесет тебе пользу.
— Это чисто религиозное рассуждение, — сказал Питер, пытаясь придумать, чем ее успокоить. — За адом кромешным на земле нас ждет рай на небесах.
— Допустим, я должна через это пройти, — чуть громче произнесла она. — Смогу ли я снова взглянуть на себя в зеркало? Смогу ли я позволить, чтобы на меня взглянул приличный человек? Да смогу ли я когда-нибудь…
— Прекратите! — резко сказал Питер.
Она безрадостно засмеялась:
— В книгах и фильмах всегда находится выход из тяжелого положения. Таблетка яда, зашитая в подол юбки, нож, спрятанный под матрацем…
— Или в самую последнюю минуту на помощь приходят морские пехотинцы, — подсказал Питер.
— А они здесь есть?
— Честно говоря, не думаю…
— О Господи, Питер! — Она опустила лицо, пытаясь справиться с нахлынувшим ужасом.
— Что толку думать об этом!
— А что еще нам делать? Беседовать о пьесах Бернарда Шоу или об иностранной политике президента? Не считайте меня ребенком, Питер.
Питер посмотрел на Дюка Лонга. Бледный темноволосый парень смотрел на них, но его взгляд подернулся пленкой. По-видимому, мысли его где-то далеко. Телиски беспокойно расхаживал у окна, поглядывая на лужайку, как будто Тэсдей уже должен был вернуться. На самом деле возвращения старика нужно было ждать только часа через два.
— Когда я училась в колледже, — сказала Линда, — после занятий мы часто собирались у кого-нибудь в комнате и иногда бурно обсуждали, что бы мы сделали, если бы столкнулись с насильником. У нас были очень смелые мысли насчет того, как защититься. Обсуждались жизненно важные точки на теле мужчины, куда следовало в первую очередь нанести удар. Еще мы спорили о том, не лучше ли подчиниться. Тогда хотя бы ты могла выйти живой из этой передряги. Сейчас мне кажется, что нас просто будоражило возбуждение юных, неопытных в сексуальном отношении девчонок. Возможно даже, втайне мы надеялись, что на нас кто-нибудь нападет. Но когда сталкиваешься с этим лицом к лицу… — И снова она болезненно вздрогнула. — Вы не можете себе представить, что происходило вчера…
— Если это поможет вам, расскажите мне об этом.
— Он же абсолютно ненормальный!
— Джордж?
— Да.
— Но вы же с ним справились!
— Это не я. Я ничего не делала, только вся замерла и молилась. Я давно уже не делала этого, а тут вдруг стала молиться, горячо, от всей души!
— В городке никто толком не знает, с чего все началось, — сказал Питер.
— Вечером я довольно быстро уснула, — начала рассказывать Линда. — Может, вы обратили внимание, что та ночь была очень жаркой, душной и безветренной. Я проснулась, подумав, что услышала что-то необычное. Вам знакомо это чувство? Я не могла определить, откуда исходил этот звук, и больше его не слышала. На моих часах у кровати было немного больше часу ночи. Я попыталась снова заснуть, но не смогла. Я продолжала прислушиваться. Наконец я решила выяснить, что же меня разбудило. Мне и в голову не пришло, что здесь может быть замешан человек. Однажды ночью в каминную трубу попала птица, она влетела в комнату и стала биться об окно. Я подумала, что это опять птица, а может, в дом прокралось какое-нибудь мелкое животное. Было так жарко и душно, что я даже не накинула халат. Как была, в ночной рубашке и босая, спустилась в магазин. В доме было темно, но лунного света было достаточно, чтобы я могла ориентироваться в своем доме, таком дорогом и близком. В магазине я заметила тень у витрины. Я никак не могла разобрать, что это такое. Она была там, когда я вошла в магазин, а потом исчезла. Вы не поверите мне, Питер, но я не из трусливых.
— Я тому свидетель, — кивнул Питер.
— Я решила, что отвязался тент над входом. Помню, еще подумала, что мне стоит что-нибудь накинуть на себя, прежде чем выйти на улицу, но потом я напомнила себе, что во всем Барчестере не найдется ни души, кто встает так рано, во всяком случае в той его части, где я живу. Поэтому я отперла дверь и вышла на каменное крыльцо. И — увидела его. Этого лохматого парня! Я тут же сообразила, что не одета, что на мне только короткая ночная рубашка. Да вы видели ее!
«Что вам нужно?» — спросила я и попыталась шагнуть назад, в дом.
Он схватил меня за кисть. И тут я заметила ружье, которое лежало на траве прямо рядом с витриной.
«Пожалуйста, минуточку, мисс, — сказал он. — Я хочу вот ту гитару в витрине». Он говорил очень вежливо.
«Отпустите, пожалуйста, мою руку, вы делаете мне больно, — сказала я. — Если вам нужна гитара, возвращайтесь утром, когда откроется магазин».
Но он крепко сжимал мою руку. Я еще никогда не ощущала такой сильной хватки. Его глаза сверкали безумным блеском. И я вдруг до смерти перепугалась.
«Отпустите меня, — сказала я, — а гитару можете взять, если хотите».
Он ничего не ответил. Просто в упор рассматривал всю меня этими безумными, блестящими глазами.
«Я хочу, чтобы вы пошли со мной», — сказал он, нисколько не угрожая мне, мягко, почти застенчиво.
«О чем вы говорите?!»
«Я хочу, чтобы вы пошли со мной, — снова попросил он. — Чтобы мы вместе ушли отсюда и от всех других людей. Пожалуйста!»
Он сказал это «пожалуйста», как будто просил о чем-то совершенно обычном. Я поняла, что имею дело с каким-то ненормальным.
«Если я должна пойти с вами, — сказала я, — мне нужно вернуться в дом и что-нибудь надеть». Я думала только о том, чтобы оказаться внутри, запереть дверь и вызвать помощь по телефону.
«Нет! — в первый раз грубо заявил он. — Идите так, как есть, вы и так прекрасны».
Тогда меня охватила паника, и я допустила промах. Я попыталась вырваться от него. Так и не знаю, что произошло. Думаю, он каким-то образом ударил меня ребром руки по шее. — Линда коснулась бледного синяка на горле. — Должно быть, я потеряла сознание, потому что очнулась лежащей в высокой траве. Он был рядом, а его руки… он щупал меня своими руками, всю меня! Я попыталась с ним бороться и закричала. Он зажал мне рот одной рукой, а второй сжал меня как в тисках.
«Не бойтесь, — сказал он. — Я не собираюсь причинить вам боль».
Не могу даже передать вам, Питер, что я испытывала. Я вся застыла от ужаса. В нескольких футах от себя я увидела его ружье и гитару. Мне удалось оглядеться, и я поняла, что он довольно далеко унес меня, во всяком случае не меньше мили от моего дома. Он тащил или нес меня через поля, которые тянутся за моим домом, до самого подножия горы, где начинается тропа, ведущая вверх. Я поняла, что не смогу убежать от него.
«Всю жизнь я мечтал как раз о такой девчонке, — сказал он. — Ты красивая. Красивая, утонченная, порядочная девушка. Мне никогда не приходилось заниматься любовью с такой, как ты. Даже не представляю, каково это будет! Как тебя зовут?»
Я едва дышала от страха. Сказала, что меня зовут Линда. Сказала, что он совершает преступление. Сказала, что его посадят в тюрьму на очень большой срок. Но, по-моему, он даже не слышал меня. Он только глазел на меня своими сумасшедшими глазами и осторожно трогал меня. У меня было такое ощущение, что по мне ползают клопы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21