- осведомился нотариус.
- Сейчас узнаю, мистер Аттерсон, - ответил Пул, впуская гостя в
большую уютную прихожую с низким потолком и каменным полом, где (точно в
помещичьем доме) пылал большой камин, а у стен стояли дорогие дубовые
шкафы и горки.
- Вы подождете тут у огонька, сэр, или зажечь лампу в столовой?
- Благодарю вас, я подожду тут, - ответил нотариус и оперся о высокую
каминную решетку. Прихожая, в которой он теперь остался один, была люби-
мым детищем его друга, доктора Джекила, и сам Аттерсон не раз называл ее
самой приятной комнатой в Лондоне. Но в этот вечер по его жилам струился
холод, повсюду ему чудилось лицо Хайда, он испытывал (большая для него
редкость) гнетущее отвращение к жизни; его смятенному духу чудилась зло-
вещая угроза в отблесках огня, игравших на полированных шкафах, в тре-
вожном трепете теней на потолке. Он со стыдом заметил, что испытал
большое облегчение, когда в прихожую вернулся Пул. Дворецкий сообщил,
что доктор Джекил куда-то ушел.
- Я видел, Пул, как мистер Хайд входил в дверь бывшей секционной, -
сказал нотариус. - Это ничего? Раз доктора Джекила нет дома...
- Это ничего, сэр, - ответил слуга. - У мистера Хайда есть свой ключ.
- Ваш хозяин, по-видимому, очень доверяет этому молодому человеку,
Пул, - задумчиво продолжал нотариус.
- Да, сэр, очень, - ответил Пул. - Нам всем приказано исполнять его
распоряжения.
- Мне, кажется, не приходилось встречаться с мистером Хайдом здесь? -
спросил Аттерсон.
- Нет, нет, сэр. Он у нас никогда не обедает, - выразительно ответил
дворецкий. - По правде говоря, в доме мы его почти не видим; он всегда
приходит и уходит через лабораторию.
- Что же! Доброй ночи. Пул.
- Доброй ночи, мистер Аттерсон.
И нотариус с тяжелым сердцем побрел домой. "Бедный Гарри Джекил! -
думал он. - Боюсь, над ним нависла беда! В молодости он вел бурную жизнь
- конечно, это было давно, но божеские законы не имеют срока давности.
Да-да, конечно, это так: тень какого-то старинного греха, язва скрытого
позора, кара, настигшая его через много лет после того, как проступок
изгладился из памяти, а любовь к себе нашла ему извинение". Испугавшись
этой мысли, нотариус задумался о собственным прошлым и начал рыться во
всех уголках памяти, полный страха, что оттуда, точно чертик из коробоч-
ки, вдруг выпрыгнет какая-нибудь бесчестная проделка. Его прошлое было
почти безупречно - немного нашлось бы людей, которые имели бы Право с
большей уверенностью перечитать свиток своей жизни, и все же воспомина-
ния о многих дурных поступках не раз и не два повергали его во прах,
чтобы затем он мог воспрянуть, с робкой и смиренной благодарностью при-
помнив, от скольких еще дурных поступков он вовремя удержался. Затем его
мысли вновь обратились к прежнему предмету, и в сердце вспыхнула искра
надежды. "Этим молодчиком Хайдом следовало бы заняться: у него, несом-
ненно, есть свои тайны - черные тайны, если судить по его виду, тайны,
по сравнению с которыми худшие грехи бедняги Джекила покажутся солнечным
светом. Так больше продолжаться не может. Я холодею при одной мысли, что
эта тварь воровато подкрадывается к постели Гарри. Бедный Гарри, какое
пробуждение его ожидает! И какая опасность ему грозит - ведь если этот
Хайд проведает про завещание, ему, быть может, захочется поскорее полу-
чить свое наследство! Да-да, мне следует вмешаться... Только бы Джекил
позволил мне вмешаться, - добавил он. - Только бы он позволил". Ибо пе-
ред его умственным взором вновь, словно огненный транспарант, вспыхнули
странные условия этого завещания.

ДОКТОР ДЖЕКИЛ БЫЛ СПОКОЕН
По счастливому стечению обстоятельств две недели спустя доктор Джекил
дал один из своих приятных обедов, на который пригласил человек шесть
старых друзей - людей умных и почтенных, а к тому же тонких знатоков, и
ценителей хороших вин. Когда гости начали расходиться, мистер Аттерсон
под каким-то предлогом задержался. В этом не было ничего необычного - он
далеко не в первый раз уходил из гостей позже остальных. Там, где Аттер-
сона любили, его любили искренне. Нередко, хозяин дома просил суховатого
нотариуса остаться, когда весельчаки и остроумцы уже покидали его кров;
многим нравилось готовиться к одиночеству в его тихом обществе, нрави-
лось после усилий, потраченных на расточительное веселье, освежать мысли
в его плодоносном молчании. Доктор Джекил не был исключением из этого
правила, и теперь, когда он расположился по другую сторону камина -
крупный, хорошо сложенный, моложавый мужчина лет пятидесяти, с лицом,
быть может, не совсем открытым, но, бесспорно, умным и добрым, - вы лег-
ко заключили бы по его взгляду, что он питает к мистеру Аттерсону самую
теплую привязанность.
