Но долго смотреть Хромому удавалось редко: Кошка возилась и хныкала
рядом, за тонкой, обмазанной глиной тростниковой стенкой, ныла, что ей
одной холодно, скучно и страшно, что пол под ней очень скрипит и,
наверное, сейчас провалится, что Прорвочка опять проснулась (будто Хромой
и сам не слышит ее писка) и, наверное, хочет есть, а Кошка кормить ее ну
никак не может, потому что больно, и пусть Хромой придет и хоть раз
покормит сам, тогда он узнает, каково ей, Кошке, приходится, как ей больно
и плохо, и никто ее не жалеет, вай-вай-вай-и-и-и!..
И приходилось лезть в темную духоту Хижины, гладить по голове,
уговаривать, что не может он кормить Прорвочку, пробовал уже, не
получается, что все говорят: кормить должна Кошка, у всех так.
И Кошка кормила, хныкая, жалуясь неизвестно кому на его, Хромого,
лень и неспособность к такому простому.
А потом Кошка засыпала, пристроив укутанную в шкуры посапывающую
Прорвочку у Хромого на животе, уткнувшись ему под мышку, и Хромой дремал -
чутко, не шевелясь, боясь захрапеть, боясь потревожить обеих. Он только
тихо рычал изредка, когда кто-то неведомый проплывал под хижиной, задевая
шаткие сваи.
В тот вечер Хромому тоже не удалось досмотреть закат. Помешал Щенок.
Он подошел - сгорбившийся, дрожащий, постоял поодаль, прижимая к грязной
груди крепко сжатый ободранный кулак, заискивающе поморгал слезящимися
глазами: а вдруг не прогонят? Выждав, присел неудобно и настороженно,
готовый при малейшем признаке неудовольствия Хромого отпрыгнуть и убежать.
Но Хромой неудовольствия не проявлял. Станет он замечать всякую дрянь!
Щенок был дрянью, потому так и остался Щенком, несмотря на изрядную
уже плешь и стертые зубы. Пока был жив Однорукий, он был Щенком
Однорукого, теперь же, когда об Одноруком забыли, стал просто Щенком. Был
он слаб и жалок, как Однорукий, и был он вечным посмешищем, как Однорукий,
но Однорукий был умный, и об этом помнили, пока он был жив. А Щенок был
глуп, как щенок.
Единственно, что было в нем примечательного, так это умение исчезнуть
с поразительным проворством за мгновение до того, как станет опасно.
Хижины у него не было, и спал он над водой прямо на сыром промозглом
настиле, цепляясь за него во сне удивительно прочно; и часто ему
приходилось спать у самого берега, потому что дозорные снимали по вечерам
мостки, как только к Хижинам возвращались последние из Людей, а где будет
ночевать Щенок их не волновало. Но почему-то Щенка никто не ел. Может быть
потому, что он был невозможно костляв, - питался ведь всякой дрянью,
обгрызенными многими до него отбросами и скудными подачками в редкие для
племени сытные дни.
Некоторое время они сидели молча, и Хромой смотрел на закат, а Щенок
смотрел на Хромого. Потом Щенок тихонько всхлипнул. Безрезультатно.
Всхлипнул еще раз - громче, жалостнее. Хромой чуть повернул голову,
разлепил брезгливые губы:
- Э?
Щенок едва заметно придвинулся, задышал часто и прерывисто, не смея
еще надеяться, что Хромой снизошел слушать:
- Могу говорить?
- Говори, - Хромой снова отвернулся, зевнул длинно и громко. - Или не
говори. Мне одинаково...
Щенок зажмурился, с присвистом вздохнул, дрожа от осознания
собственной наглости:
- Хромой... Хромой добрый к слабым. Хромой... сделает нож? Мне -
сделает?
Хромой повернулся к нему всем телом, выпучив глаза и приоткрыв рот в
беспредельном изумлении:
- Зачем?
- Я слабый. Будет нож - буду сильным.
