Но нет!
Она не могла настаивать, услышав твердую настойчивость с нотой сожаления в его голосе. Тяжело вздохнув, она стала приводить себя в порядок. Маккена тем временем наблюдал за ней. Он, казалось, наконец сумел взять себя в руки, хотя глаза по-прежнему горели страстью.
Алина наклонила голову, загадочно улыбаясь.
– Никто не смотрел на меня так, как ты. Словно ты любишь меня каждой клеточкой своего тела.
Он потянулся к ее лицу и заправил темный локон ей за ухо.
– Неудивительно, ты тоже так смотришь на меня.
Она схватила его руку и поцеловала шершавую ладонь.
– Обещай мне, что мы всегда будем вместе.
Но он хранил молчание, потому что оба понимали, что такое обещание дать невозможно.
Алина знала, самое безопасное – представить, что этих умопомрачительных минут у реки вообще не существовало. Тем не менее это было невозможно. Стоило Маккене очутиться рядом, как она чувствовала, что все ее тело начинает вибрировать от эмоций. Эмоции переполняли ее, и ей приходилось искать уединения, чтобы никто не мог узнать ее тайну. Она не смела даже встречаться с Маккеной глазами на виду у других, боясь, что выражение лица может ее выдать. Маккене удавалось лучше, чем ей, сохранять внешнюю беспристрастность, но кое-кто из слуг, включая миссис Фэрклот, заметил, как он притих в последнее время. И для тех, кто хорошо его знал, было ясно, что это неспроста. Видимо, что-то тревожило его.
– Я думаю, дело в возрасте, – говорила миссис Фэрклот дворецкому Солтеру. – Наступает время, когда у молодых мужчин закипает кровь, отчего они либо впадают в уныние, либо бунтуют.
– При чем тут его кровь, лучше бы сосредоточился на работе, – строго проговорил Солтер. – Иначе вернется в конюшню или же до конца дней будет младшим лакеем.
Когда однажды утром Алина передала этот разговор Маккене, он удивленно рассмеялся. Он был занят полировкой кареты, Алина сидела на перевернутом седле и наблюдала за ним. В каретной было пусто и тихо, если не считать ржания лошадей, доносившегося из соседних стойл.
Маккена настолько вспотел от усилий, что его белая рубашка прилипла к спине, подчеркивая мощную мускулатуру. Его плечи то поднимались, то опускались, когда он наносил воск на черный лак и тер до тех пор, пока карета не заблестела как зеркало. Алина предложила помощь, но он наотрез отказался.
– Это моя работа, – сказал он резко. – Твое дело – сидеть и смотреть.
Алина не стала возражать, наслаждаясь грацией его сильных рук. Маккена выполнял эту работу тщательно, как и любую другую. Еще с детства он усвоил одну простую истину: хорошо сделанная работа – твоя же награда, а если учесть отсутствие амбиций, такое отношение к делу обещало сделать из него отличного слугу. Был только один недостаток, который Алина обнаружила в нем, – это безропотное принятие своей судьбы и уверенность, что ничто не в силах ее изменить. И если бы не она, Маккена был бы вполне счастлив своей жизнью. Она была тем единственным, что он хотел иметь, но не мог. Алина понимала, насколько эгоистично с ее стороны так привязывать к себе парня, но никак не могла отпустить его. Он был необходим ей как вода и воздух.
– Ты же не хочешь снова стать младшим конюхом, ведь так? – настаивала она, вернувшись к их разговору.
– Мне это нравится больше, чем работать в доме и носить ливрею.
– Миссис Фэрклот думает, что со временем ты вполне бы мог получить должность главного лакея или даже камердинера. – Алина решила не упоминать дальнейшие слова экономки, которая считала, что из Маккены мог бы получиться превосходный камердинер, однако его внешность скорее всего будет тому помехой. Никакой хозяин не захочет иметь слугу, который будет красивее его. Куда лучше оставить такого, как Маккена, в лакеях, и этим указать, где его место. – И тогда бы тебе больше платили.
– Я не думаю об этом, – пробормотал он, нанося воск на дверцу. – Зачем мне деньги?
Алина сдвинула брови и задумалась.
– Чтобы когда-нибудь купить маленький домик, ферму и кусочек земли.
Маккена на мгновение перестал работать и оглянулся на нее через плечо. Его глаза заблестели.
– И кто будет жить со мной там?
Алина встретила его взгляд и улыбнулась фантазиям, вспыхнувшим в ее воображении.
– Я, разумеется.
Услышав это, Маккена повесил тряпку на крючок и подошел к ней.
Ее сердце сжалось.
– Но для этого мне придется зарабатывать огромные деньги, – ответил он. – Содержать тебя – дело не из легких.
– Я не потребую многого, – возразила она.
Он смерил ее скептическим взглядом.
– Да одни твои ленты для волос разорят меня, жена!
При слове «жена», произнесенном любовным тоном, Алине показалось, что она проглотила ложку сахарного сиропа.
