-- Обязательно посети все самые приятные места. Захочешь остаться подольше -- дай мне знать. Может, я тоже приеду и мы вместе проведем несколько недель.
-- Ровно через три месяца с этого дня мой пароход войдет в эту гавань,-- твердо заявила Констанс.
-- Как угодно, дорогая моя.
Когда он ее так называл, "дорогая моя", она понимала, что он просто шутит. Но здесь, в этой отвратительной маленькой каюте, в такую дурную погоду, когда пароход уже готов к отплытию и из соседней каюты доносятся громкие возгласы прощания и веселый смех,-- это невыносимо. Будь она в лучших отношениях с отцом, всплакнула бы.
Раздался протяжный гудок -- приглашение провожающим сойти на берег. Отец подошел к ней, поцеловал, прижал ее к себе, удержав, может быть, чуть дольше, чем обычно, но и она старалась быть с ним помягче.
Потом он с очень серьезным видом произнес:
-- Вот увидишь, ровно через три месяца ты будешь благодарить меня за это.
Констанс оттолкнула его, разгневанная такой несносной самоуверенностью. Обоим было прискорбно, что они, когда-то такие близкие друг другу, теперь перестали быть друзьями.
-- До свидания,-- выдавила она обычным, не низким голосом.-- Слышишь гудок? Прощай!
Взяв шляпу и похлопав дочь по плечу, он направился к двери -- но отнюдь не расстроенный. Постояв там в нерешительности несколько мгновений, оказался в коридоре и смешался с толпой провожающих, дружно устремившейся к трапу, а с него -- на берег.
Убедившись, что отец в самом деле ее оставил, Констанс постояла на палубе, под ледяным, кусающимся, порывистым дождем, наблюдая, как буксиры тащат судно на середину течения. Пароход медленно пошел в гавань, а оттуда -- в открытое море. Она вся дрожала от холода на морозном воздухе и, похваливая себя за проявленное величие духа, думала: "Ну вот, я приближаюсь к континенту, с которым меня ничто не связывает..."
* * *
Констанс крепче прижалась к перекладине подъемника,-- он уже приближался к серединной отметке на горе. Еще раз убедилась, что лыжи точно скользят по проложенной колее, выехала на ровный участок утрамбованного снега, где выстроилась небольшая очередь лыжников, спустившихся с вершины сюда, только до середины, и теперь ожидавших момента, чтобы ухватиться за свободный крюк и снова забраться наверх. На этой черте Констанс всегда трусила: если держишься за одну перекладину, а вторая свободна и первый в очереди лыжник ухватится за нее рядом с тобой, подъемник резко усилит тягу -- ничего не стоит потерять равновесие и упасть.
Какой-то мужчина ждет места рядом с ней,-- она сразу вся напряглась, стремясь не утратить женской грациозности, выпрямилась, чтобы достойно встретить напарника. Тот сделал все ловко, без резких движений, и они двое легко проскользили мимо ожидающих своей очереди. Констанс отдавала себе отчет, что он сбоку поглядывает на нее, но в этот момент нужна особая осторожность -- только вперед, себе под ноги и не верти зря головой.
-- А я вас знаю,-- сообщил он во время благополучного подъема на вершину.-- Вы та самая очень серьезная американка.
Впервые Констанс взглянула на него: лицо, коричневое от загара, как у каждого заправского лыжника, но щеки все равно по-детски розоватые, видимо от прилива крови.
-- А вы,-- ответила она, стараясь не нарушать традиции (здесь, в горах, все без всяких церемоний общались друг с другом),-- тот самый веселый англичанин.
-- Вы правы, но лишь наполовину,-- улыбнулся он.-- Нет, по крайней мере, на треть -- это точно!
Зовут его Притчард, это она знала -- слышала, как обращались в отеле; слышала даже отзыв о нем лыжного инструктора: "Такой бесшабашный -- слишком самоуверен! Для высокой скорости техники не хватает".
