Бабу я ему, видите ли, поиметь помешал...
– Товарищ старший лейтенант! Разрешите обратиться! – мигом открыл Груша глаза и попытался, несмотря на связанные ноги, по-уставному вскочить при появлении командира. Но острая боль, в плече снова отбросила его голову на подушку, и Груша, не удержавшись, даже застонал.
– Помолчите, товарищ сержант! – с подчеркнутой строгостью прервал его Бондарович. – Не о чем мне с тобой теперь разговаривать... Анушидзе, развяжи-ка его!
Когда Грушу развязали и освободили туго прибинтованную к телу руку, Банда сел рядом с ним на лежанке, чтобы разобраться с травмой. Плечо уже опухло, и куртку с Груши совместными усилиями стянули с большим трудом.
Старлей принялся умело, с пониманием, ощупывать плечо и предплечье сержанта.
– Где болит? Здесь?
– Ага, – чуть не взвыл от боли Груша, ежась под жесткими пальцами Банды.
Тот сосредоточенно тискал руку сержанта.
– А хрен я тебе не полностью отбил? Шевелится еще? – специально отвлек Банда внимание Грушевского, и когда тот невольно ошарашенно опустил глаза к своим штанам, сильно и четко, как учили когда-то в Рязановке, дернул за руку, вправляя на место вывихнутый сустав.
– Ай, бля, твою мать! – заверещал травмированный, пронзенный острой болью.
– Не ной! Рукой пошевели... Ну вот видишь, целый. До дембеля заживет... Или до суда.
– Товарищ старший лейтенант... – снова заканючил сержант, просительно заглядывая Банде в глаза.
– Заткнись пока. Я тебе слова не давал... Анушидзе, собери здесь всю роту. Всех, свободных от караула. И этого, Савельева, тоже сюда.
Когда через несколько минут все собрались и устроились кто где, Банда сел посередине блиндажа на перевернутый ящик и, чеканя каждое слово, будто гвозди вбивая, в тяжело повисшей тишине произнес:
– То, что сегодня произошло, – позор. Вас, – он смерил взглядом Грушевского и Савельева, – я всегда уважал как хороших солдат. Мы вместе не раз были на волосок от смерти, но в вас я был уверен всегда... Сейчас я вас не уважаю. Вы – не мужики! Слава Богу, что через несколько дней вы дембельнетесь, и я никогда не пойду с вами ни в рейд, ни в разведку...
Он помолчал несколько минут, собираясь с мыслями, и никто не посмел в это время издать ни единого звука.
– Но все вы, – обвел взглядом Сашка собравшихся бойцов, – сволочи. Никто не помешал, ни у кого совести не оказалось... Я вам про интернациональный долг трындеть не буду, это вам и замполит расскажет, когда в гарнизон вернемся. Я вам только одно скажу – если эта несчастная кому-нибудь из своих обмолвится о том, что вы с ней сотворили, «духи» вам будут каждый день «лекции читать» по интернациональному долгу...
Бондарович снова помолчал, а потом резко закончил свою небольшую речь:
– Короче, так. О происшедшем здесь я пока никому не доложу. Вам всем советую тоже – ни слова.
Никому, ясно? Даже другу из соседней роты. Но если это дело всплывет, все, кто виноват, пойдут под суд. Покрывать никого не буду. Ни за глупость детскую, – он глянул в сторону новобранцев-"держателей", – ни за геройство в прошлом, слышите, Савельев с Грушевским... Все понятно? Вопросы есть?
...В тот раз их пронесло. Женщина, вернувшись в кишлак, видимо, промолчала. Савельев и Грушевский дембельнулись, а оставшиеся бойцы их роты несколько месяцев подряд рвали все жилы, прилагая абсолютно немыслимые усилия, чтобы вернуть уважение своего Банды...

* * *

Муравейник
живет.
Кто-то лапку сломал –
не в счет.
А до свадьбы
заживет.
А помрет –
так помрет...
Сашка положил автомат рядом с собой на сиденье и жадно закурил.
Это всегда с ним происходило – после боя, после напряжения всех физических и моральных сил, вдруг мелко-мелко начинали дрожать руки, и для того, чтобы успокоиться, парень всегда хватался за сигарету.
Он закрыл глаза, откинулся на спинку сиденья с высоким удобным подголовником и расслабился.
«Слишком много всего сразу», – промелькнула в голове тоскливая мысль.
Разве мог он тогда, выходя из Афганистана, подумать, что война для него еще не кончилась? Что еще не раз будут предательски дрожать у него руки, только что сжимавшие «калашник», сбрасывая напряжение боя?..
Докурив, он щелчком выбросил сигарету в форточку, сделал несколько больших глотков воды из фляги и со вздохом завел двигатель.
– Ничего не поделаешь – ты, Банда, влип. Хочешь жить дальше – выкручивайся! – чтобы хоть немного взбодриться, вслух сказал он самому себе.
