— Маркус, постарайся понять, — умоляюще пролепетала она. — Если бы я хоть на мгновение представила, что замыслит Саймон…
— Так почему это твоя вина? — ледяным тоном перебил Маркус.
Сердце у Регины упало.
— Потому что в ту ночь после бала в «Олмаке» Саймон признался мне, что намерен нарушить свое слово не видеться с Луизой. Поклялся, что так или иначе устроит ее свидание с его высочеством. Но я и подумать не могла, что у него хватит духу зайти так далеко…
Лицо Маркуса стало похожим на маску.
— Поэтому ты и не предупредила меня?
— Я надеялась, что Сайсели сможет этому помешать. И ведь ей это удалось, разве нет?
Он наклонился к ней. Глаза его горели.
— Репутация Луизы могла погибнуть навсегда! А ты не сочла нужным мне сказать!
Ладони у Регины вспотели.
— Да, я не осмелилась. Саймон пообещал, что если я это сделаю, если сообщу о его планах тебе или самой Луизе, он в отместку поклянется, что я с самого начала знала обо всем. — Глаза ее наполнились слезами. — Он угрожал сказать тебе, что я приехала в Каслмейн по его просьбе.
— А разве не так? — с едкой иронией спросил Маркус.
— Но ты же сам не веришь, что я участвовала в этом! Ты же не можешь думать, что я согласилась бы причинить зло Луизе!
На скулах Маркуса заходили желваки.
— Теперь я уже не знаю, чему верить!
— Но если я знала, тогда для чего я оставила с ней Сайсели?! Ведь она нужна мне самой!
Застывшее лицо Маркуса чуть заметно смягчилось.
— Ты должна была рассказать мне все. И об этих угрозах тоже. Тогда я был бы начеку.
— И ты бы поверил мне, а не ему? — Регина пожала плечами. — Прости, но Саймон был достаточно жесток, чтобы открыть мне глаза. Он сказал, что раз ты даже сейчас не веришь, что я буду верна тебе, как ты сможешь поверить, что я не лгала тебе с самого первого дня?
Хриплое проклятие сорвалось с его губ.
— Твой брат самый настоящий мерзавец!
— Возможно. Но он был прав. — Почувствовав на себе его взгляд, Регина со вздохом добавила: — И потом, даже если бы я все тебе рассказала, что бы ты сделал? Увез бы Луизу с собой? Медовый месяц втроем? Или вообще запер бы ее в Каслмейне?
— Запри я ее, — буркнул он в ответ, — глядишь, ничего бы не случилось!
— Конечно. Но вряд ли это помогло бы ей найти себе мужа. — Регина строптиво выпятила подбородок. — Я поступила так, как сочла правильным, — я велела Сайсели быть начеку и сделать все, чтобы помешать ему добраться до Луизы. И Сайсели поступила так, как я сказала.
— Но если бы Сайсели не удалось им воспрепятствовать, репутация Луизы была бы погублена…
— Знаю, знаю. — Регина тяжело вздохнула. — Я никогда себе этого не прощу. Но хотя все выглядит так, словно он намеренно устроил так, чтобы ее увидели, я, однако, не думаю, что он на самом деле хотел опорочить ее. Скорее всего речь шла всего лишь об одной встрече с принцем.
Маркус исподлобья бросил мрачный взгляд на жену:
— Похоже, ты не видишь в этом ничего страшного.
— Я не могу одобрить тот способ, которым он этого добивался. И ты это знаешь. Но если бы не твое упрямство, у Саймона не было бы нужды прибегать к подобным методам. Ты мог бы сам устроить встречу Луизы с его высочеством. И предоставить ей самой принять решение.
— Эта маленькая дурочка рискует своей репутацией ради твоего негодяя братца, а ты предлагаешь дать ей возможность самой определять свою судьбу или, что еще хуже, доверить ее вероломному регенту!
— Послушай, это глупо! Его высочество вовсе не такое чудовище, каким ты его считаешь!
— Да много ли тебе о нем известно? Ты видишь, как он мило воркует с дамами, смеешься над его остроумными шутками, восхищаешься его тонким вкусом, когда речь идет о музыке или о живописи. А темную сторону его души знаю лишь один я.
Регина похолодела — что-то в голосе Маркуса подсказывало ей, что речь идет о том, что ей неизвестно.
— О чем ты? — с дрожью в голосе спросила она. — Какая темная сторона?
— Его драгоценное высочество так преисполнен сознания важности собственной персоны, что в его глазах соблазнить замужнюю женщину ничто! И не важно, кто она — моя мать или мать Айверсли…
— Так лорд Айверсли тоже сын Принни?! — ахнула Регина. Сообразив, что проболтался, Маркус растерянно заморгал. Потом выругался:
— Черт побери! Я не имел права говорить тебе это. Регина молча хлопала глазами. Мысли у нее разбегались.
Так вот отчего они так дружны! И леди Айверсли… теперь понятно, почему она опекает Луизу. Святители небесные!
— А ты точно знаешь, что лорд Айверсли — его сын? — осторожно спросила она.