Бросив на него еще один взгляд, Констанс решила: и впрямь бесшабашный. И нос длинный -- такой никогда хорошо не получается на фотографиях, но в общем ничего, сойдет, особенно на продолговатом, тонком лице. Лет двадцать пять -- двадцать шесть, не больше, прикинула она.
Притчард прижался грудью к перекладине, не держась за нее руками, снял перчатки, вытащил из одного кармана (их много) пачку сигарет, предложил Констанс:
-- Дешевые, "Плейерс",-- не обессудьте.
-- Нет, спасибо,-- поблагодарила она, почему-то уверенная: стоит ей попытаться прикурить сигарету -- обязательно выпустит из рук перекладину подъемника и упадет.
Наклонившись и сложив чашечкой ладони, он зажег сигарету. Струйка дыма взмыла вверх у него перед глазами. Говорят, что люди с такими длинными, тонкими руками нервные, легко расстраиваются. Высокий, стройный, на нем, заметила Констанс, потертые лыжные штаны, красный свитер и шарф в клетку -вид истинного денди, который посмеивается над собой. Легко скользит на лыжах, сразу видно -- один из тех лыжников, которые не боятся никаких падений.
-- Почему я ни разу не видел вас в баре? -- Он бросил спичку на снег и снова натянул перчатки.
-- Потому что я не пью.-- Констанс слегка погрешила против истины.
-- У них там есть кока-кола: ведь Швейцария -- это сорок девятый штат Америки1.
-- Я не люблю кока-колу.
-- Знаете, ведь Швейцария когда-то была одной из передовых колоний Великобритании.-- Он широко улыбнулся.-- Но, увы, мы потеряли ее вместе с Индией. До войны все эти горы были усыпаны англичанами, как эдельвейсами. Чтобы отыскать среди них хоть одного швейцарца в лыжный сезон с первого января по тридцать первое марта, пришлось бы прибегать к помощи ищеек.
-- А где вы были до войны? -- поинтересовалась Констанс, не скрывая интереса.
-- Как "где"? С мамой -- она регулярно, каждый год ломала себе ноги.
-- А мама тоже здесь с вами?
-- Нет, она умерла.
"Нужно быть впредь поосмотрительнее,-- остерегла себя Констанс, стараясь не смотреть на него,-- нельзя задавать в Европе людям вопросы о их родственниках -- ведь многих давно нет в живых".
-- Когда-то здесь было очень весело,-- продолжал он,-- множество отелей, танцы каждый вечер до поздней ночи, все наряжались к обеду, распевали "Боже, храни короля!" на Новый год. Вы предполагали, что здесь такая тишина?
-- Да, я навела справки в туристическом бюро в Париже.
-- И что же вам там сказали?
-- Что здесь катаются только серьезные лыжники и в десять часов все укладываются спать.
Англичанин бросил на нее мимолетный взгляд.
-- Вы, конечно, к ним не принадлежите -- к серьезным лыжникам?
-- Нет. Но принадлежала прежде, два или даже три раза.
-- А вы случаем не из тех -- хрупких?
-- "Хрупких"? -- удивилась явно озадаченная его вопросом Констанс.-Что вы имеете в виду?
-- Ну, знаете... есть такая реклама: школы для хрупких детей -швейцарский эвфемизм для туберкулезников.
Констанс засмеялась:
-- Неужели я похожа на туберкулезницу?
Притчард с самым серьезным видом оглядел ее -- полненькая, отнюдь не изможденная, грудь выпирает из-под тесного свитера -- и сделал вывод:
-- Нет, скорее всего, нет Но ведь на глаз не определишь. Вы когда-нибудь читали "Волшебную гору" Томаса Манна?
-- Да, я читала эту книгу.-- Она гордилась, что может ему продемонстрировать -- не такая уж невежда, хоть и американка и очень молоденькая; вспомнила вдруг, что всегда избегала всяких философских споров и так горько плакала из-за смерти кузины.-- А почему вы спрашиваете?