- Ты глуп, - Хромой овладел собой, скривился презрительно. - Ты не
понял. Я соглашусь. Стану делать. Придут Люди. Спросят: "Для кого?" Я
скажу: "Для Щенка". И они будут смеяться. Они скажут: "Ты заболел
головой".
Щенок неуклюже поднялся, спрятал за спину все еще стиснутый до
белизны в пальцах кулак:
- У меня есть... Ни у кого нет, а у меня - есть... Он красивый.
Красивее всего. Сделаешь нож - отдам...
- Красивый - кто?
Щенок отступил на шаг:
- Не скажу. Сделай нож - тогда...
- Ты глуп, - Хромой с брезгливым интересом рассматривал Щенка. - Ты -
слабый. Я - сильный. Отберу. И не будет у тебя ничего. Ножа не будет. И
этого, в кулаке - тоже не будет.
- Не отберешь, - Щенок отступил еще на шаг. - Убегу. Я - быстрый. Ты
- хромой. Не догонишь... - Но в голосе его, дрожащем, жалобном,
уверенности не было.
- Ты - быстрый. Бегаешь быстрей меня. - Хромой не сводя со Щенка
насмешливых глаз, просунул руку за полог Хижины. - Там копье, - пояснил
он. - Полетит быстрее, чем ты бегаешь. Догонит.
Слезы ручейками потекли по заросшим дрянным волосом впалым щекам
Щенка. Он дернулся было бежать - передумал, остался на месте, моргая
испуганно и жалко. Потом медленно, оседая на трясущихся, ослабевших ногах,
придвинулся к Хромому, разжал потную ладонь:
- Вот. Хромой добрый - не обидит слабого.
Хромой глянул заинтересованно, не понял, вскинул недоумевающий взгляд
на Щенка. Ему показалось, что тот слишком долго и сильно сжимал кулак, так
сильно, что порвал кожу ногтями. Но кровью не пахло. Хромой вгляделся
внимательнее, осторожно дотронулся. Снял непонятое с трясущейся ладони
Щенка, поднес к глазам.
Камень. Маленький, гладкий. Как галька. Щенок взял из реки? Темный. И
алый. Снаружи - темный, глубоко внутри - алый. Хромой недоверчиво пощупал
камень. Маленький... Вгляделся в него снова - глубокий. Как озеро... Так
бывает?
Щенок навалился сзади, сопел, впившись завороженным взглядом в алую
искру то меркнущую, то вспыхивающую вновь:
- Протяни к Слепящему, - прерывистый шепот его был жарким и влажным,
он неприятно щекотал ухо, но Хромой, не выказав раздражения, не
отстранившись даже, послушно вытянул руку к пылающему закатному зареву. И
дернулся вдруг, завизжал в бессловесном восторге, как детеныш, как
маленький. Как щенок. Потому, что в пальцах его вспыхнул теплым алым
сиянием маленький кусочек заката. Настоящий, живой. Свой.
Щенок громко всхлипнул над ухом, и Хромой опомнился.
- Не погаснет?.. - он коротко глянул на Щенка и поразился - такой
бесконечной тоской полнились эти пустые и тусклые обычно глаза, в которых
дрожали теперь жидкие отсветы невиданного камня...
Щенок судорожно вздохнул, приходя в себя, отодвинулся, мотнул
головой:
- Нет. Днем еще красивее. И ночью. Если огонь...
Хромой резко встал, исчез в Хижине, завозился там, загремел чем-то у
самого входа. Щенок сделал было неуверенный шаг следом - не посмел,
остановился, прижав кулаки к груди, рот его искривился в горькой обиде:
обманули...
Он тихонько заскулил, не сводя с задернутого полога набухающих
слезами бессилия глаз. Но полог качнулся, и Хромой появился на мостках
вновь, прижимая к груди тяжелую скомканную шкуру. Не глядя на
шарахнувшегося Щенка, бросил свой сверток на гулкий жердяной настил,
сказал отрывисто:
- Выбирай.