– Я буду заплетать волосы без них!
Улыбнувшись, Маккена наклонился и поднял ее на ноги. Его руки легко легли ей на бедра. Он прижал ее к груди. Знакомый запах и близость его кожи заставили ее судорожно сглотнуть. Она достала из рукава маленький вышитый носовой платок и промокнула ему лоб.
Взяв в руки платок, Маккена с улыбкой рассматривал вышивку, сделанную зелеными и розовыми нитями.
– Это твоя работа? – Палец прошелся по вышитым цветам. – Красиво.
Она покраснела от смущения.
– Да. Я вышиваю вечерами. Леди не должна сидеть сложа руки.
Маккена сунул платок за пояс и быстро оглянулся вокруг. Убедившись, что они совершенно одни, он порывисто обнял ее. Его руки сомкнулись на бедрах Алины.
– И ты будешь ждать меня каждый вечер в нашем маленьком домике?
Она кивнула, прильнув к нему.
Густые ресницы Маккены опустились, бросая тень на щеки.
– И будешь тереть мне спину, когда я приду усталый и грязный после работы в поле?
Алина представила его большое сильное тело, склоненное над тазом с водой... его довольные вздохи от горячей воды... его бронзовую спину, сверкающую в свете лампы.
– Да, – выдохнула она. – И пока ты будешь отмокать, пока я повешу кастрюлю над огнем, я расскажу тебе о споре с мельником. Этот скряга недодал мне муки, его весы явно завышают вес.
Маккена мягко рассмеялся, обнимая ее за шею.
– Выдумщица. – Его глаза заблестели. – Я поговорю с ним завтра и решу этот вопрос. Никто не смеет обманывать мою жену. Между прочим, пора в постель, я хочу любить тебя всю ночь.
Алина тут же представила, как лежит в постели, прижавшись к нему, а их обнаженные тела касаются друг друга, и вновь задрожала от возбуждения.
– Ты заснешь, как только твоя голова коснется подушки, – сказала она. – Работа на ферме потребует много сил, ты устанешь.
– Но не настолько, чтобы не любить тебя. – Он обнял ее, уткнувшись носом в нежную щечку. Его губы были словно из бархата, когда он прошептал, обдавая горячим дыханием: – Я буду целовать тебя от макушки до кончиков пальцев. И не остановлюсь, как бы ты ни умоляла меня, и буду ласкать тебя, пока ты не ослабеешь в моих руках.
Алина обвила его шею и притянула к своим губам. Его рот нежно накрыл две алые створки, и под натиском они открылись, впуская в свое влажное лоно язык. Как бы она хотела жить так, как описал он... а не так, как ей было предначертано. Но, увы, та жизнь для другой женщины. Мысль о том, что ему придется с кем-то другим делить дни и ночи, свои секреты и мечты, привела ее в отчаяние.
– Маккена, – простонала она, отрываясь от его губ, – обещай мне...
Он крепко обнимал ее, поглаживая спину и прикасаясь щекой к волосам.
– Все, что хочешь. Все, что хочешь!
– Если ты женишься на ком-то другом, обещай, что всегда будешь любить меня больше.
– Маленькая хитрая эгоистка, – сказал он с укоризной. – Мое сердце всегда будет принадлежать тебе. Ты изменила всю мою жизнь.
Алина крепче обняла его за шею.
– Ты простишь меня за это? – Ее голос раздавался глухо, так как она уткнулась лбом в его плечо.
– Конечно, если бы не ты, я бы жил как все, женился бы на обычной девушке...
– Прости, – сказала она, сильнее привлекая его к себе.
– А ты простишь меня?
– Нет!
Маккена рассмеялся, притянув ее голову для поцелуя. Его губы были твердые и требовательные, язык с упрямой настойчивостью проникал в глубину рта. Колени Алины дрогнули, она приникла к нему всем телом, между ними не оставалось и дюйма. Маккена легко поддерживал ее своей большой ладонью за затылок. Его поцелуи становились все настойчивее, Алина стонала от удовольствия. И как только она подумала о большем... Маккена резко оторвался от нее.
– Что такое? – спросила она.
Он заставил ее замолчать, прижав палец к губам. И, прислушиваясь, взглянул на дверь конюшни.
– Мне показалось, там кто-то есть.
Алина нахмурилась, забеспокоившись не на шутку, наблюдая, как он быстро прошел к выходу и оглядел двор. Не увидев никого, пожал плечами и вернулся к Алине.
Она обняла его за талию.
– Поцелуй меня еще.
– Нет, – сказал он, качая головой. – Ты должна идти в дом, я не могу работать, когда ты здесь.
– Я не буду мешать, – отозвалась она, обиженно надув губы. – Ты даже не заметишь, что я здесь.
– Ну да, конечно. – Он опустил глаза на свое возбужденное тело. И затем смущенно улыбнулся ей: – Мужчине трудно работать, когда он в таком состоянии.
– Я могу поправить это, – пробормотала Алина. Ее ладонь легла на ширинку его брюк. – Только скажи мне, что я должна сделать.