— Еще бы! Муж его матери был импотентом, а у нее за всю жизнь была одна-единственная связь. Догадываешься, с кем? — фыркнул Маркус. — Айверсли и сам так считает.
— Но у его матери могли быть еще любовники…
— Ни одного, если верить Айверсли. По его словам, она была полной противоположностью моей мамаши. — В голосе Маркуса появились металлические нотки. — Хотя добродетель женщины мало что стоит в глазах Принни, он готов затащить в постель любую, была бы юбка!
— Тут я с тобой согласна. И хорошо понимаю, что ты не можешь не презирать его. — Регина старательно выбирала слова. — Но многие мужчины ведут себя так же — взять того же мистера Бирна! Ты же нисколько не возражаешь, когда он болтает с Луизой! И тут же встаешь на дыбы, когда речь заходит о его высочестве.
— Проклятие! Да как ты не понимаешь, что лишь только принц доберется до Луизы, он сделает все, чтобы добиться своего! — прорычал Маркус. — Даже если ему придется запугивать ее! Или запереть в донжоне!
— Запереть в донжоне?! — Регина выразительно подняла брови. — Не говори глупостей, Маркус! Он никогда… — Но тут лицо Маркуса внезапно приняло такое выражение, что кровь застыла у нее в жилах. — Ты не… о нет! Только не говори мне, что тебя когда-то держали на цепи в донжоне Каслмейна!
Повисла тишина, прерываемая только грохотом копыт бешено мчавшихся лошадей. Маркус с каменным лицом молча смотрел на дорогу.
— Да. Однажды. Регина сдавленно ахнула.
— Из-за Принни?
Маркус повернулся к ней — глаза его горели бешеной ненавистью.
— Потому что он так приказал! Его надутому высочеству пришлось не по вкусу, что о нем думает его тринадцатилетний сын. И он решил проучить нахала.
— Ты осмелился сказать принцу, как ты к нему относишься?! — Регина решила, что ослышалась.
— Я назвал его сукиным сыном, недостойным носить корону своих предков.
— Господи помилуй! — пробормотала она, невольно подивившись мужеству тринадцатилетнего мальчишки.
— Я был в бешенстве, понимаешь? А чего еще ждать от мальчишки, который услышал, как его собственную мать называют уэльской шлюхой или августейшей подстилкой?! А меня в лицо обзывали ублюдком. Это было в школе… а потом я должен был возвращаться домой и притворяться, что верю, будто он просто друг семьи и все такое… — Хриплое проклятие сорвалось с его губ, и Маркус замолчал.
— Наверное, это было ужасно. — Регина попыталась представить себе, что должен был чувствовать затравленный мальчик, которому на каждом углу тыкали в нос его незаконным происхождением. — Странно… любой другой на твоем месте был бы польщен, узнав, что его отцом является принц.
— Сомневаюсь — особенно если бы этот «отец» имел обыкновение хлестать его по щекам за малейшую провинность. Сказать по правде, я ненавидел приезды Принни. Отец запирался в библиотеке, мать с утра до вечера флиртовала, а обо мне просто забывали, предоставив меня учителям, которым было велено на пушечный выстрел не подпускать меня к ее спальне. — Пальцы Маркуса сжались в кулаки. — К тому времени как я догадался, что все это значит, Принни уже женился на Каролине. И какое-то время не приезжал в Каслмейн. Я был счастлив — у меня появилась сестренка, а мать с отцом, казалось, наконец-то поладили. Я уже было поверил, что мы навсегда избавились от этого похотливого старого козла. А потом вернулся домой на каникулы и увидел его на обычном месте, возле матери. Мне было тогда тринадцать. И тогда я… — Маркус вполголоса выругался. — Тогда я потерял голову и назвал его подлым сукиным сыном…
— Я могу понять, что ты тогда чувствовал…
— Да? А вот принц не понял. — Голос Маркуса дрожал от едва сдерживаемой ярости. — Он потребовал, чтобы я извинился. Но я наотрез отказался. После этого он приказал запереть меня в донжоне на три дня.
— На три дня?! — Сердце у Регины оборвалось.
— Да. Он велел оставить меня там — наедине с крысами, с промозглым холодом, от которого ноют все кости, с темнотой, которую невозможно даже вообразить… — Маркус содрогнулся. — В тринадцать лет я был упрям, как сам дьявол, но такого не вынес бы даже взрослый, а я ведь был еще совсем ребенок. Короче, когда на третий день мать спустилась ко мне и потребовала извиниться, пригрозив оставить меня там, если я не соглашусь, я не выдержал… — Маркус скрипнул зубами. — Я заставил себя проглотить гордость. И пришел с повинной. — Его горящий ненавистью взгляд обратился на нее. — Но я никогда не простил ему этого. И не прощу. Я так и сказал ему, девять лет спустя. Бросил ему в лицо, что ненавижу его. Велел ему немедленно убираться из Каслмейна — вместе с моей матерью — и никогда не возвращаться. Чтобы ноги их не было в моем доме! Тогда-то я и получил удар раскаленной кочергой…
В его голосе была такая боль, что сердце у нее разрывалось.