Щенок присел на корточки, глянул. Ножи. Из камня. Столько, сколько
пальцев на руке, и еще один. Крепкие, тяжелые, на прочных роговых
рукоятях. Красивые...
- Один, - Хромой для большей точности сунул к лицу Щенка кулак с
отставленным пальцем. - Один - тебе. Выбирай.
И Щенок заплакал. По настоящему, громко, навзрыд. Ошеломленный Хромой
смотрел на него, силясь понять и не понимая, а он все плакал, судорожно
всхлипывая, царапая лицо скрюченными, сизыми от грязи пальцами с черными
ногтями, и косматые костлявые плечи его тряслись в такт сдавленным
всхлипам, в которых с трудом можно было разобрать слова - отрывистые,
бессвязные:
- Хромой добрый. Добрый. Не обманул. Не отобрал. Добрый к слабым.
Щенок - глупый, глупый, глупый. Не смог сказать. Хромой не понял. Не такой
нож. Не простой. Священный. Не из Звенящего Камня. Из простого камня, из
глины, из дерева - пусть. Но такой же. Совсем такой, как Священный Нож...
Глаза Хромого стали круглыми:
- Нож, совсем похожий на Священный Нож Странного, но из глины?! Для
чего такой?! Этими, - он ткнул пальцем во все еще лежащие перед Щенком
ножи. - Этими - резать, протыкать, убивать. Эти - сила для слабых. Нож из
глины, из дерева! Пусть совсем как Убийца Духов, но из глины! Зачем?!
- Амулет, - рыдал Щенок. - Сделает меня сильным. Не сильным руками,
сильным здесь, - взвизгнул он, ударяя себя тощими кулаками в хилую грудь,
туда, где сердце. - Сделай, Хромой! Сделай Щенка воином! Сделай!.. - он
зашелся в надрывном кашле.
Хромой медленно покачал головой:
- Глупый. Совсем глупый. Не щенок - хуже.
Он подумал, покусал губы, спросил:
- Покажешь, где нашел Закатный Камень?
Щенок медленно поднял на него заплаканные гноящиеся глаза,
вспыхнувшие сумасшедшей надеждой на несбыточное, закивал торопливо и
часто.
- Хорошо, - Хромой нагнулся собрать разложенные им перед Щенком ножи.
- Приходи через три заката. Сделаю.

Утро ворвалось в сон бешеным грохотом Большого Тамтама. Хромой
перекатился через ложе, вскочил. Завизжала свалившаяся с него Прорвочка, в
голос заплакала проснувшаяся Кошка, мгновенно осознавшая, что значит это,
внезапное.
Хромой не слышал их криков и плача, не им принадлежал он теперь. Его
звали исступленный барабанный гром, топот множества торопливых тяжелых ног
по прогибающемуся настилу и многогласный, захлебывающиеся, давящийся
истерической яростью полурев-полувизг: "Бей, бей, бей, убивай!!!"
И будто сама собой влилась в ладонь хищная тяжесть копья, и будто сам
метнулся с дороги вспугнутый полог, и едва родившийся день вонзился шалым
светом в сонные еще глаза, ворвался в грудь стылым порывом ветра,
отравленного свирепой злобой. И злоба эта подхватила с места, швырнула
Хромого в бегущую толпу исступленных воинов...
Бежали все. Бежали Безносый, и Чуткое Ухо, и Косолап; и Голова Колом
на бегу натягивал лук; и Укусивший Корнееда грузно переваливался,
торопясь, хрипел надсадно, потрясая страшной своей дубиной, утыканной
клыками Серых Теней; и Хранитель Священного Ножа черной тенью мельтешил в
толпе, выл, выкрикивал что-то, но крики эти вязли в звонком сухом
перестуке множества амулетов, вплетенных в его спутанные космы...
Хромой поскользнулся, захлебнулся волной душного запаха, бросил вниз
торопливый взгляд (липкая лужа, женщина - вспоротый живот, кровавое мясо
ободранной головы) и его сорванный клокочущий рык перекрыл и разноголосицу
прочих, и грохот Большого Тамтама: "Убивай немых! Рви, убивай, убивай!!!"
Мостки у берега были разобраны, но Хромой, перескочив сходу через
дозорного, еще дергающегося на дымящихся алым жердях, продрался сквозь
запнувшуюся толпу, прыгнул изо всех сил (вода тяжело ударила в грудь и в
лицо, белой пеной смыла окружающее из глаз), вынырнул задыхаясь, торопливо
погреб к берегу, не выпуская копья, а вокруг кипело от рушащихся в озеро
воинов: "Убивай, убивай, убивай!!!"
А в стороне, целясь тяжело вспарывающим гнилую воду носом в
непролазно заросший заливчик, выгребал большой челн. Потные орущие гребцы
нечеловечески часто и в лад дергались, взмахивая веслами, и сам Каменные
Плечи стоял во весь рост среди них, высоко подняв обеими руками огромный
топор, и широкое лицо его было бешеным и ужасным. Вот челн с треском и
хрустом вонзился в прибрежные заросли, и те, кто были в нем, с
остервенелым ревом ринулись на берег, будто взбесившееся стадо рогатых,
исчезли в мельтешении измочаленных ветвей, во взметнувшихся вихрях
оборванных листьев. И только по треску и кипению зарослей, да по истошным
воплям, да по тяжелым чавкающим ударам можно было следить, как они,
невидимые, сшиблись с невидимыми же и выжимают их на чистое, навстречу
выбирающейся на открытый галечный берег захлебывающейся жаждой убийства
толпе...

Каменные Плечи кривился досадливо, облизывал рассеченную губу,
неуверенно загибал пальцы - считал. Потом поднес руки к глазам, подумал,
вновь глянул на сваленные перед ним на мокрой от воды и крови гальке
головы немых, плюнул на них, тяжело уставился на сгрудившихся вокруг
воинов:
- Пять пальцев. Пять. И еще четыре, - он со свистом втянул воздух
сквозь зубы, с маху хлопнул себя по бедрам. - Мало! Снова умолк, обводя
медленным взглядом оскаляющиеся у его ног в смертной судороге запекшиеся
рты, сизые мертвые бельма глаз, оплывающую на гальку черную кровь...
Рявкнул внезапно:
- Безносый! Смотрел следы? Ты и Хромой - смотрели? Что?!
Безносый сглотнул, помотал головой, буркнул мрачно:
- Больше было. Еще были... Хромой, э?
Хромой поднял три оттопыренных пальца:
- Столько было еще. Ползли в кустах. Потом бежали. Быстро-быстро, -
он вздохнул. - Убежали...
Каменные Плечи скривился, процедил презрительно:
- Щенки...
Помолчал, поскрипел тяжелыми зубами, пояснил воинам:
- Все - щенки. Все. Упустили...
Потом вдруг спросил - тихо, задумчиво:
- Кто следил ночью? Дозорные - кто? Проспали врага - кто?
Воины затрепетали, подались назад, прячась один за другого. Двое-трое
шмыгнули потихоньку в кусты, притаились. И стало тихо, тихо до звона в
ушах, и в этой тяжелой тишине будто ножом по лицу полоснул Хромого
неожиданный звук: мерзко, предвкушающе захихикал Хранитель Священного
Ножа, оглядывая искоса сжавшуюся толпу. Он смеялся все громче, все
злораднее, и все громче гремели в его спутанных сальных патлах трясущиеся
амулеты, будто пересыпал кто-то сухие кости... А потом Каменные Плечи
медленно, всем телом развернулся на этот смех, сверкнул из-под косматых
бровей кровяными белками, и Хранитель смолк, будто захлебнулся смешком,
сгорбился, спрятал лицо за свесившимися липкими прядями путаной своей
гривы, и оттуда, из черноты, вспыхнули недобрыми хищные немигающие глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30