Это был голос дервиша.— Это немей. Не убивайте его, а только свяжите! — приказал один из тех, что держали меня в своих объятиях.Я попытался освободиться, но это не удалось. Шестеро против одного! Где-то недалеко от меня сухо щелкнул пистолетный выстрел.— На помощь, сиди, я ранен! — крикнул Халеф.Мощным толчком я отбросил державших меня на несколько шагов.— Оглушите его! — раздался задыхающийся голос.Меня опять схватили — еще крепче, и я, несмотря на отчаянное сопротивление, получил несколько ударов по голове, повергнувших меня на палубу. В моих ушах словно шумел морской прибой. Посреди этого гула я слышал, как щелкали ружья и звучали голоса. Потом мне показалось, что меня стянули по рукам и ногам шнуром и поволокли. Потом я уже совершенно ничего не ощущал.Когда я очнулся, то почувствовал жгучую пульсирующую боль в затылке. Вокруг меня было полностью темно, но громкое внятное бульканье позволило мне предположить, что я нахожусь в трюме быстро идущего корабля. Мои руки и ноги были так крепко связаны, что я не мог пошевелить ими. Правда, путы не врезались в тело, тому что связали меня не веревками или ремнями, а тряпками, но они все равно мешали отгонять судовых крыс, очень тщательно обследовавших меня.Прошло много времени, а в моем положении ничего не менялось. Наконец я услышал шум шагов, однако не смог ничего увидеть. Мои путы развязали, и чей-то голос приказал мне: «Вставай, пойдем с нами!»Я поднялся. Меня вывели из трюма через полутемную среднюю палубу наверх. По пути я осмотрел свою одежду и обнаружил — как к своему удивлению, так и успокоению, — что ни малейшей вещи, кроме оружия, у меня не отобрали.Выйдя на палубу, я заметил, что нахожусь на маленьком барке со строгими очертаниями, несшем два треугольных паруса и один трапециевидный. Такой такелаж на этом обильном штормами, шквалами, рифами и мелями море требовал от капитана хорошего разумения своего дела, мужества и хладнокровия. Команды на корабле было по меньшей мере втрое больше, чем нужно, а на носу стояла пушка, так замаскированная ящиками, тюками и бочками, что ее нельзя было заметить с другого судна. Команда состояла из шумных обветренных матросов, каждый из которых нашпиговал свой пояс стреляющим, ударным и колющим оружием. На корме сидел мужчина в красных штанах, зеленом тюрбане и голубом кафтане. Его длинный жилет был богато украшен золотом, а в служившей ему поясом сотканной в Басре шали сверкало дорогое оружие. Я сразу же узнал в нем дервиша.Возле него стоял араб, которого я на самбуке повалил на палубу. Меня подвели к ним. Араб разглядывал меня мстительно, дервиш — презрительно.— Знаешь ли, кто я? — спросил меня дервиш.— Нет, но догадываюсь.— Ну, так кто я?— Ты Абузейф.— Верно. На колени передо мной, гяур!— Разве не написано в Коране, что поклоняться должно одному только Аллаху?— На тебя это не распространяется, потому что ты неверный. Я приказываю тебе стать на колени, чтобы выразить свою покорность.— Я еще не знаю, заслуживаешь ли ты почтения, и даже если бы я узнал это, то выразил свое уважение к тебе другим способом.— Гяур, ты встанешь на колени, или я снесу тебе голову!Он встал и выхватил свою кривую саблю. Я приблизился к нему еще на один шаг.— Ты в самом деле Абузейф или палач?— Я — Абузейф и сдержу свое слово. На колени, или я положу твою голову к своим ногам!— Береги свою собственную!— Гяур!— Трус!— Что! — зашипел он. — Ты назвал меня трусом!— Почему ты напал на самбук ночью? Почему переодел своих шпионов в женское платье? Почему ты показываешь отвагу здесь, окруженный и защищенный своими людьми? Стал бы ты против меня один на один — посмотрел бы я на твою удаль.— Я Абузейф, Отец Сабли, и десять человек, таких, как ты, ничего не смогут сделать против моего клинка!— Так смело можно говорить, когда боишься действовать!— Действовать? Разве этот десяток на месте? Будь это так, я бы доказал тебе в одно мгновение, что говорю правду!— Десятка не надо… Достаточно одного.— Может быть, ты и хочешь стать этим одним?— Ба! Ты же этого не позволишь!— Почему это?— Потому что ты боишься. Ты убиваешь языком, а не саблей.После своих слов я ожидал от разбойника усиленного взрыва гнева, однако был разочарован. Он спрятал свой гнев под холодным, убийственным спокойствием, снял саблю с пояса у своего соседа и протянул ее мне.— Вот, бери и защищайся! Скажу тебе открыто: даже если ты обладаешь ловкостью Афрама и силой Келада, при третьем моем ударе ты станешь трупом.Я взял саблю.В странной ситуации я оказался. Видимо, Отец Сабли фехтовал, по восточным понятиям, отлично, но я знал, что восточный человек чаще всего оказывается в сравнении с европейцем столь же плохим фехтовальщиком, как и плохим стрелком. Мне еще не довелось скрестить клинки с восточным противником по всем правилам фехтовального искусства, и хотя врученная мне сабля была довольно непривычной — слишком легкой для парирования ударов, но весьма тяжелой для обманных движений, — я испытывал большое удовольствие, готовясь продемонстрировать Отцу Сабли превосходство европейской школы владения холодным оружием.Вокруг нас собрался весь экипаж. Кажется, никто не сомневался, что при третьем ударе Абузейфа я в самом деле стану мертвецом.Отец Сабли напал на меня столь быстро и резко, не признавая никаких правил, что у меня не было времени занять оборонительную позицию. Я парировал нечеткий удар из кварты Кварта — одна из фехтовальных позиций.