— О, дорогой…
— Я рассказал тебе об этом не для того, чтобы ты меня жалела! — Гладко выбритая щека Маркуса задергалась. — Просто хотел, чтобы ты узнала наконец — он не тот человек, за которого ты его принимаешь. И я сделаю все, чтобы он и близко не подошел к Луизе! Все — ты меня слышишь?!
Регина молча кивнула. Она попыталась представить себе, как Принни — милый, обаятельный Принни — приказывает бросить в донжон тринадцатилетнего мальчишку…
Это было невероятно. Но ведь Маркус никогда не лгал ей. Вдруг в ее памяти всплыло, как он не хотел показывать ей донжон… вспомнился его гнев в тот день, когда она со смехом рассказала ему, что идет молва о красавицах, которых он держит там в цепях. Да, Маркус сказал ей правду. Но…
— А ты уверен, что это приказал именно принц? — осторожно спросила она. — Может, твоя мать…
— Моя мать была только игрушкой в его руках. Уверяю тебя, она бы не сделала ничего без его разрешения.
— А где же был виконт?
— В Лондоне. Именно поэтому Принни чувствовал себя в Каслмейне полновластным хозяином.
Регина, поколебавшись немного, все-таки решилась задать ему еще один вопрос, хотя заранее знала, что он ему не понравится.
— А ты сам слышал, как Принни велел запереть тебя в донжон? Своими ушами?
Маркус злобно фыркнул.
— Что же, он не заметил моего отсутствия?! И того, как я выглядел, когда Они притащили меня извиняться?!
Горло Регины сжала судорога. Ей мучительно было даже думать о том, что пришлось пережить несчастному ребенку, запертому в подвале, наедине с крысами… И не важно, кто отдал этот чудовищный приказ.
— Они морили тебя голодом?
— А им и не нужно было! — возразил он. — Оказаться там уже само по себе было ужасно. Нет, у меня была и постель, и еда, и даже отхожее место. Меня просто заперли там, вот и все. — Он обхватил себя за плечи, зябко поеживаясь, чтобы унять дрожь. — Ладно… в конце концов, это было давно. — Он обратил взгляд на нее, и Регине стало страшно. — Я рассказал тебе об этом только для того, чтобы ты поняла — этому человеку верить нельзя. Как и твоему брату.
— Уж Саймону-то точно, — вздохнула Регина. — И что ты теперь собираешься делать?
— Хочу услышать, что скажет Луиза. А уже потом буду решать.
— Пообещай мне, что не вызовешь Саймона на дуэль. Маркус поднял брови:
— Боишься за брата, да?
— Нет — за тебя! — крикнула она. Мысль о том, что он даже сейчас не понимает, насколько он дорог ей, ранила ее в самое сердце.
Лицо Маркуса немного смягчилось.
— Со мной ничего не случится.
— Если вы будете драться, я потеряю и мужа, и брата. Один из вас может быть убит, а другому придется бежать из страны. Я этого не переживу. И это убьет Луизу. Дай мне слово, что не вызовешь его.
Маркус чуть слышно выругался.
— Дай слово, Маркус!
— Ладно, ладно, обещаю! Но только потому, что, уехав, не смогу позаботиться о Луизе, — проворчал он.
Регина с болью в душе отметила, что Маркус ни словом не упомянул о том, что боится потерять жену. А что, если ему все равно? Или он так уверен, что она последует за ним, даже если ему придется бежать за границу?
Снова воцарилось молчание. В атмосфере ощутимо чувствовалось напряжение, и это было мучительно. Регина изнывала от желания утешить его. Каждый раз, когда она, украдкой взглянув на мужа, видела это, ставшее для нее родным, изуродованное лицо, ее сердце разрывалось от жалости и сочувствия. После нескольких дней замужества, когда он с такой исступленной, трепетной нежностью любил и ласкал ее, ей было нестерпимо думать о том, что она ему безразлична.
Она любила его.
Комок встал у нее в горле. Неуверенная в его чувствах, она была вынуждена молчать, но сердце ее рвалось к нему.
Да и как она могла не полюбить его — мужчину, в медовый месяц учившего ее читать? Готового на любое унижение, лишь бы быть с ней рядом? Так привязанного к сестре, что пожертвовал бы жизнью, лишь бы уберечь ее от позора?
Слезы заструились по лицу Регины. Да, она любила его. Только любовь могла заставить ее так страдать.
Украдкой смахнув слезы, она молча уставилась в окно, моля Бога о том, чтобы со временем он тоже смог ответить ей взаимностью. Чтобы нашел в себе силы простить ту роль, которую она невольно сыграла в планах ее брата. Если этого не случится, она не сможет больше жить.
Глава 22
Всегда оставайтесь верной интересам своей подопечной, и тогда она, выйдя замуж, с лихвой вознаградит вас за все.
Мисс Сайсели Тремейн. Идеальная компаньонка.
Дворецкий Айверсли провел их в гостиную, и Регина почувствовала, как холодок пробежал у нее по спине. Атмосфера в доме напоминала ту, что обычно бывает на похоронах. Луиза сидела на софе, возле, словно часовые, застыли Сайсели и леди Айверсли. Сам лорд Айверсли стоял спиной к камину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51