Ц спросил Багрий.
Ц И не думай, Ц окончательно перейдя на «ты», сказал парень. Ц Они сейча
с снова из минометов шпарить будут.
Багрий продолжал бинтовать, все время думая о том, что надо бы поскорее от
править Бунчужного в медсанбат, потому что у него тяжелое ранение и шок; и
еще он думал, что, если бы сейчас начать операцию, возможно, и удастся спас
ти ногу, а если ждать, обязательно начнется гангрена…
Глухо вскрикнул и свалился пулеметчик. Над правым карманом его серой от
пыли гимнастерки появилось и стало увеличиваться темно-бордовое пятно.
Багрий наклонился к пулеметчику, но тот отстранил его.
Ц Они сейчас будут здесь, Ц прохрипел он и тяжело закашлялся. На губах
Ц кровавая пена.
Багрий глянул в прорезь пулеметного щитка. Залегшие было немцы поднялис
ь. Они приближались все быстрее и быстрее, будто росли на глазах. Багрий уж
е видел их лица. Что-то звериное было в них. «Вот она, смерть, Ц подумал он,
Ц страшно? Очень!.. Даже холодок на затылке и меж лопаток».
Ц Что же ты, доктор? Ц услышал он голос пулеметчика и только сейчас заме
тил, что тот стоит рядом, и веснушки на его лице стали совсем темными, почт
и черными.
Конечно же это продолжалось всего секунду, но казалось, что с момента, ког
да раненый пулеметчик произнес: «Что же ты, доктор?» Ц до мгновения, когд
а бегущий впереди немец, огромный, закрывший половину неба, рухнул на кра
й бруствера, прошло много часов.
Багрий хорошо знал пулемет. Командир медсанбата не жалел времени на учеб
у, заставлял тренироваться всех Ц и врачей, и сестер, и санитарок.
Глаза у Багрия были острые, рука твердая. На стрельбах его всегда ставили
в пример. Но то были учения, своеобразная игра, стрельба по мишеням, а тут…
Когда убивают солдаты, это просто и понятно. Они выполняют свой долг. Им не
только дано право убивать Ц это их обязанность. А он… Его обязанность вр
ачевать. Он давал клятву Ц всегда и везде по мере своих сил оказывать пом
ощь людям. Но они ведь не люди, те, что бегут, раскрывая рты в неистовом крик
е. Они даже не звери. Они Ц хуже. Под Сталинградом ему довелось работать в
госпитале для военнопленных. Их кормили по специальной норме. По этой но
рме полагалось молоко. Наши раненые месяцами его не видели, а этим достав
али из-под земли. Наши девушки перевязывали их, обмывали и обстирывали, а
в это время немецкие командиры твердили своим погибающим от ран и голода
солдатам, что русские не берут в плен, что они мордуют, отрезают носы и уши,
ломают кости, потом бросают еще живых в прорубь. Нет, они не люди. Вот сейча
с они ворвутся сюда. Они прикончат этого рыжего парня, и Тараса, и всех ран
еных прикончат. И его тоже. Не посмотрят, что через плечо Ц сумка с красны
м крестом. Нет, они не люди, и законы человечности на них не распространяют
ся. И он, доктор Багрий, не только не имеет права, но и обязан убивать их во и
мя справедливости, во имя долга перед теми, кто погибнет, если он станет ра
здумывать.
Когда он нажал гашетку, бегущий впереди немец был совсем рядом, огромный,
чем-то похожий на сильного зверя в броске и по-своему великолепный. Он тя
жело рухнул и так же покатился вниз по склону, продолжая сжимать свой авт
омат. Он упал не один. Упало несколько. На какое-то мгновение все замерло, б
удто остановилась лента в проекторе. Потом Багрий видел только их спины
и подошвы сапог с блестящими головками гвоздей. Целился в эти спины и стр
елял спокойно, как по мишени во время учебы.
