— Замечательная мысль!— Я тоже так думаю.— Неизвестно только, нужно ли из-за этого выбрасывать целый рулон полотенец.— А сколько стоит рулон одноразовых полотенец — чуть больше доллара, да?— Понятия не имею.— Да, примерно столько. В любом случае портрет стоит того. — Она протянула руку и осторожна коснулась кончиком пальца портрета Мотли. — Когда все закончится, — сказала она, — я хотела бы сохранить его.— Зачем он тебе?— Вставлю в рамку и повешу на стену. Помнишь, как Галиндес сказал: «Можно в рамку — и на стену»? Он, конечно, шутил, потому что не относится к такой работе всерьез. А это — настоящее искусство.— Ты так думаешь?— Запомни мои слова. Надо было попросить его поставить автограф. Может, я еще увижусь с ним... Как ты считаешь, он согласится?— Думаю, он будет польщен. Знаешь, я собирался сделать всего несколько ксерокопий, но ты подсказала мне идею, сделаю полсотни, не меньше.— Замечательно!.. — пробормотала Элейн, нежно положив мне руку на плечо. — Умница.— Что правда, то правда.— Ага.Вновь наступила тягостная пауза, и я откашлялся.— А ты надушилась, — заметил я.— Да.— Только что?— Ага.— Очень приятный запах.— Я рада, что тебе нравится.Я наклонился, чтобы положить рисунок на стол, а когда выпрямился, рука сама собой коснулась ее талии и остановилась на бедре. Элейн тихо, почти неслышно вздохнула и прижалась ко мне, опустив мне голову на плечо.— Так хорошо!.. — прошептала она. — Ты знаешь, я ведь не только надушилась; я и разделась.— Но ты же одета?— Да, но под платьем ничего нет, только я.— Только ты?— Да, я; я и еще немного духов, — Элейн немного покрутила головой, чтобы я смог оценить их аромат. — И зубки почистила, — добавила она, не сводя с меня глаз и слегка приоткрыв ротик. Некоторое время она молча смотрела на меня, а потом закрыла глаза.И я крепко обнял ее. * * * Это было просто незабываемое ощущение — стремительное, но неспешное, страстное, но знакомое, привычное, но сладостно необыкновенное. В эту ночь мы смогли соединить воедино опыт и непринужденность старых любовников и пылкость чувств молодых влюбленных. Нам с Элейн всегда было хорошо вдвоем, и с годами взаимная тяга только усилилась. Мы были счастливы как никогда прежде.— Я мечтала об этом весь вечер, — уже потом призналась мне Элейн. — Понимаешь, я все время думала: «Люблю я этого парня и всегда любила, и как бы здорово было проверить, не затупился ли его инструмент за это время». Так что, если честно признаться, я все спланировала. Понимаешь, что я имею в виду?— Наверное, понимаю.— От такой перспективы совершенно захватило дух. Когда ты сказал, что я очаровательна, это на меня так подействовало...— В самом деле?— Ну да, я просто мгновенно возбудилась и потеряла голову. Это было как колдовство какое-то.— Путь к сердцу женщины идет...— Ну да, снизу вверх. Это так прекрасно... а все, что ты сделал, — назвал меня очаровательной. — Элейн коснулась моей руки. — Я думаю, что это подействовало только потому, что ты заставил меня поверить в это. В то, что ты так думаешь.— Но это правда.— Ты это придумал, а потом сам поверил. Я сразу поняла, что рано или поздно это с нами случится; но кто мог подумать, что это окажется так прекрасно?— Я знал это.— Когда мы последний раз занимались с тобой любовью? Мы, наверное, года три вообще не виделись.— А в постели не бывали к тому времени уже несколько лет.— Так что уже лет семь прошло?— Думаю, все восемь.— Ну что же, тогда все ясно. Клетки нашего организма полностью обновляются раз в семь лет, да?— Да, что-то вроде этого.— Ну так, значит, мои клетки с твоими еще ни разу не встречались. Но на самом деле я никогда не могла понять этого... Ведь если у тебя есть, допустим, шрам, то он не исчезнет и через десять лет.— Или татуировка. Клетки и в самом деле заменяются, а вот чернила остаются.— Как такое может быть?— Не знаю.— Никак в толк не возьму... У тебя ведь нет татуировок?— Нет.— А ты еще называешь себя алкоголиком. Ведь обычно это делается по пьянке, верно?— Подобные рассуждения, как мне кажется, делу трезвости не помогут.— Да нет, я не об этом. Где-то я прочитала, что очень большой процент убийц имеет множество татуировок на теле. Ты когда-нибудь слышал об этом?— Похоже на правду.— Интересно, почему. Может, это связано с особым восприятием мира?— Возможно.— А как с этим у Мотли?— С чем? С особым восприятием?— Да нет, я про татуировки.— А, прости!.. Есть ли у него татуировки? Не помню. Ты это должна знать лучше меня.— Спасибо, напомнил. Я не помню никаких татуировок, только следы на спине. Я говорила тебе о них?— Не помню.— Длинные шрамы вдоль спины; наверное, у него было трудное детство.— Да, бывает.— Ага... Ты уже спишь?— Не совсем еще.