Но, с другой стороны, Москва, его теперешняя работа и его нынешнее окружение именно сейчас стали для него главным фактором раздражения, недовольства и жгучей ненависти.
Ненависть к этому городу и к укладу собственной жизни в нем теперь пересиливала даже ненависть к горам. Банда уже давно искал повод изменить все, начать новую жизнь, как говорится, с нуля И вот случай сам дает ему такую возможность, сам идет в руки. Может, чем черт не шутит, и воспользоваться?
– Так говоришь, охрана территории?
– Да, уважаемый, охрана. Работа посменная, там не ты один будешь. Отработал – отдыхай в своей комнате, никто тебя ничего заставлять делать не будет. Правда, сам понимаешь, в горах развлечений немного, но зато деньги будешь иметь хорошие, наличными и регулярно.
– А что там охранять-то?
– Ну... на месте увидишь, – замялся Ахмет. – Склады, производственные помещения, общежития, еще кое-что – ты сам посмотришь.
– Слушай, а почему все-таки ты мне это предложение делаешь?
– Честно?
– Честно.
– Понимаешь, есть у тебя сила, есть мастерство.
Но это у многих есть. А у тебя, как мне кажется, есть еще жестокость, безжалостность. А мне нужны именно такие люди... Ведь ты умеешь выполнять приказы?
– Уметь-то умею, но в армии я выполнял приказы командования, руководствуясь...
– Э-э-э, дорогой, подожди! Я сам служил в армии, – Ахмет недовольно поморщился от собственных воспоминаний, – и прекрасно знаю, чьи приказы и на каком основании ты выполнял. Я тебе про другое хочу сказать. Я тебе буду платить деньги, ты у меня будешь работать – значит, логично, если я буду давать тебе задания кое-что выполнять?
– Ладно, кончай базар. Давай лучше выпьем за то, чтобы поменьше сволочей на земле было, – Банда уже и без того изрядно захмелел, а теперь жаждал вообще надраться до зеленых чертиков.
– Так ты согласен, уважаемый?
– Да не гони ты. Дай подумать пару недель.
– Ты что! Дорогой, у меня завтра самолет на Душанбе, везу команду рабочих-сезонников. Тебе сегодня все решить надо, чтобы сразу и улететь.
Банда, конечно же, не ожидал, что он должен решить настолько быстро. Тем не менее в душе с предложением нового знакомого он согласился уже давно и теперь, заказывая целую бутылку виски и хорошую закуску, он знал, что будет сегодня гулять всю ночь, прощаясь с Москвой и с этим периодом своей жизни.
– Так во сколько наш самолет? – подмигнул он таджику с видом заговорщика, наливая себе и ему порцию неразбавленного крепкого шотландского виски «Джонни Уокер» с красной этикеткой.
– В десять двадцать. Из «Шереметьево». В половине десятого я буду ждать тебя у входа в аэропорт...
Кстати, уважаемый, а как тебя хоть зовут?
– Банда.
– Банда? Какое-то нерусское имя... – удивленно и подозрительно посмотрел таджик на парня. – Я таких раньше не слышал.
– Русское, не волнуйся. Так меня всю жизнь зовут. И всем нравилось.
– Хорошо-хорошо, Банда так Банда... А я – Ахмет. Так ты согласен? Я буду ждать тебя завтра в аэропорту ровно в девять тридцать, У входа. Ты запомнил?
– Запомнил, куда я денусь. Ты не волнуйся, Axметка, все будет, как положено. Ты пей. Мы сегодня с тобой обязательно напьемся. Мы же с тобой с этим городом, со столицей, прощаться будем...

