Солнце взошло
уже довольно давно и сильно припекало мне затылок; воздух застыл в тяже-
лой грозовой неподвижности, но был удивительно прозрачен; далеко на се-
верозападе, где островки были особенно густы, висела небольшая гряда
лохматых облаков, а голову Бен-Кайо окутывали уже не ленты, а плотный
капюшон тумана. Погода таила в себе угрозу. Море, правда, было гладким,
как стекло, - Гребень был лишь морщинкой, а Веселые Молодцы - легкими
шапками пены; однако мое зрение и слух, давно свыкшиеся с этими местами,
различали в море скрытую тревогу; и на вершине холма я услышал, как оно
вдруг словно глубоко вздохнуло, и даже Гребень, несмотря на свое спо-
койствие, казалось, замышлял какое-нибудь злодеяние. Тут следует упомя-
нуть, что все мы, обитатели здешних мест, приписываем этому странному и
опасному порождению приливов если не пророческий дар, то, во всяком слу-
чае, способность предупреждать о несчастье.
Я прибавил шагу и вскоре уже спустился по склону к той части Ароса,
которую мы зовем Песчаной бухтой. Она довольно велика, если принять во
внимание малые размеры острова, хорошо укрыта почти от всех ветров, кро-
ме самого постоянного, на западе мелка и окаймлена невысокими песчаными
дюнами, но в восточном ее конце глубина достигает нескольких саженей, а
берег встает из воды отвесными скалами. Туда-то в определенный час каж-
дого прилива и заворачивает сильное течение, упомянутое моим дядей. Чуть
позже, когда Гребень вздымается круче, появляется обратное подводное те-
чение, которое, по моему мнению, и углубило дно в этой части бухты. Из
Песчаной бухты не видно ничего, кроме кусочка горизонта или - во время
бури - огромных валов, взлетающих ввысь над подводным рифом.
На полдороге я увидел корабль, потерпевший крушение в феврале, - до-
вольно большой бриг, который, переломившись почти пополам, лежал на бе-
регу у восточной границы песков. Я направился прямо к нему и уже почти
достиг песка, как вдруг мой взгляд привлекла полянка, где папоротники и
вереск были выполоты, чтобы освободить место для одной из тех длинных
узких и сходных с человеческим телом насыпей, которые мы так часто видим
на кладбище. Я остановился, словно пораженный громом. Никто ни словом не
упомянул при мне, что на острове был кто-то похоронен. Рори, Мери и мой
дядя - все хранили молчание. Правда, я не сомневался, что Мери ничего не
знает, но тем не менее здесь, перед моими глазами, было бесспорное дока-
зательство этого факта. Я смотрел на могилу, с ужасом спрашивая себя,
что за человек спит последним сном в этом уединенном, омытом морем скле-
пе, ожидая трубы последнего суда, и не находил иного ответа на этот воп-
рос, кроме того, которого страшился. Во всяком случае, он попал сюда с
погибшего корабля - быть может, подобно морякам испанской Армады, он
явился
из какой-то далекой и богатой страны, а может быть,
это был мой земляк, которому суждено было погибнуть
у самого порога своего дома. Несколько минут я, обна-
жив голову, медлил подле него, и мне было грустно,
что наша религия не позволяет, мне помолиться за не-
счастного или, наподобие древних греков, почтить его
кончину каким-нибудь торжественным обрядом. Я знал
что, хотя его кости упокоились здесь, став частью Аро-
са до Судного дня, бессмертная душа его была далеко
отсюда и испытывала сейчас то ли блаженство вечного
воскресения, то ли адские муки. Я знал это, и все же
меня охватил страх при мысли, что, быть может, он
пребывает совсем близко от меня, пока я стою здесь,
над его могилой, что он не покинул места, где встретил
свой злополучный конец.
Помрачнев, я отвернулся от могилы и стал рассматривать разбитый бриг
- зрелище, едва ли менее меланхоличное. Его нос лежал чуть выше линии
прилива; переломился он позади фок-мачты - впрочем, мачт на нем уже не
было, так как обе были потеряны во время бури. Берег здесь очень крут, а
нос лежал на много футов ниже кормы, так что место разлома ничто не за-
гораживало, и корпус просматривался насквозь. Название брига почти стер-
лось, и я так и не разобрал: то ли он назывался "Христиания" в честь
норвежского города, то ли носил имя "Христианы", добродетельной супруги
Христиана из "Пути паломника", этой старинной нравоучительной книги. Су-
дя по постройке, корабль не был английским, но установить его нацио-
нальность я не мог. Он был некогда выкрашен в зеленый цвет, но краска
выцвела, побурела и отставала от дерева длинными полосками. Рядом с кор-
пусом лежал обломок грот-мачты, почти занесенный песком. Зрелище поисти-
не было печальным, и на мои глаза навертывались слезы, пока я глядел на
еще сохранившиеся обрывки снастей, которых прежде так часто касались ру-
ки перекликающихся матросов, на узкий трап, по которому они подымались и
спускались, повинуясь словам команды, на бедного безносого ангела под
бушпритом, который на своем веку нырял в такое множество бегущих волн.
