Ну а дальше было утро и обычная чашка кофе, чтение «Нью-Йорк таймс», а затем я позвонил Олли и поднял его с постели.
Через четыре минуты после моего звонка входная дверь дома № 2317 открылась, и показалась голова Уоттса, а потом и весь он вывалился наружу и со слоновьей грацией заспешил вниз по ступенькам. Выглядел он нелепо до крайности: огромное, как дирижабль, брюхо опоясывал эластичный ремень, жидкие пряди волос обрамляли лысую макушку. Вероятно, Моника Малрейн на самом деле любила его, если оставалась с ним, хотя знала, что денег у толстяка нет, а уж красавчиком его и слепой не назвал бы, это точно. Как ни странно, Олли и у меня вызывал симпатию.
Уоттс уже ступил на тротуар, когда из-за угла выбежал трусцой какой-то тип в тренировочном костюме с наброшенным капюшоном. Дальше все произошло очень быстро: «бегун» поравнялся с Олли и трижды пальнул в него из пистолета с глушителем. Рубашка Олли из чисто-белой вмиг стала в красный горох, и он грузно рухнул на землю. Стоя над Олли, «бегун» выстрелил ему в голову. Пистолет он держал в левой руке.
Кто-то громко вскрикнул. Я увидел на пороге дома, из которого выскочил Уоллес брюнетку. Как оказалось, это и была Моника Малрейн. Она замерла на мгновение, а затем бросилась к Олли, упала на колени, с криком прижимая к себе его окровавленную голову. «Бегун» отступил, и остался в стороне, пританцовывая. Он напоминал боксера, ждущего удара гонга. Затем он подскочил ближе, рассчитанным движением выстрелил женщине в макушку, и она упала на тело Олли, обнимая его голову. Прохожие, ставшие свидетелями этого убийства, в панике разбегались, ища укрытия за автомобилями и в магазинах. Проезжавшие машины резко тормозили.
«Бегун» бросился наутек. Я в это время находился на другой стороне улицы, сжимая в руках свой «смит-вессон». Он бежал опустив голову, по-прежнему держа оружие в левой руке. Несмотря на перчатки, пистолет он не бросил. Объяснений могло быть два: либо оружие имеет характерные особенности, или он просто дурак. Я склонялся ко второму.
Мне почти удалось его догнать, но в этот момент из-за угла улицы появился черный «шевроле» с тонированными стеклами и остановился, поджидая «бегуна». Я оказался перед дилеммой: не выстрелю – упущу его, а открою стрельбу – не поздоровится от полиции. Но выбор сделан. Парень был уже почти у «шевроле», когда я дважды нажал на курок. Первая пуля попала в дверцу машины, а вторая пробила ему правую руку пониже плеча. Он обернулся и два раза пальнул в меня. Увернувшись, я увидел его широко раскрытые, лихорадочно блестевшие глаза – глаза сильно испуганного человека.
Парень вновь бросился было к «шевроле», но водителя вспугнули мои выстрелы, и он нажал на газ, оставляя убийцу толстяка Олли Уоттса на произвол судьбы. Прогремел еще один выстрел – окно в машине слева от меня брызнуло осколками. Послышались крики и нарастающий вой сирены.
«Бегун» кинулся к переулку, оглядываясь на топот моих ног. Я завернул за угол, и в ту же минуту просвистевшая над моей головой пуля ударилась в стену, обдав меня цементной пылью. Я осторожно выглянул из-за угла. Мой противник уже добрался до середины переулка. Ему оставалось совсем немного, чтобы выскочить на соседнюю улицу и смешаться с толпой.
В конце переулка на несколько мгновений наметился просвет в толпе, и я решил рискнуть. Солнце светило мне в спину. Я выпрямился и дважды быстро выстрелил. Боковым зрением я заметил, как люди, что были рядом с киллером, бросились врассыпную, как голуби от брошенного в них камня. Убегавший дернул плечом: мои пули попали в цель. Я крикнул, чтобы он бросил оружие, но он в ответ повернулся и вскинул левую руку с пистолетом. Вильнув в сторону, я выстрелил с двадцати футов дважды подряд. Пуля раздробила парню колено. Он привалился к стене, а пистолет его отлетел в сторону к мусорным бакам.
Подбегая, я видел его посеревшее лицо, и искривленный болью рот. Левая рука хватала воздух возле изуродованного колена, не касаясь раны. Но в глазах киллера по-прежнему горел огонь, и мне показалось, что я слышу его насмешку. Рывком парень поднялся с земли и запрыгал на одной ноге к выходу из переулка. Нас разделяли каких-нибудь пятнадцать футов, но внезапно его смешок утонул в визге тормозов остановившейся за ним машины. Я увидел, как черный силуэт уже знакомого «шевроле» перекрыл переулок. Стекло со стороны пассажира опустилось, и темноту внутри разорвала одиночная вспышка.