Ц Молодец, доктор! Ц прохрипел раненый пулеметчик.
Темно-красное пятно на его гимнастерке стало огромным, и Багрий подумал,
что надо бы перевязать, но пулемет вдруг замолк и в сердце закрался страх.

Ц Лента кончилась! Ц подсказал пулеметчик.
Багрий сменил ленту.
Удивительно, как ясно работает сознание, на душе спокойно, как в операцио
нной, когда делаешь хорошо знакомую тебе операцию, в успехе которой зара
нее уверен.
Снова минный налет и снова атака. На этот раз он уже сознательно подпусти
л немцев почти вплотную, нажал на гашетку, когда они были совсем рядом. Они
залегли и медленно подползли. Одному удалось бросить гранату. Она разор
валась у бруствера. Багрий сквозь оседающую рыжую пыль увидел того, кто б
росил. Спокойно прицелился, нажал гашетку. Его пулемет стрелял короткими
очередями Ц одна за одной, почти беспрерывно. И фашисты не выдержали. За
тем в овраге, куда они скрылись, разорвался снаряд, второй, третий…
Багрий понял, что подошла артиллерия и немцы теперь не сунутся. Он все пон
ял. Единственное, чего он не мог понять, Ц это тишина. Он видел, как в овраг
е взлетали к небу огненно-рыжие столбы. Над окопом проносились горячие в
ихри взрывной волны, что-то кричал пулеметчик. Но все это Ц как в немом ки
но, беззвучно. Лишь немного позже, когда стряхнул с себя комья земли и стал
перевязывать раненого пулеметчика, он сообразил, что это контузия. И что
это скоро пройдет, он тоже сообразил.
Спустя два часа, уже в медсанбате, он оперировал Бунчужного и был рад, что
ногу оказалось возможным сохранить. И рыжего пулеметчика он тоже оперир
овал. А на следующий день во фронтовой газете появился портрет Багрия. С ф
отографии глядело совсем незнакомое, очень смущенное и будто виноватое
лицо. И когда ему вручали орден боевого Красного Знамени, он чувствовал с
ебя неловко. Генерал поздравил его. Вместо того чтобы произнести, как в та
ких случаях полагается, бравое «Служу Советскому Союзу», Багрий проборм
отал невнятно: «Да за что же, собственно говоря?» Генерал посмотрел на нег
о, пожал плечами, улыбнулся: «Ох уж эти медики, и вечно у них не так, как у люд
ей».
Андрей Григорьевич драил свои ордена и думал, что, если сегодня десятикл
ассники спросят его, за что он получил орден боевого Красного Знамени, ем
у, пожалуй, нечего будет сказать. «А ведь такие ордена за здорово живешь не
дают», Ц вспомнились ему слова командира медсанбата. В прошлом году на к
онференции в Москве Андрей Григорьевич встретил этого командира, тепер
ь директора научно-исследовательского института. Они долго сидели в уют
ной, хорошо обставленной квартире, пили сухое массандровское вино и вспо
минали то, что было много лет назад. И первое, о чем вспомнил бывший команд
ир, был этот орден. И сказал он о нем так, как говорил тогда, на Курской дуге:
«Такой орден за здорово живешь не дают».
«А что я все же скажу, если ребята спросят об этом ордене? Я им расскажу о Та
расе Игнатьевиче. О том, как в сорок первом он попал в плен. Как организова
л побег. Как сколотил полк и вывел его из окружения… О Тарасе Игнатьевиче
можно говорить и говорить. Вот я и расскажу, как я спас его, рыжего пулемет
чика и между прочим получил этот орден».
Из задумчивости его вывел телефонный звонок. Телефон стоял в коридоре на
подзеркальнике. Андрей Григорьевич присел на невысокий табурет уже с тр
убкой в руке. Звонил Ватажков. Он извинился, что беспокоит дома, и спросил,
как чувствует себя Валентина Лукинична.