Он отпустил ручник, с радостью убедившись, что после экстренного торможения эта штука все еще работает, включил передачу, и джип, резво набирая обороты, снова устремился к границе.
Сашка не заметил, как быстро бежало сегодня время. Только сейчас, вылетев из-за очередного поворота, он понял, что день кончился – заходящее солнце огромным красным шаром висело над самым горизонтом, утратив свой ослепительный дневной блеск и обжигающий все живое нестерпимый жар. Горы за спиной парня налились сочным розовым цветом, а из расщелин и ложбин поползли тени, как будто концентрировавшие в себе ночную непролазную темень.
Эта темнота быстро заливала все вокруг и буквально с последним лучиком солнца, исчезнувшего за горизонтом, получила полную власть над горами, над рекой и над дорогой, сгущаясь с каждой секундой.
Бондарович до последнего не включал фары, полагаясь на мощную подвеску своей «мицубиси», и гнал машину по направлению к границе почти наугад, напряженно всматриваясь в чуть белевшую в темноте полоску дороги.
Это его и спасло.
Отблеск включенных где-то впереди фар он увидел, выехав из-за очередного поворота, и сразу же резко затормозил и побыстрее выключил двигатель.
Определить расстояние в темноте ночи по мерцающим впереди огням практически невозможно, и только по чуть-чуть слышному отсюда ворчанию работающего двигателя парень понял, что до тех, кто ждал его на дороге, не более трехсот-четырехсот метров. А в том, что те, впереди, ждали, и ждали именно его, Сашка уже ничуть не сомневался.
Он в очередной раз подивился четкой организации службы у мафии. На них работала не только милиция и местная продажная власть. У них были не только мобильные отряды боевиков и курьеров, оснащенные любым оружием и любой техникой, вплоть до вертолетов. У них, оказывается, были и свои пограничные заставы, не позволявшие никому незаметно вырваться с территории, находившейся под их контролем.
От самого Пенджикента его никто не обгонял.
Другого пути к границе, кроме как вдоль русла Зеравшана, в природе не существовало. Значит, те, кто ждал его впереди, получив команду по рации, появились откуда-то сверху, спустившись с гор?, с самой границы, чуть опередив своей заставой пограничников, так сказать, официальных.
Банда взял с сиденья свой верный пристрелянный «калашник», проверил на всякий случай, на месте ли нож, гранаты, трофейные «узи» и «вальтер», и тихо, не захлопывая дверцу, выскользнул из машины.
Он решил подойти к ним поближе, но не по дороге, естественно, откуда они ждали его появления, а сверху, по склону. Горы в этом месте подступали почти к самой обочине дороги, уступами и террасами, с каждым новым десятком метров набирая высоту.
Банда быстро и бесшумно пошел вверх. Афганская выучка, помноженная на проведенные в лагере Ахмета месяцы, не пропала даром, и уже минут через пятнадцать парень прекратил подъем, решив, что высоту он набрал уже достаточную. Теперь он осторожно стал пробираться вперед – на свет ярко горевших в ночной темноте фар.
Он старался идти тихо и аккуратно, чтобы ни один вырвавшийся из-под сапога камешек, застучав по склону, не насторожил тех, ждавших его внизу.
Прокравшись, как ему показалось, метров триста-четыреста и оказавшись над самой засадой, Банда почувствовал, как устал: дыхание его сбилось, а сердце колотилось в груди как бешеное – гулкими глухими ударами его стук отражался в ушах и слышен был, казалось, за километр. Банда даже удивился, почему его до сих пор не засекли бандиты.
Парень на минутку остановился перевести дух и вдруг услышал голоса совсем рядом с собой. Он припал всем телом к земле и замер, стараясь не шуметь. Голоса действительно звучали рядом, он даже мог разобрать отдельные слова, произносимые по-таджикски, смысла которых он все равно не понимал. Но главное – он никак не мог разобрать, откуда они доносятся: своеобразная акустика гор дробила и рассыпала звук, не давая возможности определить местонахождение источника. Наконец он твердо решил, что разговаривают на склоне чуть ниже его убежища, и осторожно выглянул из-за камня, всматриваясь в темноту.
Так и есть.
Сверкнул огонек зажигалки, и этой вспышки оказалось достаточно, чтобы Банда смог рассмотреть двоих таджиков, занявших удобную позицию на уступе прямо над самой дорогой. Бандиты были всего метрах в пятнадцати ниже него, и Сашка почувствовал, как пробежал у него по спине нервный холодок при мысли о том, с какой легкостью эти двое могли пристрелить его, если бы он чуть-чуть ошибся высотой: он вышел бы прямо на них тепленьким и даже не понял бы, откуда пришла смерть.
Но сейчас, когда он их заметил, бандиты из охотников сами превратились в дичь: парень очень четко видел две цели, замечательно помеченные в темноте вспыхивающими красными огоньками сигарет.
Очень осторожно, стараясь не издавать ни малейшего звука, Банда стал спускаться. Когда до тех двоих оставалось уже совсем немного, он с досады чуть не чертыхнулся – их разделяла теперь почти отвесная стена, и надо было существенно забирать влево или вправо, чтобы выйти на их уровень и оказаться у них за спинами.
Это было совершенно нереально, и Сашка присмотрелся, стараясь определить как можно точнее расстояние до своей цели.
«Метров пять. Как при боевом десантировании из „вертушки“», – мелькнуло у него в голове, и решение созрело сразу же. Он неслышно просунул голову под ремень, забрасывая автомат за спину, освободив руки, сделал несколько глубоких вздохов, собираясь с силами и примериваясь, и, как кошка, сиганул вниз, прямо на таджиков.
«Как черт на голову!» – успел подумать он, прежде чем коснулся земли.
Он спрыгнул прямо за спину сидевшему на корточках таджику и, на счастье, удержался на ногах. А уж дальше все было делом техники, – схватив за голову обернувшегося на звук ближнего к нему бандита, Банда резко крутанул его в обратную сторону и явственно услышал, как треснули сломанные позвонки шеи. Бандит тут же, не успев даже понять, что случилось, мешком осел парню под ноги.
Второй, ошеломленно глядя, как принял смерть его товарищ, даже не попытался кричать, а лишь молча потянулся за своим автоматом, завороженно не спуская с Сашки глаз. Но было поздно: Сашка резко повернулся к нему и мощным ударом ноги куда-то в область шеи опрокинул таджика навзничь.
Бандит весь изогнулся и захрипел, – видимо, Сашка попал ему как раз в адамово яблоко. Но хрип в ту же секунду оборвался – прямым ударом кулака в грудную клетку Банда остановил сердце бедняги.
На всякий случай Сашка схватил автомат бандита и присел, осматриваясь и прислушиваясь, готовый принять бой, если те, остальные, там, внизу, поймут, что означает неожиданный шум на уступе. Но все было тихо, и он подполз поближе к краю, чтобы лучше рассмотреть, что творится там, на дороге.
Здесь, на краю этой площадки, Сашка наткнулся на РПГ-7 и понял, что делали тут эти двое – они должны были сыграть роль своеобразных снайперов, с совершенно неожиданной для Бондаровича позиции расстреляв его машину из гранатомета.
Что ж, теперь бандитская хитрость оборачивалась большими неприятностями для них же самих...
Дорогу под углом друг к другу перекрывали два открытых армейских УАЗа, и в свете их фар человек десять боевиков расположились прямо на земле, покуривая и переговариваясь. Еще один сидел в машине, зажав между колен заряженный гранатомет и напряженно всматриваясь в темноту – туда, откуда должна была появиться машина беглеца. Вся компания была вооружена автоматами самых разных конструкций.
Сашка поднял на плечо найденный гранатомет бандитов. Оказалось, он был оборудован ночным прицелом, и Банда снова почувствовал, как неприятно засосало у него под ложечкой от ощущения только чудом минуемой им смерти.
Парень глянул в прицел в сторону своего джипа и с облегчением вздохнул: несколько больших придорожных камней и корявый куст, чудом выросший на этих скалах, надежно прикрывали машину. Возможно, только эти камни да куст и спасли его, Банду, от верной смерти.
Рядом с собой в темноте он нащупал и ящик с гранатами к РПГ и, подняв крышку, взял в руки смертоносное жало. Граната была уже готова к стрельбе, и Сашке оставалось только вставить ее в ствол гранатомета. Вниз стрелять было не слишком удобно, но неудобство скрашивалось близостью мишени, – почти не целясь, прямой, так сказать, наводкой Сашка влупил по машине, в которой сидел дозорный.
– Тьфу, черт!
Он никак не мог привыкнуть к этому совершенно оглушающему грому, с которым стрелял РПГ, и каждый раз чертыхался, нажимая на спусковой крючок этой штуки и неизменно ощущая, как густой тяжелый звон в ушах на несколько минут полностью исключает возможность слышать хоть что-нибудь еще.
Под этот звон, как в немом кино, Сашка видел, как взлетел УАЗ на воздух, теряя двери, колеса, горящие куски металла и резины. Куда-то далеко за реку, оставив в небе огненный след, ушла граната из РПГ, заряженного теперь уже покойником-дозорным. Вторую машину сбросило с дороги взрывной волной, и в свете пламени Сашка видел оставшихся в живых боевиков как на ладони. Они, объятые ужасом, беспорядочно стреляли в темноту, не понимая, откуда пришла смерть.
Один из них указал в его сторону, и Сашка, все еще почти ничего не слыша, увидел, как фонтанчики выбитых пулями камней взметнулись чуть ниже его позиции.
«Всего четверо», – быстро сосчитал Сашка, и, перекатившись метров на пять в сторону и чуть ниже по склону, стащил со спины свой автомат.
В зареве огня он видел их всех великолепно, а потому расстреливал не спеша и с наслаждением, почти как в тире, классическими короткими очередями в три патрона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41