..— Ямщик, не гони лошадей, — сказал Шумов. Таксист удивленно обернулся, и Шумов добавил: — Это не тебе. Ты, Саша, большой оптимист, — это уже было явно сказано мне. Я только не понял, почему я и ямщик, и большой оптимист — в одном флаконе. Шумов мне объяснил: — С Тамарой все в порядке. Она живет в каком-то из тыквинских коттеджей, ей привозят еду из ресторана, а послезавтра они с Тыквой поедут на охоту. Если погода будет приличная. Так что у Тамары приличная культурная программа. С тобой, Саня, все немного сложнее.— Со мной?— С тобой, с тобой, — подтвердил Шумов. — Тамара интересует Тыкву, его к ней влечет. А к тебе его не влечет. К тебе у него нет больше пламенного чувства.— Ну и слава богу, — с облегчением вздохнул я.— С одной стороны, слава богу, — согласился Шумов. — А с другой стороны — многие лета дьяволу. Потому что про чемодан с деньгами и про чемодан с алмазами Тыква не забыл. Он по-прежнему хочет их получить назад. Тамару с крючка сняли за красивые глазки, ей повезло. Твои глаза, — Шумов внимательно посмотрел мне в лицо, — нет, они произведением искусства не являются. Тыква переложил на тебя всю ответственность за мухинскую аферу.— Но я же... — у меня перехватило дыхание. — Я же тут никаким боком! Это Тамара меня с ним познакомила! Это у нее был интерес в Мухине, потому что он у нее квартиру хотел купить! А я?! А мне?! У меня-то никакого интереса в этом не было! Пятьсот баксов мне Мухин обещал! Всего-навсего!— А в чемодане было двести пятьдесят тысяч, — зевнув, сообщил Шумов. — Что называется, ощутите разницу.Таксист бросил на меня через плечо сочувственный взгляд. А я сидел и пытался осознать тот факт, что угроза быть пущенным на фарш плавно перешла с Тамары, черт бы ее побрал с ее глазами, умом и прочими достоинствами, на меня.— Тыква умно сделал, — продолжал вещать Шумов. — У Гиви теперь нет никаких оснований лезть в тыквинские дела. А у тебя, Саня, есть три дня, чтобы вернуть тыквинские бабки.Таксист то ли зарыдал, то ли злорадно захихикал. Я с ненавистью посмотрел на него.— Я нашел им Мухина, — сказал я. — Пусть мертвого, но других в тот вечер не продавали. Все, больше я ничего сделать не смогу. Пусть хоть четвертуют меня, пусть распинают...— Я передам Тыкве твои пожелания, — сочувственно кивнул Шумов. — Кстати о теле Мухина. Если помнишь, банда Треугольного упорно ищет это самое тело. Зачем?— Понятия не имею, — буркнул я. Напоминание о том, что, кроме бандитов Тыквы, существуют еще и бандиты Треугольного, не добавило мне радости.— Если они его ищут, значит, в нем есть какая-то ценность, — пояснил Шумов. С логикой у этого мужика все было в порядке, но только где тут практическая выгода для меня, несчастного? — И у меня была такая мысль, — сказал Шумов. — Узнать, куда Тыква девал мухинское тело, и предложить это тело Треугольному. За двести пятьдесят тысяч долларов. Только не надо смотреть на меня, как на психа!— А как еще на тебя смотреть?— Проблема не в сумме, мы бы сторговались по ходу дела. Проблема в том, что мухинского тела у Тыквы нет.— Еще бы, — сказал я, слегка удивившись шумовской наивности. — На хрена ему труп? Да еще без красивых глазок? Он его уже давно где-нибудь закопал. Или просто сбросил в реку.— Он утверждает, что вообще без понятия насчет трупа. Он помнит, что ты привез труп на «Форде», а потом вроде как вывалил его на асфальт. Но что куда делось потом — и Тыква, и его люди признавать отказываются...— Сделка с Треугольным накрылась, — прокомментировал я.