Я грешен, очень грешен, но каюсь в своих прегрешениях. Нам
всем надо будет предстать перед судом всевышнего, мистер Кессилис. Я и
то запоздал, но явлюсь на суд с покорностью и смирением...
- Слышали, слышали! - грубо прервал его Норсмор.
- Нет, нет, дорогой Норсмор! - закричал банкир. - Не говорите так, не
старайтесь поколебать меня. Не забудьте, дорогой, милый мальчик, не за-
будьте, что сегодня же я могу быть призван моим создателем.
Противно было смотреть на его волнение, но я начинал возмущаться тем,
как Норсмор, взгляды которого мне были хорошо известны и вызывали у меня
только презрение, продолжал высмеивать покаянное настроение жалкого ста-
рика.
- Полноте, дорогой Хеддлстон, - сказал он. - Вы несправедливы к себе.
Вы душой и телом человек мира сего и обучились всем грехам еще до того,
как я родился. Совесть ваша выдублена, как южноамериканская кожа, но
только вы позабыли выдубить и вашу печень, а отсюда, поверьте мне, и все
ваши терзания.
- Шутник, шутник, негодник этакий! - сказал мистер Хеддлстон, погро-
зив пальцем. - Конечно, я не ригорист и всегда ненавидел эту породу, но
и в грехе я никогда не терял лучших чувств. Я вел дурную жизнь, мистер
Кессилис, не стану отрицать этого, но все началось после смерти моей же-
ны, а вы знаете, каково приходится вдовцу. Грешен, каюсь. Но ведь не
отъявленный же злодей. И уж если на то пошло... Что это? - внезапно
прервал он себя, подняв руку, растопырив пальцы, напряженно и боязливо
вслушиваясь. - Нет, слава богу, это только дождь, - помолчав немного,
добавил он с невыразимым облегчением.
Несколько секунд он лежал, откинувшись на подушки, близкий к обморо-
ку. Потом немного пришел в себя и несколько дрожащим голосом снова при-
нялся благодарить меня за участие, которое я собирался принять в его за-
щите,
- Один вопрос, сэр, - сказал я, когда он на минуту остановился. -
Скажите, правда ли, что деньги и теперь при вас?
Вопрос этот ему очень не понравился, но он нехотя согласился, что не-
большая сумма у него есть.
- Так вот, - продолжал я, - ведь они добиваются своих денег? Почему
бы их не отдать?
- Увы! - ответил он, покачивая головой. - Я уже пытался сделать это,
мистер Кессилис, но нет! Как это ни ужасно, они жаждут крови!
- Хеддлстон, не надо передергивать, - сказал Норсмор. - Вам следовало
бы добавить, что вы предлагали тысяч на двести меньше, чем вы им должны.
О разнице стоило бы упомянуть: это, как говорится, кругленькая сумма. И
эти итальянцы рассуждают по-своему вполне резонно. Им кажется, как,
впрочем, и мне, что раз уж они здесь, они могут получить и деньги и
кровь - и баста.
- А деньги в павильоне? - спросил я.
- Тут. Но лучше бы им быть на дне моря, - сказал Норсмор и внезапно
закричал на мистера Хеддлстона, к которому я стоял спиной: - Что это вы
мне строите гримасы? Вы что, думаете, что Кессилис предаст вас?
Мистер Хеддлстон поспешил уверить, что ничего такого ему и в голову
не приходило.
- Ну то-то же! - угрюмо оборвал его Норсмор. - Вы рискуете в конце
концов наскучить нам. Что вы хотели предложить? - обратился он ко мне.
- Я собирался предложить вам на сегодня вот что, - сказал я. - Давай-
те-ка вынесем эти деньги, сколько их есть, и положим перед дверьми па-
вильона. И если придут карбонарии, ну что ж, деньги-то ведь принадлежат
им...
- Нет, нет, - завопил мистер Хеддлстон, - не им! Во всяком случае, не
только им, но всем кредиторам. Все они имеют право на свою долю.