Он издал не то крик, не то короткий смешок, быстро сорвал поцелуй и осторожно отстранил ее от себя.
– Я уже сказал, что ты должна сделать – вернуться в дом.
– Ты придешь ко мне вечером?
– Может быть.
Уходя, она кинула на него угрожающий взгляд, на что Маккена улыбнулся, покачал головой, а затем вернулся к своей работе.
Хотя оба прекрасно понимали, что нужно соблюдать осторожность, но продолжали пользоваться любой возможностью, чтобы побыть наедине. Они встречались в лесу или в их любимом месте в излучине реки, или ночью на балконе Алины. Маккена упорно отказывался переступить порог ее комнаты, говоря, что не сможет отвечать за свои действия, когда окажется рядом с ней у ее постели. Она могла лишь завидовать его самообладанию, явно превышавшему ее собственное, она понимала, чего это стоило ему и как сильно он ее желал. Он всегда доставлял ей удовольствие, целовал и ласкал, пока она не достигала полного наслаждения. И как-то однажды днем, когда они лежали у реки, Маккена наконец позволил Алине доставить и ему удовольствие. Не было более эротичного опыта в ее жизни, чем те мгновения, когда Маккена стонал, шепча ее имя. Его плоть, твердая и шелковистая, скользила в ее горячей ладони, а его сильное тело становилось совершенно беспомощным от ее прикосновений. Алина наслаждалась его завершением больше, чем своим собственным, гордясь тем, что смогла доставить ему удовольствие, равное тому, что дарил он.
Это были их самые счастливые дни, которые, однако, не могли продолжаться вечно. Алина знала, что ее роман с Маккеной когда-нибудь должен закончиться. Но она и подумать не могла, что это произойдет так скоро и неожиданно.
Однажды вечером отец пригласил Алину к себе в кабинет, чего никогда не делал прежде. У графа никогда не возникало желания поговорить с ней или с ее сестрой Ливией. Марк, как наследник, был единственным из всех детей, кому граф уделял внимание, но сестры совсем не завидовали старшему брату. Граф безжалостно критиковал сына, требуя совершенства во всем и предпочитая прибегать к угрозам, нежели к поощрению. И все же, несмотря на суровое воспитание, которое получал Марк, он оставался добрым, хорошим парнем. Алина очень надеялась, что со временем он не превратится в подобие их отца, но впереди было еще много лет, за которые жестокая рука графа могла изменить его не в лучшую сторону.
Направляясь в кабинет, Алина почувствовала, как все похолодело внутри. Холод растекался по всем членам, пока не достиг кончиков пальцев на ногах. Она сразу поняла, почему получила это необычное приглашение. Должно быть, граф узнал о ее отношениях с Маккеной. Если бы не это, он попросил бы мать или миссис Фэрклот поговорить с ней. Но то, что он захотел видеть ее лично, говорило о чрезвычайной важности вопроса. И интуиция подсказывала, что предстоящий разговор не сулит ничего хорошего. Она лихорадочно соображала, как лучше вести себя и как защитить Маккену. Она согласится на все, пообещает что угодно, лишь бы оградить его от гнева графа.
Замирая от страха, она вошла в кабинет, стены которого были отделаны деревянными панелями, а посредине стоял стол, за которым решались все важные дела. Комнату освещала только лампа. Алина сразу направилась к письменному столу, за которым сидел отец.
Графа нельзя было назвать красивым мужчиной. Черты его лица были достаточно грубыми и резкими, словно высечены скульптором, который в спешке провел резцом слишком глубокие линии. Обладай граф толикой теплоты или жизнелюбия или крупицей доброты, это могло бы компенсировать излишнюю жесткость его лица и сделать гораздо привлекательнее. К сожалению, он был совершенно лишен даже чувства юмора и, несмотря на данные ему Богом титул и богатство, не находил в жизни ничего, кроме горького разочарования. Его раздражало все на свете, особенно его семья, которая, на его взгляд, была слишком большой и казалась непосильной ношей. Единственным существом, не вызывавшим у него чувство неприязни, была Алина, он был горд, когда гости и незнакомые люди отпускали комплименты по поводу ее красоты. Что касается ее мыслей, характера, ее надежд и страхов – он не желал ничего знать о них, не считая необходимым беспокоиться о таких вещах. И ясно дал понять Алине, что единственный смысл ее жизни – удачно выйти замуж.
Когда она стояла перед ним, то подумала: «Как можно не испытывать никаких чувств к человеку, который приходится тебе отцом?» Их многое объединяло с Маккеной, и среди прочих вещей то, что ни он, ни она не знали, что значит иметь любящих родителей. Единственным человеком, питавшим к ним некое подобие родительских чувств, была миссис Фэрклот.
Читая злобу и неприязнь во взгляде отца, Алина подумала, что именно так он всегда смотрел на Ливию. Бедная Ливия, она ведь была зачата одним из любовников матери!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36