Из прихожей двери вели в спальни и гостиную, имевшую несколько строгий вид и обставленную мебелью ручной работы, но потрудилась над ней рука искусного мастера. Старинной модели радиоприемник светился шкалой с названиями далеких городов. Звуки ноктюрна Шопена плыли по всему дому. Достигали они и самой дальней комнаты, где меня ждала старая женщина.
Она оказалась слепой. На огромном круглом, как луна, лице я увидел незрячие глаза с белыми зрачками. Шея тонула в складках жира, спускавшихся на грудь. Кисейные рукава ее пестрого платья позволяли рассмотреть толстые руки, а распухшие ноги напоминали стволы деревьев, но заканчивались они неожиданно миниатюрными ступнями. Она сидела, окруженная горой подушек на кровати, которая была под стать ее гигантскому телу. Комнату с занавешенными окнами освещал только фонарь-"молния".
– Садись, дитя, – она взяла мою руку в свои, и легким движением погладила пальцы. Взгляд ее невидящих глаз был устремлен вперед мимо меня.
– Я знаю, почему ты здесь, – сказала старая креолка, скользя пальцами по линиям моей ладони. На удивление высокий голос! Она показалась мне огромной куклой, в которую по ошибке вставили пленку с голосом, предназначенным для маленькой модели.
– Внутри у тебя все болит и жжет. Маленькая девочка и твоя жена – их больше нет.
В скудном свете фонаря мне почудилось, что я слышу потрескивание искр энергии, скрытой в этой женщине.
– Тетушка, расскажите мне о девушке на болоте – той, что без глаз.
– Бедняжка, – проговорила старая женщина, и на ее лбу залегла горестная складка. – Она здесь очутилась впервые. Убегала от чего-то, но заблудилась. Он ее подвез, и она не вернулась назад. Как же он ее искалечил, но только ножом, а больше никак не тронул.
Ее взгляд обратился на меня, и мне стало понятно, что она не слепая, а наделена зрением особого свойства. Ее пальцы ощупывали линии моей ладони, и от этих прикосновений глаза мои вдруг сами собой закрылись, и пришло чувство, что она была рядом с этой неизвестной девушкой и, может быть, даже старалась поддержать ее в страшные минуты, когда нож убийцы терзал ее тело.
– Держись, детка. Тетушка теперь с тобой. Вот моя рука, ухватись за нее. Он так мучает тебя сейчас.
И в эти мгновения я слышал и чувствовал, как где-то глубоко внутри меня лезвие ножа резало, кромсало, отделяло мышцы от суставов, плоть от костей, душу от тела. Художник трудился над своим полотном. Я ощущал в себе мечущуюся боль, вспышками молнии сопровождающую затухающую жизнь. Эта боль, переполняя безымянную девушку, изливалась из нее какой-то чудовищной адской мелодией. И в ее агонии я почувствовал муки своей жены и дочери, и у меня не осталось сомнений, что это дело рук одного и того же человека. Но, прежде чем боль оборвалась вместе с жизнью, девушку окружил мрак, и я понял, что, перед тем как убить, он ослепил ее.
– Но кто же он такой? – спросил я.
Она заговорила, но не одним, а слившимися вместе четырьмя голосами: моей жены, дочери, тучной женщины в подушках на постели в затемненной шторами комнате и голосом той неизвестной девушки, принявшей жестокую смерть среди воды и грязи болота.
– Он – Странник...
* * *
Уолтер задвигался в своем кресле и стал размешивать кофе. От прикосновения ложки фарфор тонко зазвенел, и этот звук прозвучал для меня колокольным перезвоном.
– Нет, – ответил, наконец, я на его вопрос. – Того человека я не нашел.
Глава 4
Уолтер некоторое время сидел молча. Его стакан почти опустел.
– Я прошу тебя об одолжении. Не для себя – это нужно кое-кому другому.
Я промолчал.
– Дело связано с трастовым фондом Бартона.
Фонд был образован согласно завещанию Джека Бартона. Этот промышленник сколотил огромное состояние после войны, поставляя запчасти авиационным предприятиям. Средства фонда использовались для исследования проблем, касающихся детей, из этого же источника шли деньги в пользу педиатрических клиник, и в целом траст обеспечивал материальную поддержку детям в тех случаях, когда государство оказывалось в стороне. Формально трастовый фонд возглавляла вдова Бартона Изабелла, однако повседневная работа находилась в ведении адвоката Эндрю Брюса и председателя фонда Филипа Купера.
Все эти подробности были мне известны, поскольку Уолтер иногда занимался проведением акций в пользу фонда Бартона – таких как лотереи, соревнования по боулингу и тому подобное. Кроме того, за несколько недель до этого фонд упоминался в новостях по поводу события более чем неприятного. В парке особняка Бартонов на Стэйтен-Айленде во время благотворительного детского праздника пропал маленький мальчик – Эван Бейнс. Ребенок исчез, как сквозь землю провалился, и в полиции не надеялись его отыскать. Появилось предположение, что он вышел из парка и его похитили. На какое-то время этот случай привлек внимание газетчиков, а затем интерес к нему остыл. На том все и кончилось.
– Случай с Эваном Бейнсом?
– Нет, по крайней мере, как мне кажется, речь не о нем, но дело, тем не менее, связано с исчезновением человека. Суть в том, что пропала одна молодая женщина, знакомая Изабеллы Бартон. О ней несколько дней нет известий, и миссис Бартон встревожилась. Зовут женщину Кэтрин Деметр. К исчезновению Бейнса она отношения не имеет, поскольку познакомилась с Бартонами позднее.
– Что еще известно об этой семье?
– Кэтрин, по всей видимости, встречалась со Стивеном Бартоном. Ты имеешь о нем представление?
– Дерьмо порядочное, а кроме того, этот тип приторговывает наркотиками для Санни Ферреры. Они выросли вместе, жили рядом в районе Стэйтен-Айленд, ну, Бартон подростком и снюхался с Санни. Стивен интересуется стероидами и кокаином, но это все мелочи.
– И давно ты об этом узнал? – насупился Уолтер.
– Не помню, – ответил я. – В спортзале болтали.
– Господи, почему нам ничего стоящего не говорят?! Я вот только во вторник об этом узнал.
– Вы же из полиции. Никто вам ничего не рассказывает, потому что предполагается, что вы должны быть в курсе.
– Ты сам недавно служил в полиции, – буркнул Уолтер. – А уже успел дурных привычек набраться.
– Брось, Уолт. Откуда мне знать, чем ты интересуешься? Прикажешь каждую неделю бегать к тебе отчитываться? – я налил себе кофе. – Но, как бы то ни было, ты предполагаешь связь между этим исчезновением и Санни Феррерой?
– Вполне возможно, – согласился Уолтер. – Около года назад федералы приглядывали за Стивеном Бартоном. Правда, это было задолго до его знакомства с Кэтрин Деметр. Но им так и не удалось зацепить этого прохвоста, и они от него отстали. В картотеке по наркотикам мисс Деметр не числится, но много ли они знают в этой службе. Некоторые до сих пор уверены, что «косячок» имеет отношение к дверям. Возможно, она увидела то, что ей не следовало видеть.
На лице Уолтера ясно читалось сомнение насчет собственной теории, но он хотел, чтобы опроверг ее я.
– Уолтер, что значит стероиды и немного кокаина? Конечно, это приносит определенные барыши, но по сравнению с остальными доходами семьи Феррера все это мелочи, ты же знаешь. И если Санни кого-то пришил из-за такой ерунды, тогда он еще глупее, чем мы думаем. Хотя куда глупее – даже его старик считает, что он ошибка природы.
Феррера-старший, несмотря на старческую немочь, оставался влиятельной фигурой, и, как известно, нередко называл своего единственного сына, когда о том заходила речь, не иначе как «маленький мерзавец».
– И это все, что тебе известно?
– Мы же полиция, сам сказал, и нам никто не сообщает ничего, стоящего внимания, – сухо заметил Коул.
– Кстати, а тебе известно, что Санни импотент? – решил я просветить Коула.
– Нет, я об этом понятия не имел, – Уолтер встал и, покачивая пустым стаканом, улыбнулся, впервые за этот вечер. – И не очень расстроился бы, если бы не узнал. А ты что, его врач? – Коул взглянул на меня и снова взялся за графинчик. Я равнодушно махнул рукой.
– А Пили Пилар все еще крутится вокруг него? – осторожно закинул удочку я.
– Насколько мне известно, да. Я слышал, что пару недель назад он выкинул из окна Никки Очкарика, потому что тот пропустил срок выплат.
– Круто с Никки обошлись, нечего сказать. Не прошло бы и ста лет, как он смог бы полностью рассчитаться. Пили нужно попридержать свой нрав, иначе ему скоро некого будет из окон вышвыривать.
Уолтер даже не улыбнулся.
– Ты поговоришь с ней? – спросил он, возвращаясь в кресло.
– Ох, уж эти мне пропавшие без вести... – вздохнул я. – Каждый год в Нью-Йорке исчезает четырнадцать тысяч человек. Что касается этого случая, то здесь нет полной ясности, пропала женщина или нет. Возможно, она сама не хочет, чтобы ее нашли, или кто-то другой не желает этого. Есть также вероятность, что она втихую собралась и уехала в другой город, ничего не сообщив своей доброй знакомой Изабелле Бартон и милейшему дружку Стивену.
Такие возможности следователь обязательно должен учитывать, занимаясь случаями исчезновения людей. Для него поиск пропавших – лакомый кусок, но я не следователь. Я занялся делом толстяка Олли, только соблазнившись легкостью задачи, как мне сначала представлялось. Совсем не хотелось связываться со службой выдачи лицензий, и не было никакого желания впутываться в розыски. Возможно, я опасался, что такая работа слишком сильно меня отвлечет. А может быть, тогда я не придавал этому случаю достаточного значения.
– В полицию она обращаться не станет, – продолжал Уолтер. – Об исчезновении этой женщины пока никто не заявлял, и нет полного основания считать ее пропавшей.
– Тогда откуда у тебя эти сведения?
– Ты знаешь Тони Лу-Лу?
Я согласно кивнул. Тони Лумакс мне был известен. Среди следователей он считался мелкой сошкой и никогда не поднимался выше ведения дел о побегах должников и скандальных разводах.
– Странно, что Изабелла Бартон обратилась к Лумаксу: не тот уровень.
– Пару лет назад он помог кому-то из прислуги Бартонов. Лумакс нашел мужа этой женщины, сбежавшего с их общими сбережениями. Миссис Бартон сказала, что ей нужна услуга подобного свойства, но огласка крайне нежелательна.
– Но ты-то как оказался в этом деле?
– У меня есть кое-какой материал на Тони. Он слегка вышел за рамки закона, и ему ни к чему, чтобы об этом стало известно. Вот он мне и сообщил, что Изабелла Бартон ищет неофициальные каналы получения информации. Я поговорил с Купером. Он считает, что фонду Бартона совершенно не нужно снова привлекать к себе нездоровый интерес. И я решил, что мог бы оказать ему услугу.
– Но если дело предложено Тони, почему ты обращаешься ко мне?
– Мы посоветовали Тони от дела устраниться. Он сказал миссис Бартон, что сам этим делом заняться не может, но знает заслуживающего доверия человека, на которого она вполне может положиться. Сам Тони сослался на необходимость уехать, чтобы присутствовать на похоронах матери.
– У Тони Лу-Лу матери нет, его воспитали в сиротском приюте.
– Это неважно, суть в том, что чья-то мать умерла, и он может поехать на эти похороны, – с нотками раздражения пробурчал Уолтер.
Я заметил промелькнувшую в его глазах искру сомнения.
– Поэтому я обратился к тебе. Если бы я сам попытался провести это дело, даже с максимальной скрытностью, все равно о нем стало бы известно. В управлении чихнуть нельзя, чтоб об этом не узнали все.
– А как насчет семьи девушки? Уолтер пожал плечами.
– Подробностей не знаю, но, кажется, у нее никого нет. Послушай, Берд, я обратился к тебе, потому что ценю тебя как специалиста. Ты был способным полицейским, и если бы не уволился, то далеко бы пошел. Мы бы тебе башмаки чистили. У тебя было отличное чутье, думаю, оно при тебе и осталось. К тому же ты мой должник: тем, кто устраивает пальбу в общественном месте, редко удается легко отделаться.
Я задумался. В кухне работал телевизор, и на его фоне было слышно, как гремит посудой Ли. Возможно, эта история – отголосок предшествовавших событий: бессмысленного убийства Олли Уоттса и его подружки, смерти киллера, – но создавалось впечатление, что мир расшатался и сместился, а потому исчезли логические связи, и все идет наперекос. Я думал, что Уолтер старается с моей помощью восстановить истинную картину.
У входа позвонили, и вслед за этим из передней донесся приглушенный разговор. Один голос принадлежал Ли, второй, низкий, – мужчине. Несколькими секундами позже в дверь кабинета постучали, и Ли впустила к нам высокого седого мужчину лет пятидесяти в темно-синем двубортном костюме с красным галстуком от Кристиана Диора, а в его башмаки можно было смотреться, как в зеркало.
Если судить по внешности, Купер крайне мало подходил для своей роли председателя и представителя детской благотворительной организации. Худой, неестественно бледный, с тонкими надменно поджатыми губами и смахивающими на клешни длинными, сужающимися к концам пальцами, Купер совсем не располагал к себе и вообще выглядел так, словно его откопали из могилы специально для того, чтобы сделать людям гадость. Появись он на одном из детских праздников, устроенных фондом, все бы дети дружно разревелись от испуга.
– Это он? – Купер сразу перешел к делу, отклонив предложение выпить. При этом он дернул в мою сторону головой на манер жабы, сглатывающей муху. Я вертел в руках сахарницу, стараясь выглядеть обиженным.
– Это Паркер, – кивнул на меня Уолтер.
Я ждал, подаст ли мне Купер руку. Не дождался. Он стоял, сцепив руки с миной человека, часто присутствующего на похоронах, а на этот раз оказавшегося на них постольку поскольку.
– Вы уже объяснили ему сложившуюся ситуацию?
Уолтер кивнул, но вид у него был явно смущенный: Купер вел себя хуже невоспитанного ребенка. Я молчал, и не думая вставать. Купер презрительно фыркнул и свысока уставился на меня. Было похоже, что так смотреть на людей вошло у него в привычку.
– Положение щекотливое, мистер Паркер. Я уверен, что вы с этим согласитесь. Прежде чем передавать любую информацию миссис Бартон, вы будете сообщать ее мне. Это ясно?
Я прикидывал про себя, стоит ли утруждаться, чтобы поставить его на место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60