Я решил, что это сигнал помощникам Норсмора на суше, и, выйдя
из лесу, осмотрелся, ища подтверждения своей догадке.
Вдоль опушки леса вилась дорожка - кратчайший путь от усадьбы к па-
вильону, - и, взглянув в эту сторону, я увидел не более как в четверти
мили быстро приближавшийся огонек. Судя по его колеблющемуся свету, это
был фонарь в руках человека, шедшего по извилинам тропинки и то и дело
пережидавшего яростные порывы ветра. Я снова спрятался в кустарнике и
нетерпеливо ждал приближения нового лица. Это оказалась женщина, и, ког-
да она проходила шагах в трех от моей засады, я узнал ее. Сообщницей
Норсмора в этом таинственном деле была глухая и молчаливая женщина, нян-
чившая его в детстве, а потом ставшая его домоправительницей.
Я следовал за ней на коротком расстоянии, пользуясь для прикрытия
бесчисленными пригорками и впадинами и непроглядной тьмой. Даже если бы
она не была глуха, все равно ветер и прибой не дали бы ей расслышать шум
моих шагов. Она вошла в дом, поднялась во второй этаж и осветила одно из
окон, выходивших на мор" Тотчас же фонарь на мачте был опущен и погашен.
Он выполнил свою задачу: люди на борту удостоверились, что их ждут. Ста-
руха, по-видимому, продолжала готовиться к встрече. Хотя она и не откры-
вала других ставен, я видел, как свет мелькал то там, то здесь по всему
дому, и снопы искр, показывавшиеся из труб, говорили о том, что она за-
тапливала печи одну за другой.
Теперь я был уверен, что Норсмор и его гости высадятся на берег, как
только вода покроет мели. В такую погоду трудно было управлять шлюпкой,
и к моему любопытству примешивалась тревога, когда я думал о том, как
опасна сейчас высадка. Правда, мой приятель был величайший сумасброд, но
в данном случае сумасбродство принимало тревожный и угрожающий характер.
Движимый этими разнородными чувствами, я направился к бухте и лег ничком
в небольшой впадине шагах в шести от тропки к павильону. Оттуда я легко
мог разглядеть вновь прибывших и тут же приветствовать их, если они ока-
жутся теми, кого я ожидал увидеть.
Незадолго до одиннадцати, когда прилив едва прикрыл отмели, у самого
берега вдруг появился свет лодочного фонаря. Напрягая зрение, я различил
и другой фонарь, мелькавший дальше от берега и то и дело скрываемый
гребнями волн. Ветер, все крепчавший с наступлением ночи, и опасное по-
ложение яхты у подветренного берега, должно быть, заставили поторопиться
с высадкой.
Вскоре на тропинке показались четыре матроса, тащившие очень тяжелый
сундук; пятый освещал им дорогу фонарем. Они прошли совсем рядом со
мной, и старуха впустила их в дом. Затем они вернулись к берегу и еще
раз прошли мимо меня с сундуком побольше, но, очевидно, не таким тяже-
лым. Они сделали и третий рейс; и на этот раз один из матросов нес кожа-
ный чемодан, а другие - дамский саквояж и прочую кладь, явно принадле-
жавшую женщине. Это крайне подстрекнуло мое любопытство. Если среди гос-
тей Норсмора была дама, это означало полную перемену в его привычках и
отказ от его излюбленных теорий и взглядов на жизнь. Когда мы с ним жили
вместе, павильон был храмом женоненавистников. А теперь представительни-
ца ненавистного пола должна была поселиться под его кровлей. Я припомнил
кое-что из виденного мною в павильоне - некоторые черты изнеженности и
даже кокетства, которые поразили меня в убранстве комнат. Теперь мне яс-
на была цель этих приготовлений, и я дивился своей тупости и недогадли-
вости.
Все эти мои догадки были прерваны появлением второго фонаря; нес его
моряк, которого я до сих пор не видел. Он освещал дорогу к павильону
двум людям. Это были, конечно, те самые гости, для которых делались все
приготовления, и я напрягал зрение и слух, когда они проходили мимо ме-
ня. Один из них был мужчина необычайно большого роста. Нахлобученная на
глаза дорожная шапка, поднятый и наглухо застегнутый воротник скрывали
его лицо. О нем только и можно было сказать, что он очень высок и дви-
жется, словно больной, тяжелой, неуверенной походкой. Рядом с ним, не то
прижавшись к нему, не то поддерживая его - этого я не мог разобрать, -
шла молодая, высокая, стройная женщина. Она была очень бледна, но мерца-
ющий свет фонаря бросал на ее лицо такие резкие и подвижные тени, что я
не мог сказать, дурна ли она, словно смертный грех, или прекрасна, как
это впоследствии оказалось.
Когда они поравнялись со мной, девушка что-то сказала, но ветер унес
ее слова.
- Молчи! - ответил ее спутник.
Тон, каким было сказано это слово, поразил и встревожил меня. Это бы-
ло восклицание человека, угнетаемого смертельным страхом; я никогда не
слышал слова, произнесенного так выразительно, и до сих пор я слышу его,
когда в ночном бреду возвращаюсь к давно прошедшим временам. Говоря,
мужчина обернулся к девушке, и я мельком заметил густую рыжую бороду,
нос, переломленный, должно быть, в молодости, и светлые глаза, расширен-
ные сильнейшим страхом. Но они уже прошли мимо меня и, в свою очередь,
были впущены в дом. Поодиночке и группами матросы вернулись к бухте. Ве-
тер донес до меня звук грубого голоса и команду: "Отчаливай!" Затем
спустя мгновение показался еще один фонарь. Его нес Норсмор. Он был
один.
И жена моя и я, то есть и мужчина и женщина, часто удивлялись, каким
образом этот человек мог быть с одно и то же время настолько привлека-
тельным и отталкивающим. У него была наружность настоящего джентльмена,
лицо вдумчивое и решительное, но стоило приглядеться к нему даже в доб-
рую минуту, чтобы увидеть душу, достойную насильника и работорговца. Я
никогда не встречал человека более вспыльчивого и мстительного. Он сое-
динял пылкие страсти южанина с умением северян таить холодную ненависть,
и это, как грозное предупреждение, ясно отражалось на его лице. Он был
смуглый брюнет, высокий, сильный и подвижный; правильные черты лица его
портило угрожающее выражение. В эту минуту он был бледнее обычного, бро-
ви у него были нахмурены, губы подергивались, и он шел, озираясь, словно
опасался нападения. И все же выражение его лица показалось мне торжест-
вующим, как у человека, преуспевшего в своем деле и близкого к его за-
вершению.
Отчасти из чувства деликатности - сознаюсь, довольно запоздалой, - а
больше из желания напугать его я решил сейчас же обнаружить свое при-
сутствие.
Я быстро вскочил на ноги и шагнул к нему.
- Норсмор! - окликнул я его.
Никогда в жизни я не был так изумлен. Не говоря ни слова, он бросился
на меня, что-то блеснуло в его руке, и он замахнулся на меня кинжалом. В
то же мгновение я сшиб его с ног. То ли сказались моя быстрота и лов-
кость, то ли его нерешительность, но только нож едва оцарапал мое плечо,
в то время как удар рукояткой и кулаком пришелся мне по губам.
Я отбежал, но недалеко. Много раз я думал о том, как удобны дюны для
засад, внезапных нападений и поспешного отхода.
Отбежав не более десяти шагов от места нашей схватки, я снова нырнул
в траву.
Фонарь упал из рук Норсмора и потух. И, к моему величайшему изумле-
нию, сам он поспешно бросился к павильону, и я услышал, как звякнул за
ним задвигаемый засов.
Он меня не преследовал! Он от меня убежал! Норсмор, этот непримиримый
и неустрашимый человек, оставил поле боя за противником! Я едва верил
глазам.
Но что значила еще одна несообразность во всей этой странной истории,
где все было невероятно?! Зачем и для кого тайно готовили помещение? По-
чему Норсмор и его гости высадились глубокой ночью, в бурю, не дождав-
шись полного прилива? Почему он хотел убить меня? Неужели, думал я, он
не узнал моего голоса? И, главное, зачем ему было держать наготове кин-
жал? Кинжал или даже просто нож были далеко не современным оружием, и,
вообще говоря, в наши дни джентльмен, высадившийся со своей яхты на бе-
рег собственного поместья, пусть даже ночью и при таинственных обстоя-
тельствах, все же не вооружается таким образом, словно ожидая нападения.
Чем больше я думал, тем меньше понимал. Я перебирал и пересчитывал по
пальцам все таинственные обстоятельства этого дела, павильон, тайно при-
готовленный для гостей; гости, высаживающиеся в такую ночь с явной опас-
ностью, и для себя и для яхты; нескрываемый и, казалось бы, беспричинный
ужас одного из гостей; Норсмор с обнаженным кинжалом; Норсмор, с первого
слова пускающий в ход оружие против своего ближайшего друга, и, наконец,
что самое странное, Норсмор, бегущий от человека, которого он только что
пытался убить, и укрывающийся, словно от погони, за стенами и засовами
павильона! По меньшей мере шесть поводов к удивлению, и все они сплета-
лись в одну неразрывную цепь.
Я готов был спросить себя, не обман ли это чувств. Когда рассеялось
сковавшее меня изумление, постепенно дала себя знать боль от раны, полу-
ченной в схватке. Укрываясь за дюнами, я по окольной тропинке добрался
до опушки леса. Тут снова в нескольких шагах от меня прошла с фонарем
старуха служанка, возвращаясь из павильона в помещичий дом. Это была
седьмая загадка. Значит, Норсмор и его гости будут стряпать и убирать за
собой сами, а старая служанка будет по-прежнему жить в большом пустом
доме посреди парка. Если Норсмор мирился с такими неудобствами, значит,
действительно были серьезные причины для подобной таинственности.
