С
ердце сначала замерло, потом забилось быстро, беспорядочно. И Ц боль. У н
его такая боль Ц впервые, но он узнал эту боль. Нет, он не боялся смерти, но
только не сейчас. Надо бы нитроглицерин. Позвонить на станцию «скорой по
мощи»? Нет.
Он подошел к буфету, налил рюмку коньяку и тут же, стоя у буфета, выпил. Прис
лушался. Боль медленно отступала, и страх прошел. Глянул в зеркало. Оттуда
смотрел незнакомый старик с бледным, покрытым мелкими капельками пота л
ицом.
Ничего, это сейчас пройдет. Вздохнул с облегчением Ц прокатило. Вытер пл
атком лицо, вернулся к столу. Опустился в кресло. Долго сидел в глубоком ра
здумье, потом снял трубку, набрал номер Гармаша. Услышал голос Сергея, поз
доровался:
Ц Простите, что раньше не позвонил, я только что вошел в дом. Что у вас?
Ц Одну минуту, я только дверь прикрою. Ц Багрий слышал, как он положил на
стол трубку, потом через некоторое время снова взял ее. Заговорил вполго
лоса: Ц Нам бы надо поговорить с вами, Андрей Григорьевич.
Ц Я могу прийти, Ц предложил Багрий.
Ц Ну зачем же на ночь глядя?..
Ц Может, вы перестанете деликатничать?
Ц Дело не в деликатности. Просто я не могу оставить Галину, а ваш приход с
ейчас…
Ц Как она?
Ц Лежит и молчит. Смотрит в потолок и молчит.
Ц Чем закончился разговор с Будаловым?
Ц Я же сказал, она молчит.
Ц А вы с Будаловым беседовали?
Ц Нет, но я беседовал с юристом из коллегии адвокатов. Он сказал, что хоро
шо бы иметь заключение психиатра.
Ц О невменяемости не может быть и речи, Сергей Романович.
Ц Дело не в этом. Он говорит, что очень важно собрать как можно больше смя
гчающих обстоятельств. И еще он придает большое значение выводу эксперт
изы, что Валентина Лукинична болела неизлечимой болезнью. Он сказал, что
лучше всего строить защиту на этом.
Ц Вывод экспертов будет совсем другим. Я только что получил заключение
профессора Шумилиной. Она пишет, что опухоль была доброкачественной.
Ц Профессор Шумилина?.. Опухоль была доброкачественной?.. Неужели ваша ла
боратория могла так ошибиться? Будалов знает уже?
Ц Еще нет.
Ц Впрочем, какая разница. Что же нам теперь делать, Андрей Григорьевич?
Ц Спокойнее, Сергей Романович, спокойнее. И ни слова Галине пока.
Ц Галине?.. Одну минуточку, Андрей Григорьевич, я сейчас…
Снова стукнула положенная на стол трубка. Потом звук шагов, скрип двери. Ч
ерез короткое время снова шаги, быстрые. Потом встревоженный голос:
Ц Она ушла… Кажется, она все слышала, Андрей Григорьевич. Простите, я поп
ытаюсь догнать ее.
Он положил трубку на стол. Прошло несколько минут, прежде чем Багрий снов
а услышал голос Гармаша. Сергей сказал, что ему не удалось догнать Галину.
Он только видел, как она остановила такси и уехала.
Ц Подождем немного, Сергей Романович, Ц предложил Багрий. Ц Она верне
тся.
