Возраст придал ему скрипучесть, с оттенком предсмертного хрипа, неярко выраженного, но, тем не менее, ощутимого, как сицилийские корни дона Ферреры.
– Пропусти его, Бобби, – проскрипел голос. Сциорра отступил в глубь прихожей и распахнул исключающие сквозняк двойные двери. Я пошел за головорезом в сопровождении седого охранника, который ждал, пока Бобби закроет двойные двери и откроет следующую дверь в конце коридора.
Дон Феррера сидел в старомодном кожаном кресле за большим письменным столом, напоминавшим стол в кабинете Коула, но позолоченная отделка не ставила его ни в какое сравнение со спартанской собственностью Уолтера. Окна закрывали шторы, и рассеянный свет настенных светильников и настольных ламп освещал многочисленные картины и книжные полки. По возрасту и состоянию книг я предположил, что стоят они, возможно, баснословных денег и никем, скорее всего, никогда не читались. Вдоль стены выстроились красные кожаные кресла, такие же, как и то, в котором сидел сам хозяин, а в дальнем конце комнаты длинный низкий стол окружали диваны, тоже обтянутые красной кожей.
Старик производил впечатление даже сидя и с грузом лет на плечах. Отливающие серебром волосы были гладко зачесаны у висков. Но смуглый цвет лица не мог скрыть нездоровую бледность, и было похоже, что у него слезятся глаза. Сциорра закрыл дверь и снова застыл в позе священника, а охранник остался в коридоре.
– Прошу садиться, – старик указал на кресло.
От открыл серебряную шкатулку с турецкими сигаретами, каждую опоясывал золотой ободок. Я поблагодарил и отказался. Феррера огорченно вздохнул:
– Жаль. Я люблю их аромат, но мне запрещено курить. Никаких сигарет, никаких женщин, никакого спиртного, – он закрыл крышку и с жадной тоской смотрел на нее некоторое время, потом сцепил руки на столе. – У вас нет теперь звания, – сказал он.
Среди «людей чести» считалось прямым оскорблением обращение «мистер» при наличии звания или титула. Сыщики-федералы, чтобы принизить подозреваемых мафиози, иногда использовали это, обходясь без более официальных «дон» или «тио».
– Я понял, дон Феррера, что оскорбление исключено, – кивнул я и умолк.
Во времена моей службы детективом мне приходилось иметь дело с «людьми чести», и я всегда держался с ними без самомнения и высокомерия. Уважение должно встречать уважение, а паузы наполняться смыслом. В их среде все имело значение, и в способах общения, как и в методах насилия, у них преобладала экономичность и эффективность.
«Люди чести» говорили только о том, что касалось непосредственно их самих, и предпочитали промолчать, нежели солгать. Долг «человека чести» – говорить правду, и нарушить установленные правила его может вынудить только вышедшее за рамки поведение других. И здесь предполагалось допустить, что сутенеры, киллеры и торговцы наркотиками в первую очередь отмечены благородством и что кодекс чести не обветшалый символ прошлого века, а поставлен на службу для придания аристократического блеска бандитам и убийцам.
Я терпеливо ждал, пока старик не начнет разговор.
Он поднялся и медленно, не без труда обогнул стол, остановившись возле маленького столика у стены, на котором тускло поблескивала золотая тарелка.
– А знаете, Аль Капоне имел обыкновение есть на золотых тарелках. Вы об этом слышали?
Я ответил. Что не слышал.
– Его люди приносили тарелки в ресторан в футляре для скрипки и расставляли на столике для Капоне и его гостей, и они на них ели. Как, по-вашему, почему у человека возникает желание есть на золоте? – он ждал ответа, пытаясь поймать мое отражение в тарелке.
– Когда есть большие деньги, появляются особые, эксцентричные вкусы, – предположил я. – Со временем даже вкус пищи кажется не тем, если она подана не на коллекционном фарфоре или золоте. Тот, кто очень богат и обладает большой властью, не считает возможным есть из обычной посуды, как и простые смертные.
– Я думаю, так можно зайти слишком далеко, – ответил он, но, казалось, говорил уже не со мной, а с самим собой, ловя в тарелке собственное отражение. – Здесь что-то не так. Нельзя потакать некоторым вкусам, потому что они чересчур грубые. Даже отвратительные. Они оскорбляют человеческую природу.
– Полагаю, эта тарелка не из коллекции Капоне.
– Нет, мне подарил ее сын на прошлый день рождения. Я рассказал ему эту историю, и он заказал тарелку для меня.
– Возможно, он не уловил смысла этой истории, – заметил я и обратил внимание на утомленный вид старика. В последнее время сын определенно лишил его отдыха.
– Вы считаете, что к убийству этого парня имеет отношение мой сын? Вы думаете, это сделано по его указанию? – он вернулся непосредственно в поле моего зрения, но взгляд его был устремлен не на меня, а куда-то дальше. Я не стал выяснять, куда он смотрит.
