– Ага. Сейчас Фред лежал бы себе спокойненько на кладбище, а мы сидели бы за решеткой.
На Олли мои слова явно не действуют.
– Я ведь не сказал, что мы пришили бы его, просто припугнули бы.
– А если бы вид твоего ствола оставил бы Фреда равнодушным или если бы он вообще не увидел его? Или – что еще хуже – если бы ты случайно спустил курок, направляя дуло на Фреда? Либо на меня? Что тогда, Рембо?
– Послушай, тебя никто не заставляет что-то покупать. Не хочешь – не бери. А вот я, черт возьми, я хочу... Если у тебя нет такого желания, то и не надо...
– Если ты купишь себе такую игрушку, не рассчитывай продолжать работать со мной. Имей в виду: как только у тебя появляется оружие, ты мне не товарищ.
Электрик возвращается с таким видом, будто в последние несколько минут занимался подслушиванием нашего с Олли разговора.
– Вот, – говорит он, кладя стволы на стол. Оба выглядят довольно старыми. Один из них «люгер», второй – какой-то револьвер. И тот, и другой – черные, тяжелые и смотрятся чертовски устрашающе. – Можете рассмотреть их повнимательнее. Не бойтесь, они не заряжены.
Олли берет «люгер», и, когда его пальцы сжимаются вокруг рукоятки, зрачки заметно расширяются.
– Здорово! – говорит он зачарованно. – Не заряжен? Электрик качает головой, и не успеваю я и рта раскрыть, как Олли нацеливается прямо на меня и начинает как ненормальный щелкать курком.
– Ты, придурок... Сначала надо в любом случае стрельнуть в воздух...
– Что? – спрашивает Олли. – А! Но ведь Электрик сказал, что он не заряжен.
– А мы, можно подумать, доверяем этому старому хрычу, как самим себе! Кретин ты! Именно такие моменты я только что и пытался тебе описать! Все несчастные случаи происходят подобным образом: безмозглые идиоты нередко вышибают мозги своим друзьям, просто играя. А ведь эта штуковина – не игрушка! Этот ствол настоящий и очень опасен!
– Заткнись! – говорит Олли, направляя дуло «люгера» мне в лицо. – А то я еще раз в тебя выстрелю.
Иногда пытаться втолковать что-то этому придурку совершенно бесполезно.
Нет, связываться с оружием у меня нет ни малейшего желания. Я ничего не хочу знать об этом дерьме. Помимо всего прочего меня смущает в приобретении стволов еще и то, что, если мы начнем размахивать ими, тогда и полиция, не задумываясь, схватится за пушку – у нее на это появится право. Что из подобной передряги выйдет – страшно подумать.
В данный момент, даже если копы застукают нас когда-нибудь за работой, мы имеем возможность каким-нибудь образом уйти у них из-под носа. Если же в дело будет вовлечено оружие, тогда кто-то кого-то обязательно пристрелит.
– И сколько ты за него просишь? – спрашивает Олли.
– За этот – пятьсот, – отвечает Электрик.
– Пятьсот? Ни хрена себе. Так много?
– Да.
Олли затихает. За удовольствие иметь у себя за пазухой фиговину, при помощи которой можно убивать людей, с него просят целых пятьсот фунтов. Это остужает его пыл.
– Но после того как вы сделаете дело, я согласен опять купить у вас стволы, – добавляет Электрик.
– Какое дело? – спрашивает Олли.
– Если у вас вдруг возникает потребность в пушках, значит, насколько я понимаю, вы задумываете пойти на какое-то серьезное дело, – объясняет Электрик. – Когда дело сделано, я готов выкупить у вас пистолеты назад.
– И за сколько же? – спрашиваю я.
– За четыреста фунтов, при условии, что из них никто не убит и все довольны.
– Мы не планируем идти на серьезное дело, – говорю я.
– Что ж, если запланируете в будущем, всегда рад вам помочь.
– Не запланируем. И будь поосторожнее, дружище, думай, с кем имеешь дело. Существует куча идиотов, которых к оружию нельзя и близко подпускать.
С одним из таких экземпляров я отправляюсь домой на собственном фургоне.
Пару дней спустя Электрик звонит мне и просит сейчас же к нему приехать. По тому, каким тоном он говорит, я догадываюсь, что у него проблемы. Мне в голову приходит мысль положить трубку, отключить телефон и не дергаться. Но Электрик заверяет меня, что бояться нечего. Я нехотя соглашаюсь приехать к нему.
По пути я заезжаю к Олли и рассказываю о просьбе старика и о том, что нам якобы бояться нечего. Олли советует мне плюнуть на все и не соваться не в свое дело. Но ведь я даже не знаю точно, в чем именно состоит проблема Электрика, поэтому не могу так просто о ней забыть.
– Послушай, – говорит Олли. – Пусть он катится со своими неприятностями ко всем чертям. Не забивай себе голову разной ерундой.
– Нет уж, бери куртку и пошли со мной.
– Да иди ты.
– Значит, ты отказываешься?
– Да, отказываюсь. Хочешь вляпаться в дерьмо, вляпывайся в него один. А мне спать охота.