- Слушайте, Хеддлстон, - сказал Норсмор, - к чему эти небылицы?
- Но как же моя дочь? - стонал презренный старик.
- О дочери можете не беспокоиться. Перед вами два жениха, из которых
ей придется выбирать, - Кессилис и я, и оба мы не нищие. А что касается
вас самого, то, по правде говоря, вы не имеете права ни на один грош, и
к тому же, если я не ошибаюсь, вам и жить-то осталось недолго.
Без сомнения, жестоко было так говорить, но мистер Хеддлстон не вызы-
вал к себе сочувствия, и, хотя он дрожал и корчился, я не только одобрил
в душе эту отповедь, но прибавил к ней и свое слово.
- Норсмор и я охотно поможем вам спасти жизнь, - сказал я, - но не
скрываться с награбленным добром.
Видно было, как он боролся с собой, чтобы не поддаться гневу, но ос-
торожность победила.
- Мои дорогие друзья, - сказал он, - делайте со мной и моими деньгами
все, что хотите. Я всецело доверяюсь вам. А теперь дайте мне успоко-
иться.
И мы покинули его, признаюсь, с большим облегчением.
Уходя, я видел, что он снова взялся за свою большую библию и дрожащи-
ми руками надевал очки, собираясь читать.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
О ТОМ, КАК МЫ УСЛЫШАЛИ СКВОЗЬ СТАВНИ ОДНО ТОЛЬКО СЛОВО
Воспоминание об этом дне навсегда запечатлелось в моей памяти. Норс-
мор и я, мы оба были уверены, что нападение неизбежно, и если бы в наших
силах было изменить хотя бы последовательность событий, то, наверное, мы
постарались бы приблизить, но никак не отсрочить критический момент.
Можно было опасаться самого худшего, но мы не могли себе представить ни-
чего ужаснее того ожидания, которое мы переживали. Я никогда не был
рьяным читателем, но всегда любил книги, а в это утро все они казались
мне несносными, и я, едва раскрыв, бросал их. Позднее даже разговаривать
стало невозможно. Все время то один, то другой из нас прислушивался к
какому-нибудь звуку или оглядывал сквозь верхнее окно пустые отмели. А
между тем ничто не говорило о присутствии итальянцев.
Снова и снова обсуждалось мое предложение относительно денег, и будь
мы способны рассуждать здраво, мы, конечно, отвергли бы этот план как
неразумный, но мы были настолько поглощены тревогой, что ухватились за
последнюю соломинку и решили попытать счастья, хотя это только выдавало
присутствие мистера Хеддлстона.
Деньги были частью в звонкой монете, частью в банкнотах, частью же в
чеках на имя некоего Джеймса Грегори. Мы достали все, пересчитали, вло-
жили снова в сундучок Норсмора и заготовили письмо итальянцам, которое
прикрепили к ручке. В нем было клятвенное заявление за подписью нас обо-
их, что здесь все деньги, спасенные от банкротства Хеддлстона. Быть мо-
жет, это был безумнейший из поступков, на который способны были два, по
их собственному мнению, здравомыслящих человека. Если бы сундучок попал
не в те руки, для которых он предназначался, выходило, что мы письменно
сознавались в преступлении, совершенном не нами. Но, как я уже говорил,
тогда мы не способны были здраво судить о вещах и страстно желали хоть
чем-нибудь - все равно, дурным или хорошим - нарушить нестерпимое ожида-
ние беды. Более того, так как мы оба были уверены, что впадины между дю-
нами полны лазутчиков, наблюдающих за каждым нашим шагом, то мы надея-
лись, что наше появление с сундучком может привести к переговорам и, как
знать, даже к соглашению.
Было около трех часов дня, когда мы вышли из павильона. Дождь прекра-
тился, светило солнце. Я никогда не видел, чтобы чайки летали так низко
над домом и так безбоязненно приближались к людям. Одна из них тяжело
захлопала крыльями над моей головой и пронзительно прокричала мне в са-
мое ухо.
- Вот вам и знамение, - сказал Норсмор, который, как все вольнодумцы,
был во власти всяческих суеверий. - Они думают, что мы уже мертвы.
Я ответил на это шуткой, но довольно натянутой, потому что обстановка
действовала и на меня.
Мы поставили наш сундучок за два или три шага от калитки на лужайку
мягкого дерна, и Норсмор помахал в воздухе белым платком. Никто не отоз-
вался. Мы громко кричали по-итальянски, что посланы, чтобы уладить дело,
но тишина нарушалась только чайками и шумом прибоя. У меня было тяжело
на душе, когда мы прекратили наши попытки, и я увидел, что даже Норсмор
был необычно бледен. Он нервно озирался через плечо, как будто опасаясь,
что кто-то сидит в засаде на пути к двери.
- Бог мой! - прошептал он. - Я, кажется, этого не вынесу!
Я отвечал ему тоже шепотом:
- А что, если их вовсе и нет?
- Смотрите, - возразил он, слегка кивнув, как будто боялся указать
рукой.
Я посмотрел в том направлении и над северной частью леса увидел то-
ненький синий дымок, упрямо подымавшийся в безоблачное теперь небо.
- Норсмор, - сказал я (мы все еще разговаривали шепотом), - это ожи-
дание невыносимо. Смерть и то лучше. Оставайтесь здесь охранять па-
вильон, а я пойду и удостоверюсь, хотя бы пришлось дойти до самого их
лагеря.
Он еще раз огляделся, прищурив глаза, и потом утвердительно кивнул
головой.
Сердце у меня стучало, словно молот в кузнице, когда я быстро шел по
направлению к дымку, и хотя до сих пор меня бросало в озноб, теперь я
почувствовал, что весь горю. Местность в этом направлении была очень из-
резана, в ее складках на моем пути могли бы укрыться сотни людей. Но я
недаром исходил эти места и выбирал дорогу по гребням так, чтобы сразу
обозревать несколько ложбин между дюнами. И вскоре я был вознагражден за
эту уловку. Быстро взбежав на бугор, возвышавшийся над окружающими дюна-
ми, я увидел шагах в тридцати согнутую фигуру человека, со всей ему дос-
тупной быстротой пробиравшегося по дну ложбины. Это явно был один из ла-
зутчиков, которого я поднял из засады, громко окликнув его по-английски
и по-итальянски. Он, видя, что прятаться теперь бессмысленно, выпрямил-
ся, выпрыгнул из ложбины и, как стрела, понесся к опушке леса.
Преследовать его не входило в мою задачу. Я удостоверился в своих до-
гадках: мы в осаде и под наблюдением - и, сейчас же повернув назад, по-
шел по своим следам к тому месту, где Норсмор ожидал меня у сундучка. Он
был еще бледнее, чем когда я его оставил, и голос его слегка дрожал.
- Видели вы его лицо? - спросил он.
- Только спину, - ответил я.
- Пойдемте в дом, Фрэнк. Я не считаю себя трусом, но больше я так не
могу, - прошептал он.
Все вокруг было солнечно и спокойно, когда мы вошли в дом; даже чайки
пустились в дальний облет, и видно было, как они мелькали над бухтой и
над дюнами. Эта пустота ужасала меня больше целого полчища врагов.
Только когда мы забаррикадировали дверь, у меня немного отлегло от серд-
ца, и я перевел дух. Норсмор и я обменялись взглядами, и, должно быть,
каждый из нас отметил бледность и растерянность другого.
- Вы были правы, - сказал я. - Все кончено. Пожмем руки в память ста-
рого и в последний раз.
- Хорошо, - ответил он. - Вот моя рука, и поверьте, что я протянул
вам ее без задней мысли. Но помните: если каким-нибудь чудом мы ус-
кользнем из рук этих злодеев, я всеми правдами и неправдами одолею вас.