– Ничего об этом не знаю. ФБР такого мнения.
Он улыбнулся с холодной жестокостью. И улыбкой напомнил мне Бобби Сциорру.
– А вас интересует девушка, да?
Я удивился про себя, хотя удивляться было особенно нечему. Сциорра знал всю подноготную Бартона, а после того, как тело было найдено, о его прошлом стало известно многим. Я подумал, что свою роль сыграл и мой визит к Питу Хейзу. Мне хотелось знать, насколько полны его сведения. И следующий вопрос показал, что известно ему не так уж много.
– На кого вы работаете?
– Не могу этого сказать.
– Мы можем узнать. Мы узнали достаточно от старика – хозяина спортзала.
Вот откуда ветер дует. Я слегка пожал плечами. Он снова помолчал.
– Вы думаете, что мой сын и девушку распорядился убить?
– А это правда? – я отвечал вопросом на вопрос, и дон Феррера повернулся ко мне, щуря слезящиеся глаза.
– Есть одна история о муже, который подозревает, что жена наставляет ему рога. Тогда он приходит к старому верному другу и говорит: «По-моему, жена мне изменяет, но не знаю с кем. Я пытался следить за ней, однако так и не узнал, кто ее любовник. Что мне делать?» Но друг и есть тот самый тайный любовник. И, чтобы отвести от себя подозрение, он сообщает мужу, что видел жену в обществе мужчины, известного своими любовными похождениями с чужими женами. Обманутый муж сосредоточивает внимание на другом человеке, а жена по-прежнему изменяет ему с лучшим другом, – он замолчал и со значением посмотрел на меня.
Во всем скрыт особый подтекст, и намек нужно понять. Жить среди символов – значит сознавать необходимость понимания смысла, спрятанного в кажущейся на первый взгляд бесполезной информации. Большую часть жизни старик провел, отыскивая во всем скрытый смысл, и от других ждал такой же проницательности. Своей анекдотичной, с налетом цинизма историей старик, видимо, хотел сказать, что не верит в причастность сына к смерти Бартона, и намекал, что истинному виновнику выгодно, дабы полиция и ФБР подозревали его сына.
Я покосился на Бобби Сциорру, и мне стало интересно, много ли удавалось прочитать дону Феррере в непроницаемых глазах своего подручного. Ради собственной выгоды Бобби Сциорра с легкостью мог бы перешагнуть и через босса.
– Я слышал, Санни будто вдруг стал интересоваться моим житьем-бытьем.
– И что же это за интерес, мистер Паркер? – усмехнулся Феррера.
– А такой, что из-за него мое здоровье может вдруг существенно ухудшиться.
– Ничего об этом не знаю. Санни сам по себе.
– Хорошо, но, если на меня кто-либо наедет, я Санни в аду достану.
– Бобби с этим разберется, – пообещал Феррера.
Меня такая перспектива мало успокоила. Я поднялся.
– Умный человек стал бы искать девушку, – старик тоже встал и направился к двери в углу комнаты позади стола. – Жива она или нет – ключ в ней.
Возможно, он и прав, но у старика, по всей видимости, имелись свои причины указать мне на нее. А, когда Бобби Сциорра провожал меня до парадной двери, мне подумалось, что найти Кэтрин Деметр хочу не я один.
* * *
У ворот дома Ферреры меня ждало такси, чтобы отвести в Виллидж. Как оказалось, мне хватило времени, чтобы принять душ и сварить кофе, а тут и ФБР пожаловало. Я переоделся в тренировочный костюм и рядом со специальными агентами Россом и Эрнандесом чувствовал себя немного простовато. Тихо звучала запись «Голубого Нила». Эрнандес недовольно покрутил носом. Я не счел нужным отреагировать.
Говорил в основном Росс, а его напарник тем временем с нарочитым вниманием изучал содержимое книжных полок, оглядывая корешки и читая названия на пыльных обложках. Разрешения на это он не спросил, и меня это сильно заело.
– На нижней полке есть с картинками, – заметил я.
Эрнандес посмотрел на меня зверем. Ему было около тридцати, и он продолжал верить всему, что ему втолковывали в академии ФБР в Куантико. Мне он напоминал гидов, что водят туристов по зданию Эдгара Гувера в Вашингтоне, – тех, что мечтают сразить наркоторговцев или международных террористов, сопровождая толпу домохозяек из Миннесоты.
Другое дело Росс, чье имя связывалось с расследованием крупных дел, касающихся организованной преступности. Я считал, что агент он хороший, а как человек – не ахти, и потому решил, что рассказывать я ему ничего не стану.
– Что ты делал сегодня вечером в доме Ферреры? – начал он, отказавшись от кофе с таким видом, с каким мартышка отказалась бы от ореха.
– Разносил газеты, по пути и к нему заглянул.
Но Росс не принял шутки и даже не улыбнулся.
Эрнандес еще сильнее насупился. На моем месте любой более нервный уже разволновался бы.
– Не строй из себя дурака, – начал злиться Росс. – Я мог бы тебя арестовать по подозрению в связи с организованной преступностью и посадить под замок на некоторое время, но что нам обоим это даст? Поэтому спрашиваю еще раз: что ты делал сегодня вечером в доме у Ферреры?
– Я провожу расследование. Феррера, возможно, имеет отношение к этому делу.
– Что это за расследование?
– Тайна следствия.
– Кто тебя нанял?
– Это также конфиденциальная информация, – я хотел еще пошутить, но решил, что Росс не в том настроении, чтобы оценить шутку. Может быть, я и дурак, но за последние сутки мне не удалось ни на шаг продвинуться в поисках Кэтрин Деметр, а убийство ее друга выявило много возможностей, ни одна из которых особенно не привлекала. Если Росс задался целью зацепить Санни Ферреру или его отца, флаг ему в руки, а у меня своих проблем хоть отбавляй.
– Что ты рассказал Феррере о смерти Бартона?
– Ничего сверх того, что он уже знал, ведь Хансен прискакал на место преступления раньше вас, – съязвил я. Хансен работал репортером в «Пост», и хорошо работал. Чутью парня на трупы, должно быть, завидовала даже часть мушиного племени. Если кто-то успел пару слов шепнуть Хансену, то Феррера был в курсе дела еще раньше. Уолтер оказался прав: в управлении чихнуть нельзя без того, чтобы об этом не узнали и внутри и снаружи. Контора течет, как худой башмак.
– Послушайте, – я начал терять терпение. – Мне известно столько же, сколько и вам. Я считаю, что здесь не замешаны ни Санни, ни старик. А что касается того, кто...
Росс от досады подкатил глаза. Помолчав, он поинтересовался, видел ли я Бобби Сциорру. Я ответил, что имел такое счастье. Росс встал и снял микроскопическую соринку с галстука.
– Сциорра, я слышал, твердит всем и каждому, что тебя стоит проучить. Он считает, что ты суешься куда не следует и сам лезешь на рожон. Возможно, он и прав.
– Я надеюсь, что вы все сделаете, чтобы меня защитить.
Губы Росса дрогнули в мимолетной ухмылке, открывая остренькие меленькие зубки. Он напоминал ощерившуюся крысу, в которую ткнули палкой.
– Будь спокоен, мы сделаем все возможное, чтобы отыскать негодяя, когда с тобой что-либо случится, – в свою очередь улыбнулся Эрнандес, направляясь вместе с Россом к выходу. Два сапога пара.
– Я вас не провожаю, – тоже улыбнулся я. – И вот что, Эрнандес...
Он остановился и обернулся.
– На всякий случай я пересчитаю книги.
Росс прав, сосредотачивая внимание на Санни. Конечно во многих делах он оставался мелкой сошкой. Что такое Санни? Несколько интим-салонов, клуб в центре китайского квартала на Мотт-стрит с написанным от руки объявлением над телефоном, заботливо предупреждающим публику о встроенном «жучке», кое-какие мелкие сделки с наркотиками; ну, еще он ссужает деньги под грабительские проценты и опекает шлюх. Но все это никак не делает его врагом номер один. В то же время Санни – слабое звено в клане Феррера. Если удастся его подцепить, может открыться путь к Сциорре и самому старику.
Я наблюдал в окно, как фэбээровцы усаживались в машину. Росс задержался, прежде чем сесть на место пассажира, и некоторое время пристально смотрел на мое окно. Стекло, однако, не треснуло от напряжения, да и я остался цел. Но у меня возникло чувство, что агент Росс еще не в полной мере проявил себя.
Глава 14
На следующее утро в начале одиннадцатого я подъехал к дому Бартонов. Мне открыло дверь какое-то безликое создание и проводило в тот же кабинет, где два дня до этого я разговаривал с Изабеллой Бартон. За столом сидела миссис Кристи в том же мышиного цвета костюме, и выражение ее лица приветливее не стало.
Присесть она мне не предложила, и я остался стоять, но сунул руки в карманы: в атмосфере такого «теплого» приема недолго и руки отморозить. Она продолжала копаться в бумагах, не спеша поднять на меня глаза. Я занял себя тем, что стал разглядывать красивую фарфоровую собачку, стоявшую в дальнем конце полки над камином, возле которого стоял я. Наверное раньше их была пара, потому что на противоположной стороне место пустовало. Без подруги песик выглядел одиноким.
– Мне казалось, такие фигурки обычно парные, да?
Миссис Кристи оторвалась от бумаг, сморщившись, как старая газета.
– Я говорю о собачке, – повторил я. – Мне представлялось, что эти фарфоровые статуэтки парные, – мне было мало дела до этой скучающей в одиночестве собачки, но подчеркнутое непонимание миссис Кристи уже успело изрядно наскучить, и я теперь не без злорадства наблюдал ее досаду.
– Раньше они стояли парой, – наконец, она удостоила меня ответом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60