Не знаю, был ли тому причиной бриг или могила, но пока я стоял там,
положив руку на разбитые бревна борта, я предавался тягостным размышле-
ниям. Мое воображение поразила горькая судьба и бесприютность не только
людей, но и неодушевленных кораблей, которым суждена гибель у чужих бе-
регов. Извлекать выгоду из подобного величайшего несчастья - что могло
быть трусливее и гнуснее! И мои собственные поиски показались мне ко-
щунственными. Но тут я вспомнил Мери, и ко мне вернулась решимость. Я
знал, что дядя никогда не согласится на ее брак с бедняком, а она, как я
был твердо убежден, ни за что не пошла бы под венец без его разрешения и
одобрения. И мне подобало не сидеть сложа руки, но трудиться ради моей
будущей жены. Усмехнувшись, я подумал, что величественная морская кре-
пость "Эспирито Санто" сложила свои кости в Песчаной бухте несколько ве-
ков назад, и можно уже не заботиться о правах, столь давно исчезнувших,
и не оплакивать несчастье, уже давным-давно забытое.
Я твердо знал, где мне следует искать останки галеона. И направление
течения и глубина указывали на то, что, вероятнее всего, они лежат в
восточном конце бухты, под скалами. Если "Эспирито Санто" действительно
погиб в Песчаной бухте и если за эти долгие века от него хоть что-то
сохранилось, то найти эти обломки я мог только там. Как я уже упоминал,
дно здесь уходит вниз очень круто, и даже у самых скал глубина достигает
нескольких саженей. Я шел по их краю, и взгляд мой далеко охватывал пес-
чаное дно бухты; солнечные лучи проникали в чистую, прозрачную глубину,
и бухта казалась одним огромным незамутненным кристаллом, вроде тех, ка-
кие выставляются напоказ в мастерской камнереза; о том, что передо мной
была вода, можно было догадаться только по вечному внутреннему трепету,
по дрожащей игре солнечных отблесков и сетки теней в глубине да по ред-
кому всплеску, и лопающимся пузырям у берега. Тени скал тянулись от их
подножий довольно далеко, и моя собственная тень, скользившая, медлившая
и склонявшаяся на вершине их теней, иногда достигала середины бухты.
Именно в этой полосе теней я и искал "Эспирито Санто", так как именно
там подводное течение достигало наибольшей силы и при приливе и при от-
ливе. Хотя в этот томительно жаркий день вода казалась прохладной повсю-
ду, здесь она выглядела еще более прохладной и таинственно манящей. Од-
нако, как ни напрягал я зрение, я ничего не мог разглядеть, кроме нес-
кольких рыб, темной заросли водорослей да нескольких камней, которые не-
когда скатились с берега, а теперь лежали, разбросанные по песчаному
дну. Я дважды прошел скалы из конца в конец, но не обнаружил никаких
следов разбитого корабля и убедился, что обломки могли находиться лишь в
одном месте. На глубине пяти саженей над песчаным дном вздымался широкий
уступ, казавшийся сверху продолжением скал, по которым я ходил. Он весь
зарос густыми водорослями, и колышущаяся чаща мешала мне разглядеть, что
находится под ней. Однако по форме и размерам уступ этот напоминал кор-
пус корабля. Во всяком случае, он был единственной моей надеждой. Если
эти водоросли не скрывали "Эспирито Санто", значит, в Песчаной бухте его
нет. И я решил немедленно покончить с неизвестностью и либо вернуться в
Арос богачом, либо навсегда излечиться от мечты стать богатым.
Я разделся донага, но остановился у самого края скалы, в нереши-
тельности стиснув руки. Бухта подо мной была абсолютно спокойна, и тиши-
ну нарушал только плеск, доносившийся из-за мыса, где резвилась стая
дельфинов. И все же меня удерживал какой-то непонятный страх. Море наве-
вало на меня тоску, мне вспомнились суеверные слова дяди; в голове у ме-
ня проносились мысли о мертвецах, могилах, - старых разбитых кораблях.
Но солнце, припекавшее мне плечи, наполнило жаром мое сердце, и, накло-
нившись, я нырнул в воду.