— Выходит, что так. А Треугольный меня беспокоит побольше, чем Тыква. С Тыквой все понятно — ему нужны его бабки. Или алмазы. И еще Тамара. А вот что нужно этой треугольной твари? С чего она взбесилась и кидается на совершенно незнакомых людей вроде меня? На кой черт ей взрывать «Линкольн» Орловой? А все ведь с тебя началось, — Шумов ткнул в меня пальцем. — Ты столкнулся с ним в гостинице, когда искал Мухина. Что ты там такого сделал, что начался весь этот беспредел? Может, ты ему на ногу наступил? Может, ты его толкнул? Или косо посмотрел?— Я в него кинул бумажкой, — признался я.— Да тебя убить за это мало! — рассвирепел Шумов. — Ты думай, что ты делаешь! Ты видишь, сколько неприятностей из-за тебя! В бумажке что, булыжник был завернут?— Не было там булыжника. Это просто записка была. Я ее в мухинском номере нашел. Она явно не мне предназначалась, так что я ее скомкал и кинул в Треугольного.— Записка? Мухину? — Шумов стал как-то странно дышать. Я даже испугался — как бы не сердечный приступ.— Совсем непонятная записка, — сказал я. — Чего-то там про какую-то Барыню. Типа, передавайте привет. Или нет — типа, пошла она к черту... Ой!Шумов схватил меня обеими руками за горло и стал трясти, приговаривая:— Тебя, дурака, учили в школе рассказывать ПОДРОБНО?! Тебя учили?! Или нет?! Или мне тебя научить?!На заднем сиденье было тесновато, я не мог развернуться и нанести свой излюбленный удар в грызло. Так что я прослушал всю его краткую лекцию о важности подробного пересказа, а потом машина остановилась, и таксист объявил:— Все, ребята, приехали, хватит там обниматься...— Куда приехали? — прохрипел я.— На Пушкинскую, — сказал Шумов, вытирая ладони об мою куртку. — Преступника всегда тянет на место преступления. Даже такого мелкого преступника, как ты. 4 За тонкой серой пеленой дождя Пушкинская улица выглядела еще более уныло и неприглядно, чем памятной ночью. Таксист остановил машину, чуть не доезжая пустыря, и объявил:— Вот ваша Пушкинская. А ночью я бы сюда не рискнул сунуться. То еще местечко. Раз в месяц на этом пустыре обязательно мертвяка находят...— А это что? — всмотрелся Шумов в очертания ржавого «Запорожца». — Остатки того таксиста, который все же решился съездить сюда ночью?— Очень даже может быть, — сказал таксист, развернулся и уехал, оставив нас под дождем. Шумовское пальто смотрелось на фоне местных развалюх весьма вызывающе, и я стал даже побаиваться участи очередного ежемесячного мертвяка, как вдруг вспомнил о пистолете, которым Шумов массировал Олегу височную кость. Сразу на сердце стало повеселее. Теплее остальному телу не стало, и я предложил все-таки тронуться с места в направлении дома номер 142. Предложение было Шумовым принято.— Очень даже подходящее место, — сказал Шумов, оглядываясь вокруг. — Тут можно не только убить, а прямо и закопать. Весь комплекс услуг в одной точке. Интересно, зачем сюда занесло Мухина вместе со всеми его чемоданами? И кому понадобилось вызывать сюда тебя? — Он подозрительно покосился на меня. — Ты точно не знаешь, кто тебе звонил?— Точно, — буркнул я.— А зря. Есть же старый способ, даже если у тебя телефон без определителя: не вешаешь трубку, идешь к соседям, звонишь на телефонную станцию и узнаешь номер.— Некогда мне было по соседям шляться. Я думал, что здесь Тамара...— И кинулся очертя голову ее спасать, да? Тоже мне, рыцарь... К тому же твоя Тамара, оказывается, и не хочет, чтобы ее спасали. Ей и в тыквинской компании хорошо...