-- Потому что описанный в ней санаторий находится неподалеку отсюда,-как-нибудь я покажу вам его, когда будет плохой для катания снег. Не кажется ли вам, что здесь довольно печальное место?
-- Нет,-- ответила она, снова удивившись его странному вопросу.-Почему вы так думаете?
-- Не я, а некоторые люди. Здесь существует противоречие. Прекрасные горы, здоровые крепыши несутся с бешеной скоростью на лыжах с вершин, рискуя жизнью, и чувствуют себя великолепно -- и тут же бродят люди с больными легкими, наблюдают за этими лихачами и печально задумываются, а удастся ли им вообще выбраться отсюда живыми.
-- Мне это как-то и в голову не приходило,-- честно призналась Констанс.
-- А после войны -- еще хуже,-- продолжал он,-- настоящий бум... Люди, которые никогда не наедались досыта, жили в подполье или сидели в тюрьме, им пришлось терпеть такой страх, и так долго...
-- Где же эти люди сейчас? -- перебила она его.
-- Одни умерли,-- пожал он плечами,-- других уволили с работы, третьих лишили всего... Скажите: правда, что многие люди отказываются умирать в Америке?
-- Да,-- подтвердила она,-- это было бы признанием их провала.
Он улыбнулся, дружески похлопал ее по плечу, оторвав руку в перчатке от середины перекладины.
-- Не сердитесь, что мы настолько ревнивы,-- только так мы можем выразить вам свою благодарность.-- И осторожно ослабил ее пальцы, вцепившиеся в перекладину.-- Не следует сильно напрягаться, когда катаетесь на горных лыжах,-- это касается и ваших пальчиков. Не следует даже хмуриться, раздражаться, покуда не войдете в отель выпить горячего чая. Тренировка очень проста -- расслабленность и отчаянная, наивысшая вера в себя.
-- Вы именно такой, да?
-- Отчаянный, это правда.
-- Что же вы в таком случае делаете на этом небольшом холме для новичков? -- подначила Констанс.-- Почему бы вам по канатной подвесной дороге не подняться на самый верх?
-- Вчера я подвернул лодыжку -- переоценил себя. Обычная февральская болезнь. Стоит на мгновение утратить контроль за собой -- и ты в глубоком овраге. Причем летишь так, что можно позавидовать, в лучшем стиле. Вот сегодня и ограничиваюсь медленными, величественными поворотами. Ну а завтра -- вновь в атаку, вон туда.-- И показал рукой на острый горный пик, наполовину закрытый туманом: висящий над ним бледный солнечный шар, обливая его своим рассеянным светом, придавал ему вид еще более опасного и недоступного.-- Ну что, махнем? -- бросил на нее пытливый взгляд.
-- Там, наверху, я еще не была...-- Констанс с благоговейным страхом разглядывала заоблачную гору.-- Боюсь, пока она для меня недостижима.
-- Нужно всегда делать то, что вам кажется недостижимым. Вы ведь на лыжах. В противном случае какой в этом резон, какое удовольствие?
Немного помолчали,-- медленно поднимаясь в гору, чувствуя, как резкий ветер обжигает лица, отмечая тихий, странный горный свет, приглушенный туманом. В двадцати ярдах от них, за перекладиной, ровно скользила девушка в желтой парке с капюшоном, похожая на ярко наряженную заводную куклу.
-- Париж? -- вдруг произнес Притчард.
-- Что такое? -- не поняла Констанс.
"По-моему, уж очень разбросан,-- надо же так перепрыгивать с одной темы на другую",-- подумала она, ощущая, что все больше устает.
-- Вы сказали, что приехали сюда из Парижа. Может, вы из тех славных деятелей, что привозят нам деньги вашего правительства?