- Мне давно уже хотелось поговорить с вами, Джекил, - сказал нотари-
ус. - О вашем завещании.
Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что тема эта доктору непри-
ятна, однако он ответил нотариусу с веселой непринужденностью.
- Мой бедный Аттерсон! - воскликнул он. - На этот раз вам не повезло
с клиентом. Мне не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь так расстраивал-
ся, как расстроились вы, когда прочли мое завещание. Если, конечно, не
считать этого упрямого педанта Лэньона, который не стерпел моей научной
ереси, как он изволил выразиться. О, я знаю, что он превосходный человек
- не хмурьтесь, пожалуйста. Да, превосходный, и я все время думаю, что
нам следовало бы видеться почаще; но это не мешает ему быть упрямым пе-
дантом - невежественным, надутым педантом! Я ни в ком так не разочаровы-
вался, как в Лэньоне.
- Вы знаете, что оно мне всегда казалось странным, - продолжал мистер
Аттерсон, безжалостно игнорируя попытку доктора переменить разговор.
- Мое завещание? Да, конечно, знаю, - ответил доктор с некоторой рез-
костью. - Вы мне это уже говорили.
- Теперь я хотел бы повторить это вам еще раз, - продолжал нотариус.
- Мне стало кое-что известно про Хайда.
По крупному красивому лицу доктора Джекила разлилась бледность, его
глаза потемнели.
- Я не желаю больше ничего слушать, - сказал он. - Мне кажется, мы
согласились не обсуждать этого вопроса.
- Но то, что я слышал, отвратительно.
- Это ничего не меняет. Вы не понимаете, в каком я нахожусь положе-
нии, - сбивчиво ответил доктор. - Оно крайне щекотливо, Аттерсон, крайне
щекотливо и странно, очень странно. Это один из тех случаев, когда сло-
вами делу не поможешь.
- Джекил, - сказал Аттерсон, - вы знаете меня. Знаете, что на меня
можно положиться. Доверьтесь мне, и я не сомневаюсь, что сумею вам по-
мочь.
- Мой дорогой Аттерсон, - сказал доктор. - Вы очень добры, очень, и я
не нахожу слов, чтобы выразить мою признательность. Я верю вам безуслов-
но и полагаюсь на вас больше, чем на кого-нибудь еще, больше, чем на се-
бя, но у меня нет выбора. Однако тут совсем не то, что вам кажется, и
дело обстоит далеко не так плохо; и, чтобы успокоить ваше доброе сердце,
я скажу вам одну вещь: стоит мне захотеть, и я легко и навсегда избав-
люсь от мистера Хайда. Даю вам слово и еще раз от всей души благодарю
вас. Но я должен сказать вам кое-что, Аттерсон (и надеюсь, вы поймете
меня правильно): это - мое частное дело, и я прошу вас не вмешиваться.
Аттерсон некоторое время размышлял, глядя на огонь.
- Разумеется, это ваше право, - наконец сказал он, вставая.
- Ну, раз уж мы заговорили об этом, и, надеюсь, в последний раз, -
сказал доктор, - мне хотелось бы, чтобы вы поняли одно. Я действительно
принимаю большое участие в бедняге Хайде. Я знаю, что вы его видели - он
мне об этом рассказывал, - и боюсь, он был с вами груб. Однако я прини-
маю самое искреннее участие в этом молодом человеке; если меня не ста-
нет, то прошу вас, Аттерсон, обещайте мне, что вы будете к нему снисхо-
дительны и оградите его права. Я уверен, что вы согласились бы, знай вы
все, а ваше обещание снимет камень с моей души.
- Я не могу обещать, что когда-нибудь стану питать к нему симпатию, -
сказал Аттерсон.
- Об этом я не прошу, - грустно произнес Джекил, положив руку на пле-
чо нотариуса. - Я прошу только о справедливости; я только прошу вас по-
мочь ему, ради меня, когда меня не станет.
Аттерсон не мог удержаться от глубокого вздоха.
- Хорошо, - сказал он. - Я обещаю.