— Она прикидывается, — сказал я. Мне и самому хотелось в это верить. Хотя — еда из ресторана, поездки на охоту... Тамара при первом муже привыкла к спокойной и красивой жизни, а я ей такую жизнь предоставить не мог. Вот отсюда и все ее закосы — то в сторону ДК, то в сторону Тыквина.— А здесь бы я устроил засаду, — бросил мимоходом Шумов, глядя на жалкий остов «Запорожца», мокнущий под дождем. — Если бы я поджидал здесь Мухина, то засел бы за этой развалиной...— Мухин подъехал с той стороны, — уточнил я. — И подловили его уже в самом доме. Или он их подловил, тут сложно сказать...— Интересно, — пробормотал Шумов, подходя к дому номер 142. — Труп самого Мухина исчез. Ну а те два трупа? Они что, тоже пропали? Или они все лежат здесь? Если они здесь, то мы сейчас поймем это по запаху...У двери Шумов на миг остановился, пригладил волосы и сунул руку в карман пальто. Как я понял, именно в тот карман, где лежал пистолет.— Зайдем? — предложил Шумов и толкнул дверь плечом. Я ввалился следом и замер, как громом пораженный.Трупами тут и не пахло. Пахло как будто борщом. Во всяком случае, чем-то съедобным и свидетельствующим о том, что в доме живут люди, да не какие-нибудь там бомжи, а люди семейные, со своим хозяйством, вполне обустроенные и относительно благополучные.Со второго этажа доносились какие-то мирные звуки вроде позвякивания посуды, а сама лестница сверкала чистотой. У меня в подъезде лестница не была такой чистой, как в доме номер 142 по Пушкинской улице. Если бы я уже не посещал дом пару дней назад, мне бы и в голову не пришло, что по этой лестнице могут скатываться продырявленные пулями трупы.— Ты, кажется, утверждал, что дом необитаем, — сказал Шумов, не вынимая руку из кармана.— Он выглядел необитаемым, — поправил я. — Было темно и безлюдно. Только три трупа и я.Именно в этот момент наверху зазвучали голоса. Шумов посмотрел на меня с большим сомнением.— Хотя, — он словно рассуждал вслух, — если в доме стреляют, то нормальные люди не будут высовываться наружу. Они будут сидеть по квартирам. Или даже заберутся под кровати. А когда стрельба заканчивается, они снова вылезают и начинают варить борщ. И это самое время поговорить с ними по душам.Шумов решительно зашагал по лестнице вверх. При первом же шаге ступени под его ботинками отчаянно заныли — точно так же они звучали и в ту ночь, когда я, дико труся и все же сжимая кулаки как последнюю надежду, поднимался наверх, чтобы столкнуться там лицом к лицу с Лехой Мухиным. Этот скрип меня успокоил — он доказывал, что я не спятил, что все случившееся в ту ночь было правдой. Трупы можно убрать, лестницу — вымыть, лампочки — ввернуть, а борщ — сварить, однако перебрать половицы на лестнице никому в голову не пришло, и теперь скрип ласкал мой слух. Я твердо знал — это было, это было здесь, и никто не мог убедить меня в обратном.— Здравствуйте, — донеслось сверху. Я в два прыжка преодолел оставшиеся ступени и увидел Шумова, а рядом с ним — сутулого человечка неопрятного вида. Человечек был одет — снизу доверху — в старые галоши, белые шерстяные носки почти до самых колен, спортивные штаны с пузырями на коленях и сиреневого цвета кофту, видимо, женскую. Впечатление неопрятности происходило не столько даже от пузырей на коленях, сколько от пучков щетины разной длины на подбородке и от вида прилипшей к губе ленточки капусты. На шее у мужчины болтались очки на резиночке, и теперь обитатель 142-го дома медленно водрузил очки на переносицу, осмотрел Шумова и выдавил из себя равнодушное:— Здрасть...