С этими словами Олли закрывает дверь и отправляется в кровать под теплое одеяло. А я возвращаюсь в фургон и еду к Электрику, надеясь, что не попаду где-нибудь в пробку.
Сегодня будний день, к тому же я не привез никакого товара, поэтому вхожу в магазин Электрика через парадный вход, как обычный покупатель, не как профессиональный грабитель. Электрик сидит за кассой и грызет ногти, причем грызет их не потому, что нервничает, а потому что у этого кретина такая привычка.
Он выплевывает кусочек отгрызенного ногтя на пол, поднимает голову и просит меня закрыть за собой дверь на замок и перевернуть табличку ОТКРЫТО/ЗАКРЫТО. Я выполняю его просьбу.
– Ну, что у тебя стряслось?
– Пойдем покажу.
Электрик встает и исчезает внутри магазина. Я следую за ним. Мы поднимаемся по лестнице на второй этаж, входим в гостиную, и Электрик закрывает дверь. Бывать в этой комнате мне никогда еще не доводилось.
Обычно, когда он уходит наверх – за деньгами или с какими-то другими целями, – я жду его внизу, в складском помещении. Мне всегда было интересно узнать, как выглядят его жилые комнаты. Теперь я знаю как и хочу поскорее отсюда уйти.
Понимаю, услышать подобное от такого типа, как я, покажется вам странным. С Электриком в течение нескольких лет нас связывали чисто деловые отношения, а мое появление в его гостиной – в месте, куда он приходит расслабиться и отдохнуть, – выходит за рамки бизнеса, и от этого я чувствую себя очень дискомфортно.
Только бы он не начал еще и переодеваться при мне, мелькает в моей голове мысль.
Я ощущаю всю эту неловкость против своей воли, просто потому что во мне говорит обычная неприязнь к гомосексуалистам. Любой нормальный парень на моем месте испытал бы то же самое. Понимаете, когда любой человек, с которым я знаком совсем немного, внезапно начинает вести себя со мной как с корешем, у меня тут же возникают разные подозрения.
Электрик проходит мимо меня и приближается к телевизору.
– Где вы все это взяли?
– Что?
– То, что привезли мне в прошлый раз: видеомагнитофон и остальное.
– Гм... Не знаю... В одном доме. А в чем дело?
Электрик выглядит как-то странно, таким никогда раньше я его не видел. Создается такое впечатление, что кто-то сильно чем-то его достал.
А ведь у него есть оружие.
– А что произошло? – опять спрашиваю я.
– Вы случайно не задействованы в каких-нибудь сомнительных делах? – интересуется Электрик.
– Я – нет, – говорю я, хотя понятия не имею, что он подразумевает под «сомнительными делами».
– Ты уверен? – произносит Электрик, странно изгибая шею.
– Уверен.
В этот момент до меня начинает доходить, что, по всей вероятности, он в течение всех этих лет имел на меня виды. Я вспоминаю вдруг о том, что каждый раз, когда мы с Олли выходили через его чертову заднюю дверь, этот болван постоянно вставал в дверном проеме таким образом, чтобы нам пришлось протискиваться мимо него.
Чертов извращенец! Наверное, все эти годы ждал возможности остаться со мной наедине, набирался храбрости предложить мне кучу бабок за возможность отыметь в задницу.
Я настраиваю себя на то, что сейчас хорошенько врежу старому гомику.
Пусть только попробует завести со мной свой грязный разговор.
– Посмотри, – говорит Электрик, включая видак и вставляя в него кассету.
С несколько мгновений я смотрю в телевизор и не верю своим глазам. Желудок сжимается в комок. Мне кажется, сейчас меня вырвет. На экране кровать в какой-то затуманенной комнате. Два парня укладывают на эту кровать маленького пацаненка и... Пожалуй, я не буду описывать, что они с ним делают.
Не произнося ни слова, я подскакиваю к Электрику и со всего размаху заезжаю кулаком ему по башке. Старик падает на пол, как набитый дерьмом мешок.
– Что ты делаешь? Что ты делаешь? – орет он, когда я поднимаю его за грудки, чтобы врезать еще.
– Грязный ублюдок! – кричу я. – Можешь считать, что ты уже мертвец!
– Подожди, подожди! – Электрик закрывает руками голову. – Забери эту кассету, забери, она мне не нужна.
– Я пришью тебя, скотина! – реву я. – Прощайся со своей ничтожной жизнью, полоумный ублюдок!
Я встряхиваю его, швыряю на пол и даю хорошего пинка. Электрик извивается и продолжает что-то выкрикивать, но я в таком сильном бешенстве, что некоторое время ничего не слышу. Потом одна его фраза все же доходит до моего сознания, и у меня перехватывает дыхание.
– Прости, прости... Я не должен был смотреть твою запись... Прости...
– Что? – говорю я ошарашенно. – Что ты только что сказал? Мою запись?
– Прости, пожалуйста... И не бей меня больше... Прости...
– Мою запись? Это не моя кассета. О чем это ты?
– Что? – всхлипывает Электрик.