— Не позволю спать. Мне теперь разговаривать хочется, а ты заснуть норовишь. Никакой спячки, слышишь, ты, старый медведь?— Угуууууу....— Хорошо, что у тебя нет татуировок. Ну ладно, спокойной ночи.Я заснул, но затем посреди ночи сон внезапно улетучился, и я проснулся. Элейн безмятежно сопела рядом, я слышал биение ее сердца и чувствовал ее запах. Я осторожно обнял ее, еще раз ощутив восхитительные округлости тела и гладкую, прохладную кожу, и сам удивился тому, насколько быстро мой организм отреагировал на это.Прижав ее к себе, я начал ее нежно поглаживать, и Элейн, сонно мурлыкнув, мягко перевернулась на спину. Я оказался над ней, внутри нее, наши тела быстро нашли единый ритм, и мы вместе достигли высшей точки наслаждения.Через какое-то время Элейн тихо хихикнула в темноте. Я спросил, что именно ее развеселило.— И неоднократно... — пробормотала она.Я проснулся рано утром, принял душ и оделся, а затем разбудил Элейн, чтобы она выпустила меня и заперла дверь. Она вспомнила, что я собирался взять с собой рисунок, и я показал ей картонный тубус из-под бумажных полотенец, внутри которого покоилось творение Галиндеса.— Не забудь, что я хочу оставить его себе, — напомнила Элейн.Я заверил ее, что буду тщательно беречь его.— И себя, — добавила она. — Обещаешь?Я пообещал ей и это. Глава 8 Отправился я прямо к себе в отель, по дороге заглянул в попавшийся на глаза офис фирмы, занимавшейся ксерокопированием и работавшей даже в уик-энд, и сделал сто копий рисунка. Большую их часть я оставил вместе с оригиналом в номере, скрутив в трубку и засунув в картонный тубус, но захватил с собой дюжину или около того копий и кучу визиток, которые в свое время мне напечатал Джим Фабер; на них я не значился сотрудником сыскного агентства — только имя и номер телефона, больше ничего.На автобусе я добрался по Бродвею до Восемьдесят шестой улицы; первым местом, которое я посетил, был «Бреттон-Холл», в котором обитал Мотли до ареста. Я уже знал, что он не регистрировался там под своей собственной фамилией, однако все-таки показал администратору рисунок. Тот долго в молчании изучал его, но затем отрицательно покачал головой. Я оставил ему портрет и визитную карточку, пообещав вознаграждение, если он поможет мне разыскать этого человека.Затем по восточной стороне Бродвея я пешком добрался до Сто десятой улицы, заходя по дороге в отели на самом Бродвее и на прилегающих улицах, а на Сто десятой перешел на другую сторону и направился обратно к Семьдесят второй, занимаясь тем же самым. В одном из кубино-китайских ресторанчиков я на скорую руку перекусил фасолью с рисом, а затем вернулся по восточной стороне Бродвея к тому месту, с которого стартовал. Визиток я раздал больше, чем рисунков, и только сожалел что не захватил с собой больше. Обошлись они в сущие гроши, и я мог позволить себе оклеить ими хоть весь город.Двое сказали мне, что изображенный на портрете человек им знаком, а клерк в отеле «Бенджамин Дэвис» на Девяносто четвертой улице, в котором проживали получатели благотворительной помощи, сразу узнал его.— Он был здесь, — сказал он. — Этот человек останавливался у нас этим летом.— В каких числах?— Не могу сказать точно... Провел он в этом отеле не меньше полумесяца, однако когда именно, затрудняюсь сказать.— А вы могли бы проверить в книге регистрации?— Конечно, если его имя вам известно.— Его зовут Джеймс Лео Мотли. Это его настоящее имя.— Знаете, в подобных местах редко пользуются настоящими именами. — Он раскрыл журнал, однако этот том был начат только в сентябре; тогда клерк сходил в соседнюю комнату и вернулся с предыдущим журналом.— Мотли, — бормотал он самому себе, перелистывая страницы. — Нет, не вижу. Скорее всего он зарегистрировался под другим именем; его я не помню, но, может быть, смогу вспомнить. А имя Мотли мне ничего не говорит.Тихо шепча себе под нос, он листал страницу за страницей, водя пальцем по спискам постояльцев. На нас стали обращать внимание, и двое местных обитателей подошли полюбопытствовать, чем мы занимаемся.— Вот ты его должен знать, — сказал клерк одному из них. — Он жил здесь этим летом. Вспомни, как его звали?Мужчина, к которому он обратился, взял в руки рисунок и повернулся, чтобы лучше падал свет.— Это не фотография, — удивленно сказал он. — Больше похоже на рисунок.— Да, верно.— Помню его, — сказал он. — Здесь он как вылитый. Как, говорите, его зовут?— Мотли, — ответил я. — Джеймс Лео Мотли.Он отрицательно покачал головой.— Нет, не Мотли. И не Джеймс. — Он повернулся к другому постояльцу: — Райделл, ты не помнишь, как звали этого парня? Ты должен помнить его.— О, конечно, помню! — ответил Райделл.— Ну так как его зовут?