Багрий уже давно выработал в себе привычку ничего не делать наспех. Когд
а впервые заметил за собой эту привычку, горько улыбнулся. Появилась ост
орожность и настороженность Ц старость подошла. Старость всегда осмот
рительна и осторожна… Снова просмотрел письмо Шумилиной. Значит, еще одн
а ошибка. То, что без них не обойтись, он знал, но горечь от этого никогда не
становилась меньше. Он всегда задумывался над тем, почему дал маху и что н
ужно было сделать, чтобы этого «маху» не произошло. Многие боятся ошибок,
они хотели бы всегда и все делать наверняка, чтобы жизнь превратилась в л
отерею без проигрыша. Но такого не бывает. Остап Филиппович всегда говор
ил, что в медицине, особенно в хирургии, одна ошибка учит больше, чем десят
ь успешных операций. Но она учит далеко не каждого. Дурак всегда станет ис
кать оправданий. Для него самое главное Ц обелить себя в глазах товарищ
ей и своих собственных. Иной так входит в эту роль, что сам начинает верить
в свою непогрешимость. А между тем нет ничего опаснее такого заблуждени
я. Ошибка Ц это всегда погрешность, которой могло бы и не быть, если бы… Во
т это очень важное «если бы» и надо найти. Так в чем же его ошибка здесь?
Он подошел к окну и широко распахнул его. И сразу же в комнату ворвался ноч
ной шум города Ц веселый смех, молодой, беззаботный. Гул троллейбуса, зву
к мотора на реке. Город жил своей жизнью, сложной, бесконечно многообразн
ой и в общем-то радостной. Конечно, в этой радости немало островков горя. Г
де-то кто-то умирает, кто-то плачет, оскорбленный и униженный, кто-то мече
тся в тоске. А некоторые, доведенные до отчаяния, стоят над пропастью, гото
вые ринуться туда…
Может быть, если бы повторно оперировать… Ей было всего сорок семь. А женщ
ины по нынешнему времени живут в среднем семьдесят два года. Она могла бы
еще прожить двадцать пять лет Ц это целая жизнь. Еще одна жизнь.
Сколько сложных больных видел он! Когда он идет по улице, его приветствую
т десятки встречных. И среди тех, кто снимает шляпу или радостно вскидыва
ет руку, немало таких, которых он спас. Когда он был молод, эти встречи волн
овали его, вызывали чувство гордости. Со временем вместо гордости пришла
спокойная тихая радость: «Здравствуй, человек! Я рад, что ты живешь. Рад, чт
о в этом есть крупица и моего труда, моего умения, что не пропали даром час
ы, проведенные у твоей койки, что не напрасными были бессонные ночи над кн
игами в раздумье о твоей болезни. Живи, человек! И большое спасибо тебе за
ту радость, которую ты мне принес своим выздоровлением». Но были и огорче
ния. Были промахи, за которые люди расплачивались жизнью. Нет, не халатнос
ть была причиной этих промахов, а то, что один человек не похож на другого,
что одна и та же болезнь одного валит насмерть, другого искалечит на всю ж
изнь, а третьего и тронуть не может, словно он заколдован. И еще потому, что
есть очень много разных болезней, похожих друг на друга, как у Валентины Л
укиничны, например. «Я всегда говорил, что нельзя терять надежды. У больно
го можно ампутировать руку, ногу, вынуть глаз, даже сердце вынуть и замени
ть его другим или протезом. Все можно отобрать у больного ради жизни; един
ственное, чего нельзя отобрать, это надежду. И врач не имеет права терять е
е. Сколько есть болезней, которые веками считались неизлечимыми, а потом
появлялась возможность… И кто-то был первым. И для него, и для его близких,
и для врача это было чудом. Да, были промахи. Ошибки. Диагностические ошибк
и. Такие, как с Валентиной Лукиничной, например. Что ж, теперь нужно будет о
бсудить этот случай на городской научной конференции. Обсудить… Случай
… Да нельзя такую святыню, как человеческая жизнь, втискивать в такое каз
енное слово. Нет, не в этом дело».
Будет время, когда медицина станет такой же точной наукой, как математик
а. И чтобы скорее наступило это время, надо быть беспощадным к себе.
Ему вспомнился разговор с Остапом Филипповичем после того, как он, Багри
й, предложил сделать Валентине Лукиничне повторную операцию.
Ц На что ты надеешься? Ц спросил тот. Ц На сколько килограммов она поху
дела… На двадцать три?.. Тебя это не смущает?
Ц Она не ест из-за болей. Она почти ничего не ест.