Только сейчас я понимаю, что произошло маленькое недоразумение.
– Почему ты называешь эту запись моей? – спрашиваю я.
Электрик на мгновение о чем-то задумывается и поправляет на носу очки.
– А разве она не твоя?
– Конечно, нет, черт возьми! За кого ты меня принимаешь? – ору я, едва удерживаясь, чтобы снова не треснуть ему по кумполу.
– А за что же ты тогда на меня набросился?
– Подумал, что это твоя кассета.
– Моя? Моя? А за кого в таком случае ты меня принимаешь?
Я подаю Электрику пятерню. Он колеблется, моргает, но все же берется за мою руку.
– Так где ты взял эту гадость? – спрашиваю я, подняв его на ноги.
– Это вы ее принесли, – отвечает он. – Она была в том видаке, который я купил у вас.
– Значит, она принадлежала тому типу, у которого мы его украли.
– Да. Я тоже так думал до того момента, пока ты не принялся меня лупить.
Электрик проходит к бару, наливает себе большой стакан водки, поднимает его и вопросительно смотрит на меня. Я решаю, что и мне не помешает сейчас расслабиться.
Некоторое время мы выпиваем молча, потом я говорю, что запись на кассете премерзкая и что того парня, которого мы ограбили, следует вздернуть или сжечь заживо и все такое. Затем спрашиваю у Электрика, зачем он мне позвонил.
– Хотел, чтобы ты забрал эту кассету.
– Не легче было просто выбросить ее?
– Послушай, ведь это вы притащили мне эту пакость, вы должны и забрать. Не хватало только, чтобы мусорщик достал ее из моего мусорного бака и отнес в полицию.
Электрик отпивает водки и жестом показывает, чтобы я уматывал.
– А мне что прикажешь с ней делать? – спрашиваю я.
– Не знаю, главное – забери ее.
Я достаю кассету из видака, кладу к себе в карман и поворачиваюсь к двери.
– Кстати, Карл, прости, что поколотил тебя, – говорю я через плечо.
Электрик, лицо которого начинает опухать, машет рукой. Я воспринимаю это как «нет проблем», хотя подозреваю, что он вложил в свой жест иной смысл.
Я еду назад домой и подумываю, не вышвырнуть ли мне эту мерзость в окно. Но меня останавливает боязнь, что кто-то заметит, как я это делаю, запомнит номера моей машины и позвонит в полицию. Потом, когда кассету просмотрят (на ней, кстати, есть отпечатки моих пальцев), подумают, что всей этой гадостью занимаюсь я, и... и... От таких мыслей у меня башка пухнет. Но главная причина, по которой я не хочу раньше времени отделываться от кассеты, это, наверное, нежелание оставлять в покое того типа, которого мы ограбили.
Я уже придумал, как поступлю. Пошлю кассету Соболю, естественно, анонимно, с указанием адреса, по которому я ее нашел.
Только не поймите меня неправильно. Я не стукач, никогда им не был и не собираюсь становиться. Ни на кого из своих ребят я никогда в жизни не донесу. Но спокойно мириться с тем, чем занимается этот ненормальный – которого следует вздернуть или сжечь заживо, – не могу. Если я выполню то, что задумал, то окажу услугу всему миру. Любой уважающий себя взломщик, грабитель, вор, я уверен, согласился бы со мной.
Я не стукач, я человек.
Меня бесит, когда так называемые законопослушные граждане приравнивают нас – честных и порядочных преступников, подобных мне, – ко всяким там извращенцам.
«Как все эти бесчувственные гады – грабители, насильники, убийцы», слышишь тут и там. Мне обидно за всех воров. Кража, по сути дела, – это просто кража. На воровство идешь вовсе не потому, что у тебя не в порядке с головой, а просто таким образом ты зарабатываешь себе на жизнь. К тому же воруют в меньшей или большей степени – взгляните правде в глаза – все люди без исключения. Те, кто насилует женщин и детей, творят настоящее зло, вот их-то и надо вздергивать, сжигать заживо, отсекать им руки и так далее.
Адвокаты же частенько из кожи вон лезут, пытаясь облегчить участь подобных ублюдков.
– Они больны, мы должны им помочь.
А кому, черт возьми, есть дело до их болезни? Жаждете помочь этим скотам – подготовьте для них петлю или кострище. Я, например, считаю, что в тот момент, когда причиняют какому-то малышу страдание, они автоматически лишаются права жить.
Ни один из наших чутких либералов ни разу не высказался в защиту бедных воров, которые даже пары приличных туфель-то не в состоянии себе купить. А ведь «вылечить» нашего брата совсем несложно: дайте нам денег, и мы никогда никого больше не ограбим. Конечно, сумма нам потребуется немалая, но если сравнить ее с теми средствами, которые уходят на разные судебные разбирательства и содержание людей в тюрьме, вы поймете, что она не так уж и велика.
В общем, извращенцам – смерть, ворам – свободу. Вот это, на мой взгляд, будет справедливо.
Через несколько недель мы с Олли опять везем Электрику украденную в очередном доме аппаратуру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29