и тут же попытался использовать ослабление его защиты. К моему удивлению, от удара наотмашь он ловко увернулся под моим клинком. Абузейф поставил защиту и попытался сделать обманное движение, но неудачно. Я в свою очередь точно так же защитился и поразил его кончиком сабли. Мой укол пришелся в задницу, поскольку я вовсе не собирался серьезно ранить его. Разъярившись, Отец Сабли забылся, отступил для разгона и в прыжке попытался снова нанести удар из кварты. Я сделал полшага вперед, поставил жесткий заслон — оружие вырвалось у него из руки, описало в воздухе широкую дугу и, перелетев через фальшборт, упало в воду.Все вокруг замерли. Я отступил и опустил оружие. Отец Сабли стоял передо мной, неподвижно уставившись мне в глаза.— Абузейф, ты очень искусный фехтовальщик!Мои слова вернули его в сознание, но вопреки своему ожиданию я увидел на его лице не признаки гнева, а изумление.— Человек, ты — неверный, а все же победил Абузейфа.— Ты облегчил мне поединок, потому что фехтовал необдуманно. Мой второй удар стоил тебе крови, а третий выбил у тебя оружие. Да, я совершенно не был готов к своему третьему удару, тогда как твой должен был меня поразить насмерть. Вот твоя сабля — я в твоих руках.Разумеется, этот взвешенный призыв к его благородству возымел успех.— Да, ты в моей власти, ты мой пленник, но свою судьбу ты держишь в собственных руках.— Как это?— Если ты сделаешь то, что я от тебя потребую, ты скоро снова станешь свободным.— Что я должен сделать?— Ты обещаешь, что будешь заниматься со мной фехтованием?— Да.— И учить меня так, как этому учат у немей?— Что ж, могу.— И пока будешь плыть на моем корабле, ты не дашь увидеть себя ни одному чужому глазу?— Хорошо.— Ты должен немедленно покидать палубу по моему приказу, когда на горизонте покажется любой другой корабль.— Согласен.— Своему слуге ты не скажешь ни единого слова.— Где он?— Здесь, на корабле.— Связанный?— Нет, он болен. Точнее, ранен в руку, а еще у него сломана нога, так что он не может подняться.— Тогда я не могу дать такое обещание. Мой слуга — мой друг, за которым я должен ухаживать. Тебе придется разрешить мне видеться с ним!— Я не разрешаю этого, но обещаю тебе, что о нем будут хорошо заботиться.— Этого мне недостаточно. Если он сломал ногу, я должен ему ее выправить. У вас на судне нет, пожалуй, никого, кто бы понимал в этом.— Я сам в этом понимаю. Не хуже врача. Я перевязал ему рану и положил ногу в лубок. У него уже нет болей. У тебя есть друзья среди инглис?— Да.— Это значительные люди?— Среди них есть паши.— Значит, они тебя выкупят.Это было нечто совершенно новое! Стало быть, убивать он меня не хотел. Он требовал только, чтобы я оплатил свою свободу.— И сколько же ты желаешь?— У тебя при себе очень мало золота и серебра. Сам ты не сможешь себя выкупить.Значит, мои карманы он уже проверил. Но то, что я зашил в рукава моей турецкой куртки, он не нашел. Впрочем, этого было мало для выкупа. Поэтому я ответил:— У меня ничего нет — я небогат.— Я верю этому, хотя у тебя отличное оружие, да еще ты возишь с собой неизвестные мне инструменты. Но ты знатен и знаменит! Ты сам сказал это на самбуке вот этому человеку.— Я пошутил.— Нет, ты говорил ему серьезно. Кто так силен и так умеет владеть саблей, как ты, тот должен быть офицером высокого ранга, за которого твой падишах охотно заплатит выкуп.— Мой король ничего не будет платить за свободу. Он потребует ее от тебя безвозмездно.— Я не знаю никакого короля немей. Как же он будет говорить со мной, как он вынудит освободить тебя?— Он сделает это через своего посланника.— Но и этого человека я не знаю. В здешних краях нет никаких посланников немей.— Посланник находится в Стамбуле, при дворе султана. У меня хороший паспорт, стало быть, я — один из тех, кто находится под покровительством султана.Он рассмеялся.— Падишах не властен над этими краями. Здесь правит великий шериф Мекки. Но я сильнее их обоих. Я не стану торговаться о тебе ни с твоим королем, ни с его посланником.— С кем же тогда?— С инглис.— Почему с ними?— Потому что они должны обменять тебя.— На кого?— На моего брата, который находится у них в руках. Он на своем барке напал на один из их кораблей и был взят в плен. Инглис отправили его в Аден и хотели убить. Теперь они вынуждены будут освободить его в обмен на твою голову.