-- Нет, я приехала сюда... ну, скажем, на каникулы. А живу в Нью-Йорке. Французская кухня сводит меня с ума -- ужасно на меня действует. Можно лопнуть от злости, ей-богу!
Он критически оглядел ее и вынес свое заключение:
-- Пока вы, как я вижу, целехонька. А вообще вы очень похожи на девушек, которые рекламируют мыло и пиво в американских магазинах.-- И торопливо добавил: -- Если в вашей стране это звучит обидно -- беру свои слова назад.
-- И еще эти парижские мужчины,-- с укором добавила она, проигнорировав его пассажи.
-- О, разве там есть мужчины?
-- Представляете, даже в музеях пристают! Все в шляпах "гомбург". Глядят на тебя так, словно взвешивают -- сколько фунтов,-- причем не стесняются. Прямо перед картинами на религиозные сюжеты, и все такое.
-- Я знаю одну английскую девушку,-- отвечал Притчард,-- так ее в сорок четвертом году преследовал американский пулеметчик от Престуика в Шотландии до мыса Корнуэлл, через всю страну, целых три месяца. Но, насколько я знаю, никаких религиозных картин при этом не было.
-- Вы прекрасно понимаете, о чем я говорю. Просто там царит невежливость и нахальство,-- откровенно заявила она.
Констанс отлично понимала, что он подшучивает над ней в своей обычной, прямолинейной английской манере, только еще не решила, обижаться или не стоит.
-- Вы получили воспитание в монастыре?
-- Нет.
-- Просто поразительно, сколько американок производят странное впечатление -- будто воспитывались в монастырях. Потом выясняется -- пьют джин и орут до хрипоты в пивных барах. А чем вы занимаетесь по вечерам?
-- Где? Дома?
-- Нет, я знаю, чем занимаются американцы по вечерам дома,-- смотрят телевизор. Не дома, а здесь.
-- Я... ну... мою голову...-- Обороняясь от его наскоков, она чувствовала себя абсолютной дурой.-- Пишу письма.
-- Как долго собираетесь пробыть здесь?
-- Шесть недель.
-- Шесть недель,-- кивнул он, перебросив лыжные палки в другую руку -вершина вот она, уже близка.-- Да-а... шесть недель ухода за волосами и ведения корреспонденции.
-- Я дала обещание,-- оповестила она на всякий случай: пусть знает, если у него возникнут в голове соблазнительные идеи в отношении ее.-Пообещала одному человеку писать ему одно письмо ежедневно все время моего отсутствия.
Притчард спокойно кивнул, словно выражая ей свое сочувствие.
-- Ах эти американцы! -- воскликнул он, когда оба выпустили из рук перекладины, оказавшись на ровном месте.-- Они меня поражают.-- И, помахав ей палками на прощание, рывком бросился вниз по склону.
Вскоре его красный свитер превратился в стремительное, весело блуждающее, постоянно уменьшающееся в размерах пятно на фоне голубоватого снега с пробегающими по нему тенями.
Солнце проскользнуло вниз между двумя горными пиками, как громадная золотая монета в гигантскую щель автомата, и свет сразу помрачнел, грозя опасностью, так как теперь уже не было видно выбоин и пригорков. Констанс совершила свой последний спуск, дважды упав, и эти падения наполнили ее суеверным страхом -- всегда ведь, когда говоришь "ну, в последний раз", и происходит что-то неприятное.
У подножия она остановилась на ровной, укатанной площадке между двумя домиками фермеров на окраине городка, сбросила лыжи с чувством облегчения и выполненного задания на день. Хотя пальцы на руках и ногах окоченели, все же тепло,-- щеки разрумянились, она с наслаждением вдыхала холодный воздух, будто пробуя на вкус что-то восхитительное. Чувствовала себя бодрой, дружески улыбалась лыжникам, которые, лихо позвякивая снаряжением, тормозили рядом с ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29