— Но я повстречался здесь с одним хвастливым колдуном, которому пришло в голову устрашать меня набором своих фантазий. — Аруэтто улыбнулся. — Но он не читал античных авторов и понятия не имел ни о Гидре, ни о горгонах. Когда он с ними встретился, он в ужасе бежал, а к тому времени, когда он вспомнил, что они всего-навсего иллюзии и что их можно уничтожить, я уже выдумал мою виллу. Ее стены — защита ото всех чудовищ этого фанфарона. Пришлось заговорить их, потому что, боюсь, образования у колдуна маловато, а воображения еще меньше. — Аруэтто уселся на скамью рядом с Мэтом. — А ты скоро ли догадался, мой друг? Будучи чародеем, ты наверняка тут же все быстро раскусил.В пальцах Аруэтто появился кубок с шартрезом.— Это верно, но... я только и делал, что пытался разгадать, как устроен этот мир, — ответил Мэт. — Понимаете, когда вы произносите заклинание, а результат получаете быстрее, чем ожидали, и более яркий, то поневоле задумаетесь. — Мэт отхлебнул напитка. В кубке оказался неферментированный виноградный сок, холодный и вкусный. — Видимо, король Бонкорро решил, что будет лучше, если я стану творить чудеса здесь, нежели в его королевстве.— Так ты выступил против самого короля? Чародейская дуэль?— Вот уж не знаю, можно ли это назвать дуэлью, — неторопливо проговорил Мэт. — Не проявил необходимой предосторожности. Король меня застал врасплох. Хотя почему он хотел от меня избавиться — это я понимаю: я явился в его страну переодетым. А если совсем честно, я шпионил.— А он тебя изловил, — кивнул Аруэтто. — Он или его канцлