- О господи! - Виктор чувствовал, как душная краска стыда заливает
лицо. - Малыш, ты уж прости, извини меня, скотину безрогую, я...
- Насчет безрогости - это интересно. И если ты не исправишься,
возможно, я эту самую безрогость твою устраню.
- Наташенька, смилуйся! Я уже исправился!
- Ладно. Прощаю. В общем, все к лучшему получилось. Вот так - к
лучшему, - интонации ее были какие-то странные, и говорила она будто
нехотя. - Мне на завтра помощь понадобится. Твоя и еще кого-нибудь из
твоих ребят. Так ты уж их попроси, пока они не разбежались. Надо будет
тяжесть небольшую перевезти...
Наташа закашлялась, а когда заговорила вновь, голос ее стал звонок и
непривычен:
- Только что звонили из больницы, Вить. Сказали, что Глеба завтра
можно будет забрать. Он умер.

2. ОТСВЕТЫ
- Глубокоуважаемые леди и мужики! Довожу до вашего сведения, что мы
вышли, наконец, в район поиска. - Толик сложил карту и значительно оглядел
собравшихся у костра. - Причем заслуживает быть отмеченным тот факт, что в
вышеозначенный район мы изволили прибыть с двухдневным опозданием, вот. А
это - свинство.
- Друг Толик, ты знаешь, что сказал однажды Гамлет своему другу
Горацио? - Виктор подбросил в костер несколько веточек, прищурился на
огонь. - Так вот, Гамлет как-то сказал: "Горацио, мой друг, не гавкай".
Понял?
- И вообще... - Антон выдрал, наконец, из своей окладистой бороды
репей, рассмотрел его внимательно и бросил в Толика. - Кто решил в
японских кроссовках пофасонить и в первый же день ногу стер? Ты. Так что,
чья бы корова...
- Упрек ваш, товарищ Зеленый, справедлив, но корнеплод свой заберите
назад. - Толик поймал репей на лету, прицелился и метко запустил его
обратно в антонову бороду.
Наташа придвинулась поближе к Виктору, шепнула:
- Зеленый - это фамилия?
- Нет.
- Тогда почему?..
- Потому, что Рыжий - это банально.
А сушняк потрескивал, пел в костре, и веселый живой огонь трепетал,
метался на чернеющих ветках, брызгал вдруг осиными роями искр, исходил
прозрачным дурманящим дымом, и тот взмывал невесомыми клубами, терялся в
черном бархате неба, траченном звездной молью...
Вот также вливался в небо горький седой дым горящих прошлогодних
листьев тогда, на кладбище, только небо было другое - низкое, серое, оно
клубилось над самыми верхушками голых продрогших берез, сеяло на землю
мельчайшую водяную пыль, холодную, неуютную, - жалкую пародию на веселый
весенний дождь. Они шли по осклизлой тропинке - Ксения Владиславовна,
Наташа, Виктор, - и по сторонам в промозглом тумане проступали оградки,
обелиски, кресты, а сзади остались тихий говор немногих пришедших, и
рыхлая свежая насыпь над могилой Глеба, и нелепая роскошь цветов на ней.
Наташа шла слепо, невидяще, и ее неестественно прямая фигурка
постепенно отдалялась, уходила вперед, расплывалась тенью в холодной
туманной мороси, и Ксения Владиславовна придержала Виктора за локоть,
шепнула тихонько:
- Ты будь сейчас рядом, Витя, постарайся отвлечь ее чем-нибудь,
хорошо? Слишком тяжело ударила Наташу эта смерть...
"Наташу... А вас?" - думал Виктор, искоса глядя в это темное,
стремительно дряхлеющее лицо. Он отвернулся, покусал губы, сказал:
- Один мой друг (он археолог) собирается летом искать какое-то
языческое капище. Звал меня с собой. Может быть?..
- Это хорошо, Витя. - Ксения Владиславовна зябко поежилась, спрятала
ладони в рукава плаща. - Увези ее на время из города. Тогда и я уеду. К
сестре.
И вот уходит пятый день с тех пор, как исчез, растаял в пыльном
мареве город, - пятый день лесного безлюдья, одуревших от собственной
голосистости птиц, новорожденных цветов и чего-то еще, что совсем недавно
не волновало, что теперь обязательно нужно найти, как смысл, как цель
жизни.
А отсветы походного костра шарят по знакомым едва ли не с детства
лицам, высвечивая в них новые, не осознанные черты, и это хорошо.
А Наташа... Она ожила, оттаяла за эти пять дней, и это очень-очень
хорошо.

Корабль горел. Он полыхал каким-то диким, ослепительно-золотым
пламенем, и толпы обезличенных ужасом людей неуместно и бесполезно
метались по палубе, по бесконечным темным и тесным трюмным переходам, и
это было жутко, но еще более жуткой была бесшумность этого ада полуодетых
истерзанных тел, белых от страха глаз, обезображенных немыми воплями ртов.
Единственным звуком был частый надтреснутый лязг корабельного колокола -
назойливый, приглушенный...
Виктор барахтался, рвался из последних сил, но что-то держало руки,
не пускало, и отсветы золотого пламени метались по лицу, и не смолкал
где-то вдалеке торопливый лязгающий звон, и нельзя было даже закричать от
ужаса, от смертной тоски и бессилия - крик не шел из стиснутого судорогой
горла - но удалось, изнемогая от непомерных усилий, раскрыть, разорвать
наконец слипшиеся от пота веки.
Виктор обмер, заморгал растеряно на окружающий мир, где не оказалось
ни корабля, ни пожара, ни темноты; где не было исходящих почти осязаемым
ужасом толп; где от ночного кошмара остались только золотые отсветы
шныряющих по лицу солнечных зайчиков и веселая дробь - там, за тонким
брезентом палатки, у костра, Наташа тарахтит ложкой по котелку: завтрак
готов.
Виктор с трудом выпутался из спального мешка. Лежбище слева уже
пустовало - Антон вылез на свет божий и наверняка изволит делать свою
вывихнутую зарядку. Костолом-любитель...
Справа спал Толик. В недрах спальника смутно белело его лицо -
худощавое, матовое, лицо строгого постника и аскета. Как обманчива бывает
внешность!
Виктор глянул на свои часы, подвешенные к потолку при помощи бельевой
прищепки, снова поглядел на Толика, подумал. Потом надел часы на руку, а
прищепку, старательно прицелившись, нацепил на длинный толиков нос и, как
был, на четвереньках, проворно ускакал из палатки.
Снаружи было утро. Снаружи было солнечно, и совсем рядом гремела,
играла искристыми бурунами река, и какая-то пичуга, пристроившись на крыше
наташиной палатки, звенела, спорила с речным громом, самозабвенно раздувая
крошечное горло. А над всем этим навис бездонный купол прозрачной
хрустальной синевы, и на востоке синева сплавлялась с золотом и лилась
оттуда в бескрайний, вымытый утренними росами мир зеленью трав и листвы.
- Вот это да!.. - Виктор замотал головой от избытка чувств. Картина
пробуждающегося мира привела его в состояние детского восторга - истового
и бездумного. Наташа, колдовавшая над посудой, обернулась на его
восклицание, улыбнулась мягко, ласково:
- Доброе утро, Вить. Чаю хочешь?
- Чаю? - Виктор даже опешил слегка от этой ласковости, показавшейся
ему чрезмерной. - Спасибо, Наташенька, с удовольствием!
- Тогда принеси воды, вскипяти, завари и пей на здоровье. - Наташа
запустила в его сторону пустым котелком. - Только, Вить... Это, конечно,
твое личное дело, но если ты так и пойдешь на четвереньках, то котелок
нести очень-очень неудобно будет. Так что, может быть, все-таки встанешь
на задние конечности?
Вода в реке была холодная и изумительно прозрачная. Виктор отчетливо
видел укатанную гальку дна, зацепившиеся за нее темные струйки водорослей,
из последних сил сопротивляющиеся стремительному течению; видел, хотя
глубина в этом месте была больше метра. Потом он заметил серую пятнистую
рыбу, медленно и с трудом пробирающуюся навстречу неудержимо мчащимся
массам ледяной воды, и засмотрелся на нее, забыв о котелке.
А потом сзади чуть слышно хрустнули камешки, и Виктор осознал наличие
азартного, изо всех сил сдерживаемого сопения за спиной. Он чуть выждал и
резко, не выпрямляясь, метнулся в сторону. Толик, пытавшийся напялить ему
на голову чехол от палатки, промахнулся и с плеском влетел в воду.
Подошел с полотенцем через плечо Антон. Рыжие локоны аккуратно
расчесаны, огненная борода - тоже... Интересно, а эту медную проволоку,
которой так обильно курчавится его могучая грудь, он тоже расчесывает?
Некоторое время Антон слушал, как выбирающийся на берег Толик яркими
сочными красками живописует поведение Виктора, температуру воды и свою
печальную судьбу (необходимость ограничивать палитру ввиду присутствия
невдалеке дамы Толик компенсировал поистине виртуозным использованием
доступных ему средств). Лицо Антона выразило высшую степень восхищения:
- А я-то думал, что ты весь из себя злобный археолог. А у тебя,
оказывается, душа поэта!
Над обрывом показалась склонившаяся в изящном полупоклоне фигурка
Наташи с перекинутой через согнутую руку викторовой портянкой, очевидно,
изображающей салфетку:
- Джентльмены, имею честь уведомить: кушать подано! Валите лопать.

Антон старательно облизал ложку, заглянул с надеждой в котелок,
жалобно вздохнул:
- Пусто...
Толик потянулся привольно и хрустко:
- Завтрак успешно завершился, теперь начнем поиски.
Он подумал с минуту, и уточнил, развалившись на траве:
- Непременно начнем поиски. Часа через два...
- Слушай, - Антон окинул его раздумчивым взглядом, - а ведь ты,
наверное, от камбалы произошел. Или от медузы. Просто обалденная у тебя
способность растекаться в горизонтальном положении до совершенно плоского
состояния. И складки местности умело используешь. Это у тебя генетическое,
не иначе. Врожденное.
Толик лениво разлепил пухлые губы, произнес ласково и напевно:
- Заткнись, зараза бородатая...
- Грубый ты все-таки, - заметил Антон неодобрительно.
- Ага, - самодовольно согласился Толик и смежил веки. Не прикрыл, а
именно смежил - бережно, сладостно.
Виктор хлопнул себя по коленям, встал, подошел к Толику:
- Слышь, ты, искатель! Может быть, наконец, объяснишь толком, где ты
собираешься искать? И, заодно, что именно ты собираешься искать? Давай,
вставай и колись. И желательно подробнее.
- И кстати, - Наташа складывала опустошенные миски в котелок, - прошу
учесть, что участвовать в обеде будут только участвовавшие в мытье посуды.
Так что я вам очень-очень советую работу языком совместить с работой
руками.
- Изверги, - сказал Толик и сел.
Деликатное покашливание заставило обернуться всех четверых. Рядом
стоял человек внешности совершенно обычной и заурядной. Настолько
заурядной, что лишь секунд через пять ее созерцания до созерцателей вдруг
дошло, что эта самая заурядность была бы таковой где-нибудь в трамвае,
или, скажем, в очереди за мороженым. А в восьмидесяти километрах от
ближайшего (по мнению Толика и его карты) населенного пункта этот
потрепанный, но довольно опрятный костюм, галстук и остроносые
лакированные туфли выглядели диковато.
- Здравствуйте, - произнес странный визитер с легкой застенчивостью.
- Здра-а-сьте... - настороженно протянул Виктор. Антон же, неясностей
и неразрешенных загадок не приемлющий, спросил прямо:
- Я извиняюсь, вы уругвайский шпион или пришелец?
Гость почему-то понял, что это шутка, тем не менее застенчивость его
стала ощутимее.
- Да не могу я пришельцем быть: не пришел ведь, приехал... - он
кивнул на прислоненный к недальней сосне велосипед. - А вы, я тоже
извиняюсь, не геологи будете?
- Нет, - Антон с сожалением покачал головой. - Мы будем два химика,
археолог и биолог женского рода. Документы вам как предъявлять, по
очереди, или оптом?
Смущение незнакомца достигло апогея. Он развел руками, замямлил,
пятясь поближе к своему велосипеду:
- Да зачем мне?.. Я ж не для этого... Да и правами такими не
уполномочен...
- Не обращайте вы на этого балабона внимания, - Виктор дернул Антона
за бороду. - У него мозги вдвое короче языка. Присаживайтесь. Наташ, у нас
чай остался?
- Простите, пожалуйста, а вы здесь откуда? - длинный нос Толика
трепетал от любопытства.
- Я-то, - гость уже умащивался на траве, стесненно, но не без
благосклонности поглядывал на большую эмалированную кружку, в которую
Наташа наливала дымящуюся заварку. - Я с комплекса, откуда же мне быть?
- С какого?
- То есть как - с какого? - гость изумился. - Не с Боровского же!
Стал бы я в такую даль на велосипеде, да еще через лес, ежели туда автобус
ходит. Спортсмен я, что ли?
Он отхлебнул чаю, зажмурился, помотал головой - горячо. Потом спросил
осторожно:
- А вы, я гляжу, нездешние вроде. Издалека будете?
- Издалека, - ответил Виктор, поскольку Толик от беседы отключился.
Известие о загадочном комплексе, Боровском и ходящем туда из неведомых
мест автобусе повергло его в лихорадочное изучение карты.
Антон склонился к толиковому уху и произнес тихонько, но весьма
внятно:
- Или твоя настоящая фамилия Сусанин, или вечером я тебе покажу, для
чего сделана твоя карта. Правда, она на жесткой бумаге напечатана, но я уж
приму муку сию, дабы постигло ее справедливое возмездие за лживость...
Гость, между тем, продолжал удовлетворять жажду и любопытство:
- Путешествуете, значит... Просто отдыха ради, или цель какую имеете?
- Отдыха ради, но и цель имеем, - Виктор угостил гостя сигаретой,
закурил сам. - Тут где-то языческое святилище должно быть. Толик (вот
этот, с носом, он археолог) по старинным летописям его вычислил. Вот,
ищем. Может, сохранилось...
- Святилище - это дело интересное, - гость деликатно пускал дым в
кулак, отворачивался, затягиваясь. - Только вы километра на три маху дали.
Вам бы ниже по течению, до излучины дойти. Там еще на левом берегу дубочек
приметный, так оно аккурат напротив него, у самой воды.
Антон, Виктор и Наташа одновременно взглянули на Толика, но сразу
отвернулись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30