Ц Почему ты сбрасываешь со счета заключение нашей лаборатории?
«Интересно, что он скажет, когда я покажу ему заключение Шумилиной? Ц дум
ал Багрий. Ц Куда могла уехать Галина?..»
Багрий набрал номер Гармаша. Длинный сигнал. Один, второй, третий. Они всег
да казались ему равнодушными, эти однообразные гудки, а сейчас они почем
у-то напоминали стон. Он долго сидел, прислушиваясь к сигналам, ожидая, чт
о вот сейчас они оборвутся, раздастся щелчок и послышится голос Сергея и
ли Галины. Но трубка только стонала.
«Без паники, старик. Надо позвонить Тарасу Игнатьевичу. Домой? Ц Он посмо
трел на часы. Ц Нет, пожалуй, во Дворец культуры. Если собрание не закончи
лось, попросить к телефону».
Трубку сняла женщина. Багрий назвал свою фамилию. Она сразу же узнала его.

Ц Слушаю вас, Андрей Григорьевич… Заканчивается… Неловко будет: он вед
ь в президиуме… Что передать ему?
Ц Скажите, что я его жду… Нет, я буду у Гармаша, у Сергея Романовича. Вы ска
жите, чтобы он сразу же ехал туда.

46

Галина плохо понимала, что с ней творится, когда выбежала на улицу. Первое
, что дошло до сознания, было ощущение погони. Ей даже чудилось, что ее окли
кнули. Она увидела зеленый огонек такси и вскинула руку.
Ц Куда? Ц спросил таксист, когда она хлопнула дверцей.
Ц Прямо.
Ц А сейчас? Ц спросил он, когда они подъехали к перекрестку.
Ц Направо, до самого конца, Ц сказала Галина.
Ц Направо и до самого конца, Ц повторил таксист тем безразличным тоном
, с каким повторяют адреса только таксисты: все равно куда ехать, лишь бы е
хать.
Галина смотрела сквозь стекло автомобильной дверцы на улицу. В стекле од
новременно виднелись и шофер, и освещенная панель с приборами, и все то, чт
о мелькало по ту сторону, Ц огромные витрины, огни реклам, массивный, ото
двинутый в глубину корпус медицинского института с мрачноватыми серым
и колоннами у главного входа, легкое здание музыкального училища.
Ц Кузнецкий мост, Ц сказал таксист. Ц Дальше Ц Крамольный остров.
Ц Езжайте дальше, Ц сказала Галина.
Ц Судостроительный?.. Жилмассив корабелов?.. Гидропарк?..
Ц Гидропарк, Ц произнесла Галина, абсолютно не вникая в смысл того, что
говорит, и думая только о том, чтобы как можно подольше оставаться в такси
. Она смутно понимала, что происходит с ней: знала только, что случилось не
что ужасное. Куда более ужасное, чем то, о чем ее так долго допрашивал вчер
а и сегодня Будалов. Она поймала себя на том, что все время повторяет одно
и то же: «Ураган… Безумный ураган… Безумный ураган мыслей…»
Ц Приехали, Ц на этот раз уже твердо произнес водитель.
Она сидела несколько секунд не шевелясь, глядя перед собой в темноту, окр
ужающую свет фар, потом расплакалась и нерешительно вышла. Остановилась
, не отпуская дверцы.
Ц Может быть, не сюда? Ц спросил водитель.
Ц Сюда, сюда, Ц поспешила ответить она. Ц Большое спасибо, Ц и хлопнул
а дверцей.
Таксист подождал немного Ц не раздумает ли? Ц потом включил скорость. М
ашина рванула и умчалась.