* * *

– В общем, на следующее утро я был уже в аэропорту.
– Так что, ты действительно вот так сразу и решился? – чем дальше Олег слушал Банду, тем больше удивлялся. Он, например, не понимал, как можно с такой легкостью менять свою жизнь, переворачивая все с ног на голову. Тем более – принимать решения за считанные минуты. – И что, ты на самом деле снова поехал в Таджикистан?
– Да, – Банда вдруг заметно помрачнел. – Да, Олежка, наутро я был в «Шереметьево» и на самом деле полетел в этот проклятый край... Знаешь, давай выпьем лучше, а то... Тяжело все это вспоминать.
– Конечно, давай!
Они налили и, не чокаясь, выпили, снова с аппетитом принимаясь за раков.
Тем временем уже совсем стемнело, и лишь последние отблески заката на краю небосклона напоминали о прошедшем дне. Самом счастливом дне в Сашкиной жизни. Но вспоминал сейчас Банда совсем о другом.
– Ахмет вез в Душанбе человек двадцать. Я не знал еще в то время, какая им уготована судьба. Думал – просто рабочие-сезонники. Правда, они были довольно странные – какие-то грязные, затравленные. От них несло такой вонью, что стюардесса даже боялась приближаться к их рядам. Короче, с виду – натуральные бомжи. Впрочем, они и на самом деле оказались обыкновенными бомжами.
Ахмет их, как я потом узнал, по всей Москве собирал. Каждый месяц он ездил в такие рейсы-вербовки. Добывал себе, так сказать, рабочих.
– Зачем? Что они делали?
– Об этом я узнал только в лагере, много позже... Давай закурим, Олежка. Где сигареты?
– Держи.
– Я был этим бомжам неровня, – продолжил через мгновение свой рассказ Банда, выпуская струйку дыма. – Это я сразу понял. Мне и себе Ахмет взял билеты отдельно, в другом конце салона.
Хитрый был, собака, психологию человека здорово знал. Сразу ставил границы – кому что можно и кто на что годен. Кстати, в Душанбе, сразу же по прилете, он запретил мне называть его Ахметкой. Или Ахмет-бей, говорит, или хозяин. Мол, так у них принято.

* * *

В Душанбе их уже встречали. На площади перед зданием аэропорта стоял армейский «Урал» с крытым брезентом кузовом и новенькая «мицубиси-паджеро». За рулем джипа сидел таджик, чем-то неуловимо похожий на Ахмета. Он бросился им навстречу и радостно обнялся с хозяином, по-восточному приветствуя его. Они оба о чем-то дружно по-своему затараторили, при этом Ахмет, видимо, рассказывая о поездке, разок кивнул на кучку бомжей и несколько раз указал на Банду, повторяя его имя.
– Знакомься, Банда, – наконец повернулся к нему Ахмет. – Это мой брат, Махмуд-бей Он тоже хозяин. Мы с ним вдвоем ведем дело.
– Очень приятно.
Сашка неуверенно пожал руку брату вербовщика, представляясь.
– Хорошо, очень хорошо. Добро пожаловать. – Махмуд оказался таким же улыбчивым и предупредительно-вежливым, как и его братец. – Надеюсь, мы хорошо поработаем вместе. Садись в машину, а мы пока рассадим этих...
Банда, устроившись на заднем сиденье «паджеро», наблюдал, как погрузили братья всех бомжей в кузов «Урала», и вскоре их маленький караван – грузовик впереди, джип чуть позади – двинулся из аэропорта, а затем по серпантину дороги вверх, в горы...

* * *

– Знаешь, какие владения-то у братьев были? – Банда со злобой сплюнул в костер. – Концлагерь настоящий. Большой дом, в котором жили братья и охрана. Там же была наша столовка – знаешь, что-то вроде клуба, охранники там просиживали все свободные от службы вечера. Потом, значит, еще два домика-барака – казармы для «зэков»...
– Для кого?
– Для «зэков». Мы так этих бомжей называли.
Их же, как только мы в лагерь заехали, в барак загнали, паспорта отобрали – и все. Мышеловка захлопнулась.
– В смысле? – Олежка ничего не понимал.
– Братья превращали бомжей в натуральных рабов. Мы и нужны были для их охраны, чтоб не разбежались. Выгодное дело так рабочих нанимать – никто не спохватится, не начнет их искать. Работали «зэки» от зари до зари, вкалывали – дай Боже.
Чуть с поля вернутся, покормят их – и снова в барак, под замок. Если что не так – в зубы, а то и вообще братья демонстративный расстрел устроят, чтоб другим неповадно было.
– Ты серьезно?
– Вполне. Концлагерь там был настоящий – вся территория «колючкой» обнесена, вышка сторожевая в углу – все, словом, как положено... Знаешь, Олежка, давай еще выпьем, а то как-то хреново мне.
– Давай, конечно.
Они снова выпили, и Банда продолжил свой страшный рассказ.
– Я там охранником был. Мне сразу же выдали камуфляж, «калашник»...
– Ого! – Востряков от удивления даже присвистнул.
– Да, Олег, у них там все очень серьезно было.
– А как же власти? Милиция?
– Ты что, забыл? Какая там милиция?.. А, черт, я сам забыл – ты же сразу из Афгана в госпиталь попал, порядков местных не видел... Нет там советской власти. Там есть власть клановая, семейная.
Есть власть денег. Есть власть силы. Есть, правда, слабее немного, власть традиций, старейшин. Но и то только в кишлаках.
Банда снова закурил, и по прыгавшему в темноте огоньку сигареты Востряков понял, как волнуется, переживая все это заново, его друг.
– Короче, стал я охранником. Водил бомжей в горы, охранял по ночам территорию... Там, в горах, у братьев целые плантации анаши и конопли были.
Ты думаешь, московская наркота на чьем зелье сидит? Афганского, пакистанского или китайского – мизер. В основном свое, из Средней Азии.
– Да... Ты, брат, такие страсти рассказываешь – никогда б не подумал.
– Страсти, Олежка, потом начались. От страстей тех я здесь и оказался со всеми этими «пушками»... Давай еще выпьем, а то она, проклятая, – Банда кивнул на водку, – что-то на меня сегодня совсем не действует.
Они выпили, и Банда, не закусывая и снова закуривая, продолжал:
– Ты, например, знаешь, что такое русская рулетка?
– Ну слышал вроде.
– А про русскую рулетку в таджикском исполнении ничего не слыхал еще?..

* * *

Охранники лагеря почти все были таджиками. В основном двоюродными и троюродными братьями и прочими родственниками Махмуда и Ахмета.
Профессионалами их назвать нельзя было даже с натяжкой – ни стрелять толком не умели, ни драться. Только злые все были, как шакалы, и жестокие – над «зэками» издевались почем зря, били их смертным боем.
По вечерам из столовки охранников вечно доносились крики и жуткий смех таджиков, что-то там бесконечно праздновавших. Но по четвергам, в тот день, когда у «зэков» была плановая помывка в бане, в столовой творилось что-то уж совсем невообразимое. И слышались выстрелы. Всегда ровно два. Ни больше, ни меньше. И два трупа «зэков» на утро сбрасывалось в пропасть...

* * *

– Был там, Олежка, у меня дружок... Ну не дружок, допустим, а так, самый близкий знакомый – Женька Хлыст. Откуда-то из-под Перми. Нормальный был парень, спокойный. В охранники к братьям случайно, как и я, попал – его Ахмет во время одной из поездок на вокзале в Москве выловил, когда тот, дембельнувшись, в родную деревню возвращался. Знаешь, после армии-то, когда на этой гражданке ничего не знаешь и так хочется хоть как-то свою жизнь изменить... Короче, клюнул Хлыст на пятьсот баксов в месяц и оказался в, лагере, Банда совсем разволновался.
– Мы с ним и сошлись-то, наверное, из-за того, что оба были там людьми случайными. Я же, поверь, за целый год ни одного «зэка» не застрелил.
Хотя и были у меня попытки побега. Догонял, бил, назад, в «стадо», загонял – это, Олежка, было. Но убивать – ни разу, клянусь!
– Да я верю, Саша, верю! Что, я тебя не знаю, что ли? – поспешил Востряков его успокоить.
– Ну... Хлыст тоже никогда никого не убивал.
Молодец был пацан, поэтому нам, наверное, таджики и не доверяли никогда полностью, все чего-то опасались. Мы же в крови не были запачканы. Там у нас здание одно было, таджики его баней называли. По четвергам туда «зэков» загоняли. Они даже на работы не ходили в этот день. Да и какая работа – из бани той бомжи выбирались какие-то обессиленные, вялые... Я целый год, Олежка, даже и не догадывался, что в той бане делалось! Нас с Хлыстом к ней и близко не подпускали, а «зэки» разве скажут – мы, охранники, для них же лютыми врагами были. Они со своей стороны нас за людей тоже никогда не считали... Эх, знать бы про все чуть раньше!
– Сашка, да ты спокойнее, спокойнее. Ведь все уже прошло, не нервничай ты так, – пытался хоть как-то успокоить своего бывшего командира Востряков. – Так что ты там про русскую рулетку в таджикском исполнении рассказывать начинал?
– А... Короче, однажды Хлыст уговорил меня – пошли, мол, посмотрим, что там чурбаны вытворяют...

* * *

В столовой оказалось полно таджиков – все свободные от смены чурки собрались здесь. Был даже Ахмет. Он сидел посреди помещения за столом, к которому перпендикулярно был придвинут второй стол. На нем располагались два стакана, бутылка водки, хлеб и кусок вареной баранины. Перед хозяином лежали два револьвера и коробка патронов.
– О, даже наши русские друзья сегодня пришли! – радостно поприветствовал их Ахмет. – Заходите, не стесняйтесь, гостями будете. Может, и сами в нашу игру поиграете, если захотите, конечно...
Таджики дружно заржали, и Сашка с Хлыстом удивленно переглянулись, чувствуя какой-то подвох.
Тем временем Ахмет начал принимать ставки.
Кто больше клал на стол перед ним долларов, тот и получал право принять участие в игре. Точнее, в лотерее, ставкой в которой оказывалась жизнь, как узнали ребята чуть позже.
– Может, все-таки наши новички желают сыграть? – снова с подколкой спросил Ахмет, но парни, ничего не понимая, лишь отрицательно замотали головами.
Наконец ставки, дойдя до суммы в триста долларов, были сделаны, и в помещение столовой втолкнули двух «зэков» – самых доходяжных, еле-еле переставляющих ноги после сегодняшней баньки.
Их усадили за стол, налили каждому по стакану водки и придвинули хлеб и мясо.
– Перекусите... перед сном, – слова Ахмета почему-то снова вызвали дружный смех таджиков. – Помните фильм «Судьба человека»? Там после первой не закусывали, а мы вам такую возможность даем. Ешьте, пейте... Времени у вас хотя и немного осталось, но пока еще есть, ха-ха!
Сашка, не понимая причины такого бурного веселья банды Ахмета, с недоумением взглянул на Хлыста. Тот в ответ только удивленно пожал плечами.
Тем временем два таджика, выложивших по триста долларов, подошли к столу, и каждому из них Ахмет дал револьвер и по одному патрону...
Правила рулетки оказались весьма просты. Револьвер заряжался единственным патроном и затем барабан раскручивался. Как в настоящей русской рулетке – угадать, попадет боек на капсюль патрона или сухо щелкнет вхолостую, было совершенно невозможно. Затем охранники – участники рулетки – приставляли револьверы к вискам зэков и одновременно, по команде Ахмета, нажимали на спусковые крючки. Раз, другой, третий. Пока не раздастся выстрел. Тот, чей патрон «срабатывал» раньше, забирал и свою ставку, и ставку соперника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41