— Очень похож, — ответил Райделл, — только прическа другая.— А какая была? — спросил я.— Гораздо короче, — ответил мне Райделл. — Сверху, у ушей — везде короче.— Да, в самом деле, — согласился его друг. — Как будто он только что вернулся из тех мест, где длинных причесок не носят.— И где стригут старыми, тупыми ножницами, — добавил Райделл. — И только наголо. Бьюсь об заклад, я помню, как его звали, — мне нужна только подсказка.— Да и я вспомню, наверное, — добавил другой.— Что-то вроде Колмана?.. — предположил Райделл.— Нет, не Колман.— Колман, Колман... Колтон? Нет, Коплэнд!— Да, по-моему, ты прав.— Рональд Коплэнд, — с торжествующей улыбкой сказал Райделл. — Я почему вспомнил: был такой актер, Рональд Коплэнд, да? И вот этого парня тоже звали Рональд Коплэнд.К моему изумлению, имя это действительно обнаружилось в журнале; датой его прибытия значилось двадцать седьмое июля — за двенадцать суток до этого Мотли был освобожден из «Денмора». Прибыл он, по его словам, из городка Мэйсон-Сити, штат Айова. Не знаю, почему, но я счел нужным отметить это в своей записной книжке.В отеле «Бенджамин Дэвис» использовали устаревшую систему регистрации проживающих, так что в журнале не удалось найти никаких данных о том, когда именно Рональд Коплэнд покинул отель; чтобы установить это, клерку пришлось основательно порыться в картотеке. В конце концов выяснилось, что он прожил здесь ровно четыре недели и съехал двадцать четвертого августа. Своего возможного адреса для пересылки почты он не оставил; служащий припомнил, что почта на его имя не приходила ни разу — ни до его отъезда, ни после. Звонков тоже не было.Никому из них ни разу не довелось перемолвиться с ним даже парой слов.— Скрытный был парень, — сказал Райделл. — Мы его видели только тогда, когда он поднимался к себе в номер или выходил на улицу. По-моему, он никогда даже не задерживался у конторки.— Только поглядишь на него, и сразу пропадала всякая охота разговаривать, — добавил его друг.— Да, вид его к разговорам не располагал.— Верно, черт подери!..— Он мог взглянуть на тебя, — сказал Райделл, — и тебя будто мороз по коже пробирал. Не то чтобы взгляд его был тяжелым или там злобным каким-то. Просто холодным.— Леденящим.— Как будто он готов взять и убить тебя ни с того ни с сего. Если хотите знать мое мнение, это прирожденный убийца, и сердце у него каменное. Никогда не встречал человека с таким взглядом.— А я однажды знал женщину, ну вот с точно таким же взглядом, — сказал его приятель.— Черт, не хотел бы я познакомиться с ней.— С этим тоже еще раз встретиться никто не захочет, — добавил его друг. * * * Мы еще немного поговорили, затем я вручил каждому по своей визитной карточке и попросил сразу же связаться со мной, если он вновь появится в отеле или им что-нибудь станет известно о его местонахождении, добавив, что не забуду их отблагодарить. Райделл высказал предположение, что эта наша беседа тоже кое-чего стоит, а я не счел нужным возражать и вручил ему, его приятелю и клерку по десять долларов каждому. Райделл попытался потребовать еще, но ничуть не обиделся, когда я решительно отказал ему.— По телевизору парней показывают, — сказал он, — которые оставляют по двадцать долларов то там, то здесь, сорят деньгами налево и направо, хотя никто ничего и не говорит им толком. Может, где-то и есть такие?— Они спустили все свои деньги, — объяснил его друг, — прежде чем успели добраться сюда, в наши трущобы. А этот господин не таков, он знает цену деньгам.Я прошел пешком весь Бродвей из конца в конец, но только один раз мне представился случай заплатить деньги. Почти сразу же мне удалось получить конкретную информацию, так что определенный прогресс был явно налицо. Теперь я точно знал, где он жил в Нью-Йорке до двадцать четвертого августа. Я узнал также, что Мотли выдавал себя за другого, а из этого следовал вывод, что он был нечист на руку — зачем честному человеку представляться вымышленным именем?Что было еще более важно — я установил, что по сделанному Галиндесом портрету действительно можно было узнать Мотли. Правда, прическа его оказалась более короткой, однако за это время волосы могли успеть отрасти. В принципе он мог завести бакенбарды или отпустить усы или бороду, но скорее всего не сделал этого, так как через шесть недель после освобождения еще не пытался отпустить их.Когда я завершил обход Бродвея и вернулся к «Бреттон-Холлу», ноги мои налились свинцовой тяжестью. И неудивительно — я исходил мили, разговаривая об одном и том же с многими десятками людей, и в подавляющем большинстве случаев толку от этого — как будто с деревом разговариваешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33