Ц Хорошего мало, Ц произнес Багрий.
Трубка несколько секунд молчала. Потом Ватажков сказал:
Ц Просьба у меня к вам, Андрей Григорьевич. Нужно, чтобы Тарас Игнатьевич
пока не знал этой правды.
Ц Понимаете, Яков Михайлович, долго с этим тянуть нельзя. Она может умере
ть и через неделю, и завтра, и сегодня ночью.
Ц И все же я вас прошу, не говорите ему пока. Он очень напряжен сейчас, весь
на пределе.
Ц Хорошо, Яков Михайлович.
Ц Большое спасибо. Если я хоть чем-нибудь смогу помочь, в любое время зво
ните.
Ц Хорошо, Яков Михайлович. До свидания…
Багрий сидел минуту в глубокой задумчивости, ссутулясь, с телефонной тру
бкой в руке. Очнулся, услышав короткие гудки, положил трубку на рычаг. Поси
дел еще несколько секунд в той же позе и стал звонить Бунчужному. Секрета
рь сказала, что Тараса Игнатьевича нет, он уехал в аэропорт провожать пре
дставителя крупной зарубежной фирмы и вряд ли вернется сегодня на завод.

«Ладно, позвоню ему позже, Ц подумал Багрий, Ц а сейчас пора собираться
на «огонек» Ц школьники ждут».
Он умылся, переоделся, собрался было уже выйти, когда позвонил Вадим Петр
ович.
Ц Вы завтра у себя на даче? Ц спросил он.
Ц Да.
Ц Если не возражаете, и я к вам. Вместе с Иваном Семеновичем.
Ц Милости прошу, Ц сказал Багрий.
Ц Теперь по поводу сегодняшнего совещания: вам, конечно, невдомек, почем
у я не выступил?
Ц Вы на редкость проницательны, Вадим Петрович.
Ц Завтра я расскажу. Хотел сегодня зайти к вам, но не получается вот. Вы не
огорчайтесь. Поверьте, все будет хорошо.
Ц Будем надеяться, Ц сказал Багрий. Ц До завтра, Вадим Петрович.
Он положил трубку. Разговор со старшим ординатором оставил горький осад
ок.

20

В родном городе всегда есть особенно дорогие места Ц дом, аллея в парке,
улица… Для Багрия самой любимой была вот эта улица Ц проспект Победы: пр
ямая, широкая, густо усаженная высокими серебристыми тополями. Особенно
любил он ее в этот час, таким вот погожим днем.
Вечерело. Длинные тени стали менее заметны.
Хорошо идти по этой улице квартал за кварталом, смотреть на людей, отвеча
ть на приветствия знакомых, которых у старожилов всегда много, и думать: в
он там, против планетария, в семнадцатом шли бои. Планетария тогда не было
. На его месте стоял двухэтажный дом обрусевшего француза Никлса, внизу
Ц табачный магазин. Вот против этого магазина и была баррикада. Люди в пр
омасленных спецовках опрокинули трамвайный вагон. Орудуя дышлами, выде
рнутыми из перевернутых повозок, они развернули этот вагон поперек улиц
ы, а оставшиеся промежутки заложили гранитными плитами, булыжником, мешк
ами с песком. Багрию тогда еще и десяти не было, но многое запомнилось. Руг
ань, стрельба, крики… Раненые и убитые перед баррикадами… Казак в штанах
с красными лампасами ползет к тротуару, волоча за собой ногу, словно она б
ыла тряпочная… Посреди мостовой старается подняться и снова падает лош
адь. Сквозь шум боя слышен ее храп…
Эта улица многое помнит. Кто только не маршировал по ней! И поляки, и греки,
и немцы, и французы.
Когда-то проходила здесь трамвайная линия. По ней громыхали, дребезжа ст
еклами, красные вагоны. И вот рельсы убрали. Горбатую мостовую выровняли,
покрыли толстым слоем асфальта, и побежали по ней автобусы и троллейбусы
, быстрые, деловитые.