Галина осмотрелась. Куда это она попала?.. Ах да, она же сюда и хотела. Это же
пляж. Тот самый пляж, куда она впервые пришла тогда с Сергеем. Точно так же
светились тогда высоко вскинутые в небо фонари. На песке вырисовывались
паучьи тени пляжных грибков. Вдали возвышался, весь в разноцветных огнях
, мост Космонавтов. Только тогда на душе у нее было легко, ясно, радостно-тр
евожно, а сейчас Ц ураган. Ураган мыслей. Ураган чувств. Почему ураган?.. Ах
да, так называется тот рассказ Драйзера. Как ее звали, эту девушку? Ведь он
и вспоминали тогда о ней с Сергеем. Как же звали эту девушку? «У меня ведь х
орошая память на фамилии. На имена и фамилии. Почему же я вдруг забыла? Нев
ажно. «Мир не может этого понять. Слишком стремительно течение жизни…» К
то это сказал? Сергей?.. Нет, Драйзер. Сергей сказал: «Самоубийство всегда о
твратительно. Отвратительно и глупо». Он умный, мой Сергей. Умный и челове
чный. «Самоубийство всегда отвратительно». А убийство?.. Будалов прав: это
убийство. И в газете тоже все правильно… Опухоль была доброкачественной
. Не рак, а доброкачественная опухоль. Завтра об этом узнают все. Узнает от
ец. Ему придется уехать, оставить завод. Столько горя сразу. Горя и позора.
И Сергей должен будет уехать. Один. Как он теперь будет, совсем один. И Буда
лов узнает. Будалов… Он так хотел мне помочь, а теперь один исход…»
Она представила себе суд, лица близких людей в зале заседаний, их глаза и з
астонала. И на работе… Да нет же, она никогда уже не наденет белый халат… Е
й никогда не позволят… Да и сама она не посмеет. Как же быть, как вернуться
домой и вообще Ц как жить? А должна ли она жить после всего? «Мягкая, ласка
ющая влага поднялась до ее губ, еще выше…» Нет, нет, только не это! Она не име
ет права, это отвратительно. Отвратительно и глупо. Но что же делать тогда
? А что-то нужно же делать… Она брела вдоль пустынного берега, глядя на ажу
рные пролеты моста Космонавтов, освещенные огнями, и плакала…

Большой зал Дворца кораблестроителей… Сцена Ц легким полукружьем. И ря
ды кресел повторяют этот полукруг, уходят вдаль амфитеатром. Балконы выс
тавились вперед двойным козырьком, огибая зал… На балконах Ц семьсот. В
зале Ц тысяча восемьсот. Две с половиной тысячи. Снаружи Ц металл и сте
кло. Веет холодок даже в летний зной. А внутри уютно. Одинаково тепло и зим
ой и летом. Мягкий свет, кондиционированный воздух… Нелегко было «отгрох
ать» такой. Когда обсуждали проект, даже сам Ватажков, который любил разм
ах во всем, усомнился: «А надо ли тебе, Тарас Игнатьевич, такой громадный?»
Оказалось, надо.
Вот он, рядом сидит, Ватажков. Спокойный, всегда собранный, как начальник ш
таба фронта. А что, он ведь и должен быть таким.
Выступает секретарь ЦК. Когда в прошлый раз награждали, приехал первый. А
сегодня Ц этот. И вместо министра Ц тоже заместитель. Первый секретарь
ЦК в Москве сейчас. А министр уехал в Комсомольск-на-Амуре. Да и не важно вс
е это. И у тех, что приехали, полномочия решать все, что нас интересует: и асс
игнования на строительство двух домов для малосемейных решено отпусти
ть, и перебои с доставкой металла ликвидировать, и санаторный корпус в Бл
агодатном… «Может, если бы я был, удалось еще и на пионерский лагерь выкол
отить. Ничего, потом. А пока достаточно и того, что отпущено».
Ц Я понимаю, тебе трудно сейчас, Ц наклонился к Бунчужному Ватажков, Ц
но выступать все же придется.
Тарас Игнатьевич кивнул. Посмотрел на поджарого, лобастого заместителя
министра, прислушался к его словам. «Этому легко выступать Ц о простых в
ещах говорить. Но так говорит, что всем интересно. Морской транспорт обес
печивает три четверти международных грузовых перевозок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46