Мне еле-еле удалось уцепиться за плеть одной из тех водорослей, кото-
рыми так густо порос уступ; но этот ненадежный якорь все же на мгновение
удержал меня на глубине, а потом я ухватил целую горсть толстых
скользких стеблей и, упершись ногами в край уступа, огляделся по сторо-
нам. Кругом простирался светлый песок, достигавший подножия скал - при-
ливы и течение разровняли его так, что он походил на аллею в каком-ни-
будь парке. И передо мной, насколько хватал глаз, тянулся все тот же
чуть волнистый песок, устилавший залитое солнцем дно бухты. Однако выс-
туп, на котором я в ту минуту держался, покрывали водоросли, густые,
точно вереск на каком-нибудь пригорке, а утес, к которому он примыкал,
был под поверхностью воды увит бурыми лианами. В этом ровно колышущемся
хаосе трудно было различить что-нибудь определенное, и я никак не мог
разобрать, прижаты ли мои подошвы к камням или к бревнам испанского га-
леона, но тут весь пучок водорослей в моей руке подался, и через мгнове-
ние я уже очутился на поверхности, где сверкающая вода и берега бухты
заплясали, закружились вокруг меня в ярко-алом тумане.
Я вскарабкался назад на скалы и бросил наземь все еще зажатый в руке
пучок водорослей. Раздался легкий звон, словно рядом упала монета. Я
наклонился - передо мной лежала железная пряжка от башмака, покрытая
коркой рыжей ржавчины. При виде этого трогательного напоминания о давно
оборвавшейся жизни мое сердце преисполнилось нового чувства. Но то была
не надежда и не страх, а только безысходная грусть. Я стоял, держа пряж-
ку, и в моем воображении встал образ ее прежнего владельца. Я видел его
обветренное лицо, покрытые мозолями матросские ладони, слышал его голос,
охрипший от ритмичных криков у кабестана, видел даже его ногу, некогда
украшенную этой пряжкой и торопливо ступавшую по качающимся палубам, - я
видел перед собой человека, подобного мне, с волосами, кровью, зрячими
глазами; то был не призрак, подстерегший меня в этом уединенном солнеч-
ном местечке, но друг, которого я низко предал. Действительно ли тут, на
дне, покоился огромный галеон с пушками, якорями и сокровищами, такой,
каким он отплыл когда-то из Испании? Правда ли, что эта старинная; мно-
голюдная морская крепость превратилась теперь в риф в Песчаной бухте,
что ее палубы укрыл лес водорослей, в каютах мечет икру рыба, и в них не
слышно ни звука, кроме шороха воды, и не заметно иного движения, кроме
вечного колыхания водорослей? А может быть (и это казалось мне вероят-
нее), тут лежал лишь обломок разбитого иностранного брига - и эту пряжку
купил совсем недавно и носил человек, который был моим современником,
слышал изо дня в день те же самые новости, думал о том же самом и даже
молился в том же храме, что и я?
Но как бы то ни было, мной овладели мрачные мысли, в ушах звучали
слова дяди: "Там мертвецы... ", - и хотя я решил нырнуть еще раз, к краю
скалы я подошел с большой неохотой. В эту минуту вся бухта внезапно пе-
ременилась. Она не была уже прозрачной, видимой насквозь, точно дом со
стеклянной крышей, тихой опочивальней зеленых солнечных лучей. Чуть за-
метный ветер разбил зеркало, и глубина исполнилась смятенным мраком, в
котором метались проблески света и клубящиеся тени. Даже выступ подо
мной словно раскачивался и дрожал. Теперь он грозил опасностью, был по-
лон тайных ловушек, и когда я прыгнул в море вторично, сердце мое сжима-
лось от страха.
Как и в первый раз, я уцепился за водоросли и стал шарить в их колы-
шущейся чаще. Все, до чего карались мои пальцы, было холодным, мягким и
липким. Среди стеблей бегало бочком взад и вперед множество крабов и
омаров. Я стиснул зубы при виде этих тварей, питающихся мертвечиной. И
всюду я ощущал шероховатую поверхность и трещины твердого, монолитного
камня - никаких досок, никакого железа, ни малейших следов погибшего ко-
рабля "Эспирито Санто" тут не было. Я помню, что почувствовал почти об-
легчение, когда убедился в своем просчете, и уже готов был неторопливо
подняться на поверхность, как вдруг случилось нечто, от чего я вынырнул
стремительно, вне себя от ужаса. Я слишком замешкался с моими поисками -
начался прилив, течение в Песчаной бухте усиливалось, и она уже не была
безопасным местом для одинокого пловца. Ну, так вот: в последнюю секунду
в водоросли внезапно ударила волна течения, я потерял равновесие, опро-
кинулся на бок и, инстинктивно ища опоры, ухватился за что-то твердое и
холодное. По-моему, я сразу же понял, что это было такое. Во всяком слу-
чае, я немедленно выпустил водоросли, которые еще сжимал в другой руке,
рванулся из глубины вверх и через мгновение уже вылезал на дружелюбные
скалы, держа в руке берцовую кость человека.
Люди - существа материальные, тугодумы, с трудом улавливающие связи
причин и следствий. Могила, обломки брига, заржавевшая пряжка, несомнен-
но, были красноречивее всяких слов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46