Багрий помнил еще серые деревянные мостики и такие же серые лабазы внизу
, на берегу речки. Сейчас вместо этих шатких деревянных причалов Ц крепк
ие бетонные пирсы. А там, где были лабазы, речной вокзал. Далеко по реке вид
ны его белые колонны и шпиль с красным флагом. На противоположном конце у
лицы, где до войны стояло приземистое краснокирпичное здание железнодо
рожного вокзала, тоже все изменилось. Старый вокзал, разрушенный во врем
я войны, не стали восстанавливать, построили новый Ц величественный.
Досталось тогда архитекторам за излишество. Кто только не ругал их. Даже
те, которым новый вокзал очень нравился.
Багрий вспомнил, как однажды на партактиве по этому поводу выступил Тара
с Игнатьевич: «Вокзал Ц это ворота города, и строится он на века. И нечего
скупиться Ц потомки не осудят». Ему громко аплодировали, а на следующий
день вызвали в горком. Тарас Игнатьевич потом рассказывал, как инструкто
р горкома вежливо отчитал его; дескать, нельзя же так: вы политически грам
отный человек, хорошо знаете, какая сейчас установка по поводу архитекту
рных излишеств, и вдруг… Тарас Игнатьевич сказал, что он все знает, но у не
го свое мнение по этому вопросу. Имеет он право это свое мнение высказать
или не имеет? Инструктор ответил с плохо скрытой досадой, что мнение коне
чно же можно высказать, но он, Тарас Игнатьевич Бунчужный, не просто гражд
анин: он коммунист. И указания вышестоящих органов для него закон.
Ц Тогда не нужно обсуждать, Ц нахмурился Тарас Игнатьевич. Ц Тогда пу
скай как в армии: приказано Ц и выполняй без разговора. А если предлагают
обсудить…
Инструктор пошутил:
Ц Можно, по-видимому, хорошо разбираться в судостроении и плохо знать по
литику партии в области архитектурных излишеств.
Под конец он согласился, что вокзал, как и театр или библиотека, сооружени
е уникальное и конечно же не беда, если на него затрачено больше средств. Н
о Тарас Игнатьевич понял, что говорится это из вежливости, что первый сек
ретарь горкома остался недоволен его выступлением. Впрочем, это мало тре
вожило Тараса Игнатьевича: он привык по любому вопросу иметь свое мнение
и высказывать его, особенно на партактивах.
«И действительно, Ц думал Багрий. Ц Прошли годы, все забыли о тех времен
ах, когда архитектора корили за излишества, а вокзал стоит вот и радует гл
аз Ц высокий, белокаменный».
Да, Багрий очень любил эту улицу. С ней у него были связаны самые значитель
ные воспоминания. Вон там, на широкой площади, так мягко освещенной сейча
с лучами заходящего солнца, он ожидал Марию по вечерам. Площади тогда не б
ыло. Она появилась потом, уже после войны. Когда он начал встречаться с Мар
ией, тут был огромный пустырь и огороды. В центре небольшим зеленым холми
ком торчала рощица. Эта рощица и стала местом их свидания. И увидел он Мари
ю тоже на этой улице, только внизу, у реки.
В тот день было тепло, как сейчас. И тополя шелестели, как сейчас. Он законч
ил прием в поликлинике. До начала дежурства на станции «скорой помощи» о
ставалось еще часа полтора. Решил сходить к реке. Он всегда любил свободн
ое время проводить на реке.
Как и сейчас, вечерело. Вода стала темно-фиолетовой, с красными бликами. И
на этой фиолетовой с красными отблесками воде лежала багряная дорожка. У
самого мостика Ц широкая, а у противоположного берега, где темнели камы
ши, Ц совсем узенькая.
На мостике, у самого края, стояла девушка и смотрела на багряную дорожку. А
ндрей вначале не обратил на нее внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46