- Вы надоели мне! - сказал я.
Его это, казалось, задело; он молча дошел до лестницы и остановился.
- Вы меня не понимаете, - сказал он. - Я веду честную игру и только
защищаюсь, вот и все. Надоело это вам или нет, мистер Кессилис, мне ре-
шительно все равно. Я говорю, как мне вздумается, а не для вашего удо-
вольствия. Вы бы шли наверх ухаживать за девушкой. Я останусь здесь.
- И я останусь с вами, - сказал я. - Вы что же, думаете, что я спосо-
бен на нечестный удар, хотя бы и с вашего соизволения?
- Фрэнк, - сказал он с улыбкой, - как жаль, что вы такой осел! У вас
задатки мужчины. И, должно быть, это уже веяние смерти: как вы ни стара-
етесь разозлить меня, вам это не удается. Знаете что? - продолжал он. -
Мне кажется, что мы с вами несчастнейшие люди во всей Англии. Мы дожили
до тридцати лет без жены, без детей, без любимого дела - жалкие горемыки
оба. И надо же было нам столкнуться из-за девушки! Да их миллионы в Сое-
диненном королевстве! Ах, Фрэнк, Фрэнк, жаль мне того, кто проиграет
свой заклад! Все равно, вы или я. Лучше бы ему... - как это говорится в
Библии? - лучше, если бы мельничный жернов повесить ему на шею и бросить
его в море... Давайте-ка выпьем! - предложил он вдруг очень серьезно.
Я был тронут его словами и согласился. Он присел за стол и поднял к
глазам стакан хереса.
- Если вы одолеете меня, Фрэнк, - сказал он, - я запью. А вы что сде-
лаете, если я возьму верх?
- Право, не знаю, - оказал я.
- Ну, - сказал он, - а пока вот вам тост: "Italia irridenta!" [5].
Остаток дня прошел все в том же томительном ожидании. Я накрывал на
стол, в то время как Норсмор и Клара приготовляли обед на кухне. Расха-
живая взад и вперед, я слышал, о чем они говорили, и меня удивило, что
разговор шел все время обо мне. Норсмор опять включил нас в одну скобку
и называл Клару разборчивой невестой; но обо мне он продолжал говорить с
уважением, а если в чем и порицал, то при этом не щадил и себя. Это выз-
вало у меня благодарное чувство, которое в соединении с ожиданием неотв-
ратимой нашей гибели наполнило глаза мои слезами. "Вот ведь, - думал я,
и самому мне смешна была эта тщеславная мысль, - вот здесь нас три бла-
городных человека, гибнущих, чтобы спасти грабителя-банкира!"
Прежде чем сесть за стол, я поглядел в одно из верхних окон. День
клонился к закату. Отмель была до жути пустынна. Сундучок все стоял на
том же месте, где мы его оставили.
Мистер Хеддлстон в длинном желтом халате сел на одном конце стола,
Клара - на другом, тогда - как Норсмор и я сидели друг против друга.
Лампа была хорошо заправлена, вино - отличное, мясо, хотя и холодное,
тоже первого сорта. Мы как бы молча уговорились тщательно избегать вся-
кого упоминания о нависшей катастрофе, и, принимая во внимание трагичес-
кие обстоятельства, обед прошел веселее, чем можно было ожидать. Правда,
время от времени Норсмор или я поднимались из-за стола, чтобы осмотреть
наши запоры, и каждый раз мистер Хеддлстон, как бы вспоминая о своем по-
ложении, озирался вокруг. Глаза его, казалось, стекленели, а лицо выра-
жало ужас. Но потом он поспешно осушал свой стакан, вытирал лоб платком
и снова вступал в разговор.
Я был поражен умом и образованностью, которые он при этом обнаружи-
вал. Мистер Хеддлстон был, несомненно, незаурядный человек, он много чи-
тал, много видел и здраво судил о вещах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46