— Видимо, ты заблуждаешься. Я не принадлежу к инглис. Они, пожалуй, оставят меня в твоих руках, а твоего брата убьют.— Тогда ты тоже умрешь. Ты умеешь писать и составишь к ним письмо, которое я прикажу передать инглис. Если ты напишешь письмо хорошо, они обменяют тебя, напишешь плохо — сам себя убьешь. Итак, хорошенько обдумай содержание письма. У тебя в запасе еще много дней.— Сколько?— Перед нами бурное море, но я буду плыть и ночью, насколько это будет возможно. Если удержится благоприятный для нас ветер, через четыре дня мы будем в Джидде. Оттуда до Саны, где я спрячу свой корабль, почти столько же. Стало быть, у тебя целая неделя, чтобы подумать над посланием, потому что только в Сане я распоряжусь отправить посла.— Я напишу письмо.— И ты обещаешь мне не предпринимать никаких попыток к бегству?— Этого я тебе не могу обещать.Какое-то время он серьезно смотрел мне в лицо.— Аллах акбар, а я-то верил тому, что среди христиан тоже есть почтенные люди. Стало быть, ты хочешь убежать от меня?— Использую любую возможность для этого.— Тогда мы не станем фехтовать. Ты можешь меня убить и спрыгнуть в воду, чтобы спастись вплавь. Ты умеешь плавать?— Да.— Подумай, ведь в этих водах плавают такие рыбы, которые сожрут тебя.— Я знаю это.— Я прикажу строго охранять тебя. Вот этот человек, что стоит рядом со мной, будет постоянно находиться возле тебя. Ты его оскорбил, и он не спустит с тебя глаз, пока ты либо станешь свободным, либо умрешь.— Что станет в любом из этих случаев с моим слугой?— С ним ничего не случится. Правда, он совершил большой грех, став слугой неверного, но он турок, не гяур; он получит свободу вместе с тобой или после твоей смерти. Теперь ты можешь оставаться на палубе, однако как только вахтенный прикажет, ты должен спуститься вниз, где тебя запрут в каюте. — На этих словах он отвернулся и ушел.Я же пошел снова на бак, потом стал прогуливаться вдоль релинга. Устав, я улегся прямо на палубе. Араб постоянно оставался вблизи меня, поотстав на пять-шесть шагов. Это было столь же излишне, сколь и неприятно для меня. Ни один человек не говорил со мной ни слова. Молча протягивали мне воду, кускус и горсточку фиников, Как только к нам приближался какой-нибудь корабль, я вынужден был спускаться в свою каморку, у дверей которой мой страж занимал пост столько времени, пока я не получал возможность снова появиться наверху. Вечерами дверь запирали на засов, да еще устраивали завалы из разного ненужного барахла. Глава 6СНОВА СВОБОДЕН! Миновало три дня. Я больше заботился о больном Халефе, чем о себе самом; но все мои усилия пробраться к нему не дали результата. Я знал, что он тоже находится в трюме, как и я, однако любая попытка подать за спиной сторожа знак моему храброму слуге только повредила бы нам обоим.Плавание наше между тем шло быстро. Мы дошли до тех краев между Джебель-Эюбом и Джебель-Келая, откуда берега вплоть до самой Джидды становятся все более низменными и пологими. Приближался час сумерек. На севере — вот редкость! — появилось маленькое облачко, что-то вроде пелены, которое Абузейф разглядывал с озабоченным видом. Наступила ночь, и мне пришлось отправиться в трюм. Было куда более душно, чем обычно, и эта духота час от часу усиливалась. К полуночи я еще не заснул. И вот я услышал отдаленный глухой шум, грохот и раскаты грома, которые стремительно приближались, настигая корабль. Я почувствовал, как он нырнул носом в волны, выровнялся, а потом с удвоенной скоростью снова ринулся вниз. Во всех корабельных швах стонало и кряхтело. Мачта треснула у самого основания, а по палубе туда-сюда перебегала команда с криками страха, воплями и молитвами.Между тем раздавались громкие рассудительные команды вожака. Мне казалось, что только он не потерял хладнокровия. По моим приблизительным подсчетам, мы приближались к высоте Рабиг, а к югу от нее по морю было рассеяно бесконечное множество скал и коралловых рифов, что делало судоходство опасным даже днем. Там находился также остров Гават, а между ним и мысом Хатиба высятся две коралловые скалы. Проход между ними даже при солнечном свете и в спокойную погоду связан с величайшим риском, и поэтому судоводители, приближаясь к этому месту, всегда подбадривают себя молитвой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50