Убийца дернулся и упал ничком. По телу его пробежала судорога, а на спине куртки расползалось красное пятно. Последовал еще один выстрел, и из затылка лежавшего ударил кровавый фонтан. Он скользнул лицом по дорожной грязи и замер. Не теряя времени, я метнулся за мусорные баки, и как раз вовремя: над моей головой в стену вонзилась пуля, буквально пробуравив ее. Стекло «шевроле» плавно поднялось, и машина умчалась в восточном направлении.
Я подбежал к телу «бегуна». Струящаяся из ран кровь образовывала вокруг него темно-красный ореол. Сирены ревели уже совсем рядом, а я стоял над трупом, и видел, как народ таращит на меня глаза.
Через несколько минут подоспела патрульная машина. Я ждал их с поднятыми руками. Пистолет лежал передо мной, а рядом – разрешение на его ношение. Тут же сочилось кровью тело убийцы толстяка Олли. Вокруг его головы успела собраться приличная лужица, сомкнувшаяся с красным ручьем, медленно застывавшим в сточной канаве.
Патрульный постарше держал меня под прицелом, а тот, что помоложе припечатал к стене, причем совсем необязательно было так усердствовать. Я дал ему на вид года 23-24, а наглости этому парню было не занимать.
– Вот черт! Сэм, слушай, – обратился он к напарнику, – да у нас здесь вылитый Эрп Уайэт, судебный исполнитель. Устроил пальбу, как будто тут ему «Хай Нун».
– Уайэт там никогда не был, – заметил я, в то время, как старший патрульный проверял мои документы. За это замечание молодой отвесил мне удар по почкам, от которого я упал на колени.
– А скажи-ка, крутой умник, – поинтересовался он, – за что ты его?
– Тебя рядом не было, – скрипнул зубами я, – попадись мне ты, пристрелил бы вместо него.
Молодой разозлился и собрался надеть на меня наручники, но напарник остановил его.
– Не надо, Харли.
Голос показался мне знакомым. Я бросил взгляд через плечо и узнал Сэма Риса (нам приходилось в свое время встречаться по службе). Он также вспомнил меня. Мне показалось, что вся ситуация ему сильно не по душе.
– Он раньше служил в полиции. Оставь его в покое.
После этого мы молча стали дожидаться остальных.
* * *
Подъехала еще пара бело-голубых полицейских машин. Потом прибыл еще один автомобиль, грязно-коричневого цвета «нова», и из него вышел мужчина в штатском. Я увидел, что ко мне направляется Уолтер Коул собственной персоной. Не виделись мы почти полгода, с тех пор, как его произвели в лейтенанты. В такую жару кожаный пиджак на нем выглядел по меньшей мере странно.
– Это он – Олли Уоттса? – кивнул Коул на труп «бегуна».
Я кивнул.
Меня оставили в одиночестве, пока Уолтер разговаривал с полицейскими в форме и детективами из местного полицейского участка. Я заметил, что он сильно вспотел в своем пиджаке.
– Можешь ехать в моей машине, – сказал Коул, возвращаясь, и с плохо скрытой неприязнью покосился на патрульного Харли.
Он подозвал к себе нескольких детективов и спокойным, ровным голосом дал им последние указания. Затем махнул мне рукой, отправляя к машине.
– Классный пиджачок, – одобрил я, когда мы шли к «нове». – Много сердец покорил?
– Это подарок от Ли ко дню рождения. А иначе стал бы я париться в такое пекло. Ты стрелял?
– Пару раз.
– Но тебе же известно, что закон запрещает открывать стрельбу в людных местах.
– Я-то в курсе, а вот насчет того типа там, в переулке, поручиться не могу. И думаю, что парень в машине, который его уложил, тоже не слыхивал об этом законе, а может быть, плевать на него хотел. Так что самое время тебе заняться разъяснительной кампанией.
– Очень смешно. А теперь давай в машину. Мы уселись в автомобиль и отъехали, провожаемые недоуменными взглядами многочисленных зевак.
Глава 2
Прошло пять часов с момента убийства толстяка Олли Уоттса, его подружки Моники Малрейн и незадачливого киллера, чью личность установить не удалось. Меня допросили двое незнакомых детективов из отдела по расследованию убийств, после чего мне раза два приносили кофе, в остальном же я был предоставлен сам себе. Уолтер Коул участия в допросе не принимал. Во время разговора, когда один из детективов вышел, чтобы с кем-то проконсультироваться, я заметил за приоткрытой дверью высокого худощавого мужчину в темном льняном костюме. Уголки его рубашки в остроте могли соревноваться с бритвой, а на красном галстуке не было ни складочки. Он выглядел как федерал, самодовольный надутый федерал.
Стол в комнате для допросов хранил на своей поверхности, помимо множества щербин, еще и въевшиеся следы от сотен, если не тысяч, стоявших на нем в разное время кофейных кружек. А с левой стороны, ближе к углу, кто-то нацарапал на нем разбитое сердце – возможно, в ход был пущен ноготь. Сердечко это я уже видел, оно запомнилось мне с прошлого раза, когда я сидел в этой комнате...
* * *
– Черт, Уолтер!..
– Коул, не дело, что он здесь. Это совсем ни к чему!
Коул обвел взглядом детективов, сидевших на стульях у стен и вокруг стола.
– А его здесь и нет, – ответил он. – И говорю для всех: вы его не видели.
Комната для допросов была заставлена стульями до отказа, втиснули туда и еще один стол. Я находился в отпуске по семейным обстоятельствам, и так случилось, что через две недели после этого я уволился из полиции. Моей семьи не было в живых уже две недели, а расследование не продвинулось ни на шаг. По договоренности с лейтенантом Кафферти, считавшим дни до пенсии, Коул собрал всех детективов, участвовавших в следствии, и пригласил также парочку детективов со стороны, которые считались лучшими в городе специалистами по расследованию убийств. Предполагалось устроить обсуждение и одновременно прослушать лекцию психолога-криминалиста Рейчел Вулф.
За мисс Вулф закрепилась репутация прекрасного специалиста, но в Управлении упорно этого не замечали и за консультациями к ней не обращались. У них там имелся свой аналитик, «гигант мысли» доктор Рассел Уиндгейт. Коул как-то заметил, что от Уиндгейта пользы не больше, чем от козла молока. Но у этого сукина сына было непомерное самомнение, а высокомерия еще больше, и в придачу он приходился братом начальнику Управления – и этим все сказано.
Уиндгейт отправился в Оклахому, где в городе Талса проводилась конференция приверженцев учения Фрейда. Ну, и Коул не преминул воспользоваться случаем, пригласив в качестве консультанта Вулф. Она сидела во главе стола. Строгость стиля не умаляла ее привлекательности. Рейчел было чуть больше тридцати. Длинные темно-каштановые с рыжим отливом волосы падали ей на плечи, хрупкие под деловым темно-синим костюмом. Она сидела, скрестив ноги, и с правой свисала синяя туфелька-лодочка.
– Всем известна причина, по которой Берд желает присутствовать здесь, – продолжал Коул. – На его месте и вы стремились бы к этому.
Я долго и упорно донимал его просьбами разрешить мне присутствовать на брифинге. Я требовал возврата сделанных ему одолжений, что не имел права делать. И в конце концов Уолтер сдался. Я не пожалел, что настоял на своем.
А вот другие на этот счет испытывали сомнения. Я видел, как они отводили взгляды, с каким видом поводили плечами и кривили задумчиво рты. Но меня это мало трогало. Я хотел узнать мнение Вулф. Мы с Коулом сели и приготовились слушать.
Рейчел надела очки. На крышке стола у ее левой руки четко выделялось недавно выцарапанное сердечко. Она пробежала глазами заметки, вытащила из стопки два листа и начала:
– Поскольку я не знаю, как хорошо вы знакомы со всем этим, я не стану спешить и разберу все подробно, – она сделала небольшую паузу. – Детектив Паркер, вам будет нелегко воспринимать некоторые моменты.
Она не извинялась, а просто констатировала факт. Я кивнул, подтверждая готовность выслушать все, и она заговорила снова.
– То, с чем мы имеем дело, очень похоже на убийство на сексуальной почве, точнее на садистское убийство с сексуальными мотивами.
Я обвел пальцем сердечко, и шершавые края царапин быстро вернули меня от воспоминаний к действительности. Дверь комнаты отворилась, и я заметил проходившего мимо федерала. Принесли кофе. Запах у него был еще тот: как будто он с утра варился. Сливки только слегка изменили цвет этого варева. Я пригубил и скривился.
* * *
– Преступление с сексуальным мотивом, как правило, включает какой-то элемент сексуальной активности в качестве основы для последующих шагов, ведущих к смерти жертвы, – потягивая кофе, объясняла Вулф. – Снятая одежда, искромсанные груди и половые органы указывают на присутствие в преступлении сексуального оттенка. Однако не отмечено проникновения в половые органы обеих жертв ни пенисом, ни пальцами, ни другими инородными предметами. У ребенка осталась нетронутой плева, и у взрослой жертвы отсутствует вагинальная травма.
Мы имеем также свидетельство садистского характера убийства. Взрослую жертву перед смертью подвергли истязаниям. Была частично снята кожа с передней части торса и лица. Наряду с сексуальными элементами характер повреждений указывает на сексуального садиста, получающего удовлетворение не только от физических, но и от душевных мук жертвы.
Полагаю, что он, а, по моему мнению, убийцей является мужчина, что я позднее обосную, так вот, он желал, чтобы мать наблюдала за страданиями и смертью своего ребенка перед тем, как самой испытать мучения и принять смерть. Сексуальный маньяк получает особое удовольствие, наблюдая за реакцией жертв на пытку. В этом случае в его власти оказались две жертвы: мать и ребенок. И он хотел наблюдать их взаимную реакцию. Сексуальные фантазии он реализует в проявлениях жестокости, мучениях жертв и их умерщвлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60