УБИЙСТВО КЭРЬЮ
Одиннадцать месяцев спустя, в октябре 18... года, Лондон был потрясен
неслыханно зверским преступлением, которое наделало особенно много шума,
так как жертвой оказался человек, занимавший высокое положение. Те нем-
ногие подробности, которые были известны, производили ошеломляющее впе-
чатление. Служанка, остававшаяся одна в доме неподалеку от реки, подня-
лась в одиннадцатом часу к себе в комнату, намереваясь лечь спать. Хотя
под утро город окутал туман, вечер был ясным, и проулок, куда выходило
окно ее комнаты, ярко освещала полная луна. По-видимому, служанка была
романтической натурой: во всяком случае, она села на свой сундучок, сто-
явший у самого окна, и предалась мечтам. Ни разу в жизни (со слезами
повторяла она, когда рассказывала о случившемся), ни разу в жизни не ис-
пытывала она такого умиротворения, такой благожелательности ко всем лю-
дям и ко всему миру. Вскоре она заметила, что к их дому приближается по-
жилой и очень красивый джентльмен с белоснежными волосами, а навстречу
ему идет другой, низенький джентльмен, на которого она сперва не обрати-
ла никакого внимания. Когда они встретились (это произошло почти под са-
мым окном служанки), пожилой джентльмен поклонился и весьма учтиво обра-
тился к другому прохожему. Видимо, речь шла о каком-то пустяке - судя по
его жесту, можно было заключить, что он просто спрашивает дорогу, одна-
ко, когда он заговорил, на его лицо упал лунный свет, и девушка залюбо-
валась им - такой чистой и старомодной добротой оно дышало, причем эта
доброта сочеталась с чемто более высоким, говорившим о заслуженном ду-
шевном мире. Тут она взглянула на второго прохожего и, к своему удивле-
нию, узнала в нем некоего мистера Хайда, который однажды приходил к ее
хозяину и к которому она сразу же прониклась живейшей неприязнью. В ру-
ках он держал тяжелую трость, которой все время поигрывал; он не ответил
ни слова и, казалось, слушал с плохо скрытым раздражением. Внезапно он
пришел в дикую ярость - затопал йогами, взмахнул тростью и вообще повел
себя, по словам служанки, как буйнопомешанный. Почтенный старец попятил-
ся с недоумевающим и несколько обиженным видом, а мистер Хайд, словно
сорвавшись с цепи, свалил его на землю ударом трости. В следующий миг он
с обезьяньей злобой примялся топтать свою жертву и осыпать ее градом
ударов - служанка слышала, как хрустели кости, видела, как тело подпры-
гивало на мостовой, и от ужаса лишилась чувств.
Когда она пришла в себя и принялась звать полицию, было уже два часа
ночи. Убийца давно скрылся, но невообразимо изуродованное тело его жерт-
вы лежало на мостовой. Трость, послужившая орудием преступления, хотя и
была сделана из какого-то редкостного, твердого и тяжелого дерева, пере-
ломилась пополам - с такой свирепой и неутолимой жестокостью наносились
удары. Один расщепившийся конец скатился в сточную канаву, а другой, без
сомнения, унес убийца. В карманах жертвы были найдены кошелек и золотые
часы, но никаких визитных карточек или бумаг, кроме запечатанного кон-
верта, который несчастный, возможно, нес на почту и который был адресо-
ван мистеру Аттерсону.
Письмо доставили нотариусу на следующее утро, когда он еще лежал в
постели. Едва он увидел конверт и услышал о случившемся, его лицо стало
очень озабоченным,
- Я ничего не скажу, пока не увижу тела, - объявил он. - Все это мо-
жет принять весьма серьезный оборот. Будьте любезны обождать, пока я
оденусь.
Все так же хмурясь, он наскоро позавтракал и поехал в полицейский
участок, куда увезли тело. Взглянув на убитого, он сразу же кивнул.
- Да, - сказал он. - Я его узнаю. Должен с прискорбием сообщить вам,
что это сэр Дэнверс Кэрью.
- Боже великий! - воскликнул полицейский. - Неужели, сэр? - В его
глазах вспыхнуло профессиональное честолюбие. - Это наделает много шума,
- заметил он. - Может быть, вам известен убийца? - Тут он кратко сообщил
суть рассказа служанки и показал нотариусу обломок трости.
Когда мистер Аттерсон услышал имя Хайда, у него сжалось сердце, но
при виде трости он уже не мог долее сомневаться: хотя она была сломана и
расщеплена, он узнал в ней палку, которую много лет назад сам подарил
Генри Джекилу.
- Этот мистер Хайд невысок ростом? - спросил он.
- Совсем карлик и необыкновенно злобный - так утверждает служанка, -
ответил полицейский.
Мистер Аттерсон задумался, а потом поднял голову и сказал:
- Если вы поедете со мной, я думаю, мне удастся указать вам его дом.
Было уже около девяти часов утра, и город окутывал первый осенний ту-
ман. Небо было скрыто непроницаемым шоколадного цвета пологом, но ветер
гнал и крутил эти колышущиеся пары, и пока кеб медленно полз по улицам,
перед глазами мистера Аттерсона проходили бесчисленные степени и оттенки
сумерек: то вокруг смыкалась мгла уходящего вечера, то ее пронизывало
густое рыжее сияние, словно жуткий отблеск странного пожара, то туман на
мгновение рассеивался совсем и меж свивающихся прядей успевал прос-
кользнуть чахлый солнечный луч. И в этом переменчивом освещении унылый
район Сохо с его грязными мостовыми, оборванными прохожими и горящими
фонарями, которые то ли еще не были погашены, то ли были зажжены вновь
при столь неурочном и тягостном вторжении тьмы, - этот район, как каза-
лось мистеру Аттерсону, мог принадлежать только городу, привидевшемуся в
кошмаре. Кроме того, нотариуса одолевали самые мрачные мысли, и, когда
он взглядывал на своего спутника, его вдруг охватывал тот страх перед
законом и представителями закона, который по временам овладевает даже
самыми честными людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46