— Мы из милиции, — сказал Шумов, и я поразился, насколько изменился его голос. Теперь в нем не было пьяного легкомыслия, а лишь официальная сухость и строгость. Однако мужчина с капустой на губе в гробу видал его сухость и строгость.— Ну и хули? — простодушно спросил он.— Три дня назад у вас здесь было происшествие, — невозмутимо продолжал Шумов, а я осторожно протиснулся мимо него в конец коридора, к тому самому шкафу, из которого на меня выпал тогда Мухин. Шкаф был на месте, и уже это радовало. А вот с пулевыми отверстиями было сложнее. Не то чтобы их не было. Наверное, они все же были. Но дверцы шкафа теперь были заклеены цветными плакатами «Блестящих». Девочки улыбались и прикрывали своими розовыми телами следы перестрелки. Но это было ненадежное прикрытие. Я прижал подушечки пальцев к глянцевой бумаге и стал гладить гладкие девичьи тела, ножки и ручки, пока бумага под пальцами вдруг не прорвалась и палец не скользнул в дырочку. Пулевую.А сзади меня Шумов пытал мужчину с капустой. Тот не сдавался:— Вам в милиции виднее... Если говорите, что было происшествие, значит, было. Только я вам не свидетель, потому как в ночь сторожем служу... Утром я прихожу, да и спать сразу ложусь.— Ну а другие? Соседи ваши? Неужели они вам ничего не говорили?— А вы у соседей и спрашивайте, — посоветовал мужчина, подтянув штаны, развернулся и прошествовал обратно в свою комнату.Я поманил Шумова и показал ему на дверцу шкафа.— Ты чего тут наковырял? — не понял Шумов. — Возбудился на девок в купальниках?— Это дырки от пуль, — пояснил я. — В этом шкафу сидел Мухин. И отсюда он на меня вывалился. Мертвый.— Он что — маленького роста, этот Мухин? — спросил Шумов, разглядывая шкаф. — Как он тут уместился?— Примерно метр семьдесят, — сказал я, припомнив незабвенный образ Лехи. — А может, и меньше. Но в шкаф он уместился, это точно.— А чемоданов при нем не было?— Нет, — слишком быстро сказал я.— А-а, — догадался Шумов. — Ты ведь не посмотрел, да?— Где мне тут смотреть? — стал я оправдываться. — На меня из шкафа покойник падает, а я буду в тряпках рыться? Да я чуть не обделался от страха!— Это твое личное дело, — сказал Шумов. — Пусть ты сначала не сообразил, но потом-то у тебя было время. Ты звонил Тыкве, ты таскал вниз мухинский труп...— И я все это делал быстро! Мне некогда было думать!— Вот в этом твоя главная проблема, — вынес приговор Шумов. — Вот за это ты и расплачиваешься. Ну да ладно... С этого капустника мало толку, надо спрашивать других соседей.— Кхм, — сказал я. — Я, конечно, дурак, но, вот когда я в ту ночь поднялся по лестнице, вот эта дверь была открыта.— Прекрасно, — кивнул Шумов. — Так давай ее откроем еще раз.Ну я и открыл. 5 Шумов разочарованно посмотрел на меня и сказал:— И это все?Я пожал плечами. В комнате было все точно так же, как в ту ночь. Плотно занавешенные окна, телевизор на тумбочке, платяной шкаф. Картина на стене. И никого в комнате.— В принципе, — рассудительно сказал Шумов, — эта комната — самая ближняя к лестнице. И если здесь что-то происходило, то в этой комнате не могли не слышать. Если только здесь не проживает слепоглухонемой инвалид... — Шумов заглянул в комнату и кашлянул, оглядывая интерьер. — Эй, кто-нибудь дома? Я спрашиваю — кто-нибудь есть дома?Ему никто не ответил. Шумов для проформы поерзал подошвами ботинок по расстеленному у двери коврику и перешагнул порог.— Здесь живет женщина, — заявил он уже из комнаты. — Не старая. Возможно, разведенная. За внешностью следит, но особенно этим не увлекается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45