Бывают п
росто мамы и мамы сумасшедшие. Так вот я была именно такой Ц сумасшедшей
. У меня не было эвакуационного листа. Те, у кого были, получали на питатель
ных пунктах хлеб и консервы, а для детей порой Ц даже молоко. А нам Ц мне
и моему ребенку Ц приходилось как-то устраиваться. И деньги все вышли. В
совхозе, что зарабатывала, проедали, а потом… Пришлось опять уходить. Дож
дь, ветер. А я в демисезонном пальтишке. Но мир не без добрых людей. Мне пода
рили ватную телогрейку. Старик один подарил. По утрам заморозки, днем дож
ди с ветрами. Если бы вы знали, какие там ветры. Но мне были не страшны ни гол
од, ни холод… Я ведь была тогда молодой, выносливой. Больше всего я боялась
бомбежки. Как только налетали самолеты, я прижимала к себе ребенка и бежа
ла прочь от станции. Немцы тогда бомбили главным образом станции. Если б м
ожно было вообще уйти от железной дороги, я бы ушла. Но только по железной
дороге можно было выбраться… В тот день поезд уже собирался тронуться, к
ак налетели самолеты. Я так бежала, думала Ц сердце выскочит. Когда выбеж
ала за поселок, наткнулась на заброшенный окоп. Забралась в него, чтобы пе
редохнуть, а тут увидела, что девочка моя недвижима. Одеяльце в крови, и ру
ки у меня в крови, и телогрейка. Я все помню. Каждую мелочь помню, словно это
было вчера… Нет, я не плакала. Верите, я не плакала. Я была как во сне. Бомбеж
ка еще не кончилась, а я пошла на станцию. Мне тогда было все равно. Какая-то
старуха сжалилась надо мной, дала лопату. Я не могла похоронить своего ре
бенка просто в степи или на обочине дороги. Мне надо было найти красивое м
есто. И я нашла его Ц небольшая рощица у маленькой речушки.
Пошел дождь. Такие дожди бывают только там. И только осенью Ц пронизываю
щие, холодные. Глупо, конечно, но в ту минуту я больше всего боялась, чтобы м
оя девочка не простудилась. Я завернула ее в свой ватник, головку завязал
а платком. Только позже, когда я, простоволосая и насквозь промокшая, приш
ла к той старухе, чтобы вернуть лопату, я поняла, что моему ребенку ведь бы
ло уже все равно. Старуха отругала меня за то, что ватник и шерстяной плато
к похоронила, заставила сбросить мокрую одежду, дала свою, притащила кор
ыто, согрела воды. Помогла отстирать кровь. Видно, понравилась ей, потому ч
то предложила мне остаться: «Куда ты на зиму глядя раздетая?» Но я обсушил
ась и собралась уходить. Она дала мне старый платок и пиджак своего сына.

На вокзале уже никого не было. И поездов не ожидалось. Я пошла вдоль насыпи
, туда, куда шли люди. Когда вместе с людьми, твоя беда кажется не такой уж тя
жкой. Заночевали на каком-то хуторе. Незнакомый мужчина, молчаливый, с пал
кой в руке, снял с мертвого шинель и дал мне.
Ц Одевайся, Ц сказал. Ц Иначе околеешь с холоду.
Я взяла и даже не поблагодарила. Верно, у меня тогда был страшный вид, пото
му что он некоторое время шел рядом, потом спросил:
Ц Что с тобой?
Я рассказала. Он вздохнул:
Ц Погубить сейчас Ц очень просто. Очень даже просто сейчас человека по
губить Ц и солдата, и женщину, и ребенка.