Поглощенный этими мыслями, я вернулся в ложбинку. Для большей безо-
пасности я разбросал и затоптал догоравший костер и зажег фонарь, чтобы
осмотреть рану на плече. Это была ничтожная царапина, хотя кровь шла до-
вольно сильно. Промыв рану холодной ключевой водой, я как умел - место
было неудобное - перевязал ее тряпкой. Занятый этим, я не переставал ду-
мать о Норсморе и его тайне и мысленно объявил им войну. По природе я не
злой человек, и меня побудило к этому скорее любопытство, чем мсти-
тельность. Но все же война была объявлена, и начались приготовления: я
достал свой револьвер, разрядил его, тщательно вычистил и зарядил вновь.
Потом я занялся своей лошадью. Она могла отвязаться или ржанием выдать
мою стоянку в лесу. Я решил избавиться от ее соседства и задолго до
рассвета отвел ее по отмелям в рыбачью деревню.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
О ТОМ, КАК Я ПОЗНАКОМИЛСЯ С КЛАРОЙ
Два дня я бродил вокруг павильона, укрываясь за дюнами. Я выработал
при этом особую тактику. Низкие бугры и мелкие впадины, образующие целый
лабиринт, облегчали это увлекшее меня и, может быть, не совсем
джентльменское занятие.
Однако, несмотря на это преимущество, я мало что узнал о Норсморе и
его гостях.
Провизию им приносила из помещичьего дома под покровом тьмы старая
служанка. Норсмор и молодая гостья иногда вместе, но чаще порознь прогу-
ливались по часу, по два вдоль линии зыбучих песков. Для меня было ясно,
что такое место для прогулки выбрано из предосторожности потому, что
открыто оно только со стороны моря. Но для моих целей оно было очень
удобно: к отмели вплотную примыкала самая высокая и наиболее изрезанная
дюна, и, лежа плашмя в одной из ее впадин, я мог наблюдать за прогулками
Норсмора и юной особы.
Высокий мужчина словно исчез. Он не только не переступал порога па-
вильона, но даже и не показывался в окнах, насколько я мог судить из
своей засады. Близко к дому я днем не подходил, потому что из верхних
окон видны были все подступы, а ночью, когда я подходил ближе, все окна
нижнего этажа были забаррикадированы, как при осаде. Иногда, вспоминая
неуверенную походку высокого мужчины, я думал, что он не поднимается с
постели, иногда мне казалось, что он вовсе покинул дом и что Норсмор ос-
тался там вдвоем с молодой леди. Эта мысль мне уже и тогда не нравилась.
Даже если они были мужем и женой, я имел достаточно оснований сомне-
ваться в их взаимной приязни. Хотя я и не слышал ни слова из их разгово-
ра и редко мог различить выражение их лиц, но были в их поведении отчуж-
денность и натянутость, которые указывали на холодные, а может быть, и
враждебные отношения. Гуляя с Норсмором, девушка шла быстрее обычного, а
я знал, что нежные отношения скорее замедляют, чем ускоряют походку гу-
ляющих. Кроме того, она все время держалась на несколько шагов впереди
и, как бы отгораживаясь от него, тянула за собой по песку свой зонтик.
Норсмор все старался приблизиться, и так как девушка неизменно уклоня-
лась, они двигались по диагонали через всю отмель. Когда девушке наконец
угрожала опасность быть прижатой к линии прибоя, она незаметно поворачи-
вала, оставляя своего спутника между собой и морем. Я наблюдал за этими
ее маневрами с величайшим удовольствием и одобрением и про себя Посмеи-
вался при каждом таком повороте.
На третий день утром она некоторое время гуляла одна, и, к моему
огорчению, я убедился, что она не раз принималась плакать. Вы можете по
этому судить, что сердце мое было затронуто ею сильнее, чем я сам созна-
вал. Все ее движения были уверенны и воздушны, голову она держала с гор-
деливой грацией. Каждым шагом ее можно было залюбоваться, и уже тогда
она мне казалась обаятельной и неповторимой.
День был чудесный, тихий и солнечный, море спокойное, воздух свежий и
остро пахнувший солью и вереском, так что против обыкновения она вышла
на вторую прогулку. На этот раз ее сопровождал Норсмор, и едва они вышли
на берег, как я увидел, что он насильно взял ее руку. Она вырывалась, и
я услышал ее крик, или, вернее, стон. Не думая о своем странном положе-
нии, я вскочил на ноги, но не успел сделать и шага, как увидел, что
Норсмор, обнажив голову, склонился в поклоне, как бы прося прощения. Я
тотчас же снова залег в засаду. Они обменялись несколькими словами, по-
том, еще раз поклонившись, он покинул берег и направился к павильону.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46