Я потеряла его во время очередного налета. Немцы сначала сбрасывали на н
ас бомбы, стали расстреливать из пулеметов. Я уже знала, что делать в таких
случаях: надо лечь и притвориться мертвой. Я так и сделала. Потом опять по
шла. И вот в канаве, у обочины дороги я увидела их. Женщину и ребенка. Она леж
ала на спине. Левая рука Ц на груди. Правая откинута. Глаза открыты. На лиц
е Ц выражение какой-то детской беспомощности и удивления. Ребенок копо
шился рядом, в грязи. Он совершенно обессилел и даже плакать не мог. Это бы
ла девочка, примерно такого возраста, как моя Оксанка. Я подобрала ее. Снял
а с мертвой платок, завернула. Я сразу же решила, что возьму ее насовсем. Я н
ичего не знала о ней. Может быть, если бы поискала, я нашла бы какие-нибудь д
окументы. Но у меня и в мыслях не было обыскивать мертвую. А может быть, я не
хотела ничего знать об этой девочке. Она нужна была мне такая Ц ничейная
: без имени и фамилии. Я назвала ее Оксанкой. Подобрала и ушла в степь. Шла и
шла, пока не наткнулась на жилье. Теперь я вовсе не думала о немцах, о бомбе
жках, о том, чтобы уйти как можно подальше. Мне нужно было спасать ребенка.
У девочки появилась температура, и я думала об одном: как мне обсушить ее и
накормить. Вот я и осталась в том селе, у одной доброй женщины.
Когда ребенок окреп, решила пробираться домой: все равно и там и тут Ц не
мцы. При таких условиях дома Ц я так считала Ц мне с ребенком будет легч
е.
…По тем временам нелегкое это было дело Ц возвратиться домой из такой д
али. Но я добралась. Меня тут же вызвали в комендатуру, предложили открыть
школу в Заречной слободе.
В сорок втором, когда начались диверсии, немцы взяли тридцать заложников
Ц самых почетных людей города. В число их попали отец и мать Тараса. Гали
нку я тогда отправила к матери, в Заозерное. Вскоре на воздух взлетела сам
оходная баржа с оборудованием судостроительного, и всех заложников рас
стреляли.
Оксанка погибла уже в сорок четвертом, ранней весной. Понимаете, наши был
и уже совсем близко. Немцы и их приспешники лютовали, а тут кто-то из ребят
нашей школы на портрете Гитлера написал черной краской короткое слово и
з тех, какие обычно хулиганы пишут на заборах. Как назло, рано утром в нашу
школу пришел полицай. Он часто наведывался. Началась экзекуция. Он запер
дверь, выстроил детей в длинном коридоре и стал допрашивать. Выведать ни
чего не удалось ни угрозами, ни посулами. Тогда полицай стал орудовать на
гайкой. Я бросилась к двери, открыла и крикнула детям, чтобы они бежали. Ра
зъяренный полицай набросился на меня. Оксанка Ц она стояла, забившись в
угол, Ц метнулась ко мне. Я схватила ее, прижала к себе, чтобы прикрыть от у
даров. Не помню, что было потом: потеряла сознание. Когда пришла в себя, пол
ицая уже не было. Оксанка, вконец изуродованная, лежала рядом. Около нее хл
опотала старушка уборщица. Левый глаз у ребенка вытек.
Спасти девочку не удалось: началось гнойное воспаление глазницы, а потом
присоединился менингит.
Я уехала в Заозерное, к матери. Помню ли я фамилию полицая? Никогда не забу
ду! Крысюк Ц его фамилия.
В город вернулись, когда пришли наши. Дом сохранился. Только разграбили в
се. Даже полы сорвали. Подоконники вывернули. Но самое главное Ц сад: все
деревья срубили. Тарас вернулся в том же сорок четвертом. Осенью. Больше г
ода по госпиталям провалялся. Он сразу же включился в работу по восстано
влению судостроительного. Уходил затемно, возвращался поздно ночью. Слу
чалось, и по нескольку дней подряд не уходил с завода. И все же весной выкр
оил время, чтобы насадить новый сад. Особенно хороша была одна яблонька. У
дивительная яблоня: крона ее походила на зеленое пламя огромной свечи. И
цвела она не как все. И плоды стала давать особенные: крупные, хрусткие, ар
оматные. Никто не знал, как называется этот сорт. Тарас Игнатьевич назвал
эту яблоньку в память погибшей дочери Ц «оксанкой».
На этом и кончался рассказ. Запомнилась короткая приписка: «Разузнать вс
е о Крысюке». Потом ей стало известно, что Сергею удалось много разведать
об этом полицае. И еще она вспомнила, как Галина рассказала, что этой весно
й «оксанка» цвела особенно буйно. Валентина Лукинична погрустила, что не
видела и не увидит этого цвета.
…Через открытую форточку доносится в палату неумолчный птичий гомон и ш
орох листвы. И в детстве, и потом уже, когда она встретила Бунчужного и уех
ала с ним в город, по утрам ее всегда будили такие же звуки. Они приносили е
й радость и чувство удовлетворенного спокойствия.
Она решила полежать немного, ни о чем не думая, только прислушиваясь к зву
кам, долетающим со двора. Но притихший было зверь опять зашевелился. Вот с
ейчас, еще немного Ц и снова начнется то, что всегда доводит ее до изнемо
жения.
Она протянула руку и нажала кнопку электрического звонка. Это нужно сдел
ать как можно раньше, потому что если упустить время, не хватит сил, чтобы
нажать кнопку.

19

После обеда, когда Таня ушла, Багрий вынул из шкафа свой черный костюм с «и
коностасом». Прошелся по пиджаку щеткой. Ткань свежа, а медали потускнел
и. Надо почистить, потереть зубным порошком, чтобы горели, как тогда, когда
впервые надел все сразу, в самый первый, взахлеб радостный День Победы, в
сорок пятом. Как же он был еще молод тогда!
Он отвинтил ордена, отстегнул медали, разложил все на газете и принялся з
а работу.
С каждой из этих наград было связано много воспоминаний. Вот, например, ор
ден Красной Звезды. Получил его Багрий еще в начале войны, осенью сорок пе
рвого, за то, что вытащил из-под носа у немцев не только раненых своего мед
санбата, но и полевого госпиталя, где начальником был Остап Филиппович. П
отом его не раз еще награждали и медалями и орденами. Орден боевого Красн
ого Знамени был особенно дорог ему. Командир медсанбата, правда, шутил, чт
о капитан медицинской службы доктор Багрий «схлопотал» этот завидный о
рден буквально за несколько минут, между двумя перевязками.
Случилось это под Курском. Справа и слева гремело и гремело. А на их участк
е всего несколько незначительных стычек. Наконец загрохотало и у них. Са
молеты шли волна за волной. И тогда Багрий понял, как разумно поступило ко
мандование, решив развернуть медсанбат не в деревне, что раскинулась у р
еки, а в трех километрах восточнее, в лесной чаще: не прошло и часа, как от се
ла ничего не осталось. Около десяти доложили, что в батальоне, который уде
рживал высоту перед лесом, много раненых. Командир направил туда Багрия.
Над лесом стоял легкий туман. Такой туман с утра всегда к жаркой погоде.
Высота, которую оборонял батальон, имела особое значение. Захвати ее нем
цы Ц и все, что справа и слева от нее, было бы разгромлено. Это несведущему
человеку фронт представляется непрерывной полосой, на которой все «гро
хочет». На самом же деле, как правило, бои идут лишь в узловых точках. И когд
а сопротивление в этих точках бывает сломлено Ц все летит к черту. И высо
та, которую занимал батальон, была такой узловой точкой.
Немцы залегли в глубокой балке, густо поросшей кустарником. Когда начина
лся обстрел, все кругом застилало дымом и пылью. Потом, когда стрельба зат
ихла, наступила такая тишина, что слышно было, как в небе звенел жаворонок
. «Интересно, Ц думал Багрий, Ц пел ли он во время обстрела? Наверное, не п
ел».
Багрий перевязал раненых, что скопились на восточном склоне холма. У одн
ого в левом боку, где зияла огромная рана, хлюпало, хрипело и зловеще пенил
ось. Багрий затампонировал рану. У другого Ц перелом бедра. Вместо шины А
ндрей Григорьевич прибинтовал к ноге кусок разбитой оглобли. Ему сказал
и о тяжело раненном комбате, что остался в окопе на западном склоне. Багри
й пополз туда. Раненый сидел, привалившись к глиняной, не успевшей еще обс
охнуть стене, весь измазанный грязью, пылью и чем-то черным. Правая нога б
ыла туго перетянута в бедре брючным ремнем. Глаза полузакрыты, лицо Ц се
ровато-бледное, землистое, какое бывает только при тяжелом ранении с бол
ьшой потерей крови. Второй, еще молодой совсем, с красным веснушчатым лиц
ом и выбившимися из-под каски рыжими волосами, стоял у пулемета.
Ц Осколком его, товарищ капитан медицинской службы, Ц сказал пулеметч
ик. Ц Хотел к соседу сбегать, узнать, почему у них пулемет замолк. Только в
ыбрался, а тут Ц на тебе… Я ему жгут наложил: кровь так и кипела.
Багрий узнал раненого:
Ц Тарас Игнатьевич?
Тот медленно приподнял тяжелые веки, глянул на Багрия чужими глазами.
Ц Ранило вот, Ц сказал он тихо и таким голосом, будто расстались они не в
сорок первом после переправы через Днепр, а только вчера.
Багрий ослабил жгут. Кровь ударила фонтаном. Пришлось опять затянуть. До
стал из сумки иглодержатель, кривую иглу с предварительно вдетой стерил
ьной шелковинкой и перевязал сосуд. Ни один мускул не дрогнул на бледном
лице Бунчужного.
«Это шок», Ц с тоской подумал Багрий. И стал бинтовать.
Ц Сейчас начнет чертей сыпать, Ц со злостью воскликнул рыжий парень и,
обращаясь к Багрию, добавил: Ц Давай, товарищ капитан медицинской служб
ы, вали отсюда. Сейчас начнет садить.
И как бы в подтверждение его слов, сразу же загрохотало. Земля на холме от
основания и до вершины будто закипела.
Разрывы прекратились так же внезапно, как и начались.
Ц Сейчас пойдет, Ц с какой-то лихостью воскликнул пулеметчик и выругал
ся многоэтажной бранью. Ц Пошел! Держись, Вася!
Багрий понял, что рыжего парня зовут Васей, что он приготовился к атаке и с
ам себя подбадривает.
Внизу послышались крики. Беспорядочная стрельба. Все это на короткое вре
мя заглушила пулеметная очередь… вторая… третья…
Потом, вспоминая этот эпизод, Багрий не мог отделаться от ощущения, что он
продолжался очень долго, что время остановилось и солнце остановилось.

Стучал и стучал пулемет. Вдруг затих, будто захлебнулся.
Ц Ленту! Ц крикнул пулеметчик. Ц Давай ленту!
Багрий не понял и машинально схватил лежавшую в выемке, сделанной в глин
яной стене окопа, связку гранат и протянул их пулеметчику. Тот зло выруга
лся, сам дотянулся до ящика с лентами, взял одну, заправил ее и снова припа
л к пулемету.
Багрий выглянул из окопа и увидел немцев. Они бежали, низко склонившись к
земле, стреляли не целясь и кричали… Над головой просвистела пуля.
Ц Куда тебя черт несет? Ц крикнул пулеметчик и опять выругался, на этот
раз весело, с каким-то задором. Ц Сучьи дети, покуштовалы?!
Лицо пулеметчика, и без того красное, горело кумачом. Воспользовавшись п
аузой, он вытер пилоткой пот и пододвинул поближе к себе ящик с лентами. На
Багрия он смотрел сверху вниз, добродушно, как герой на нерасторопного н
овичка.
Плохой из тебя помощник, доктор.
Ц Как вы полагаете, могу я сейчас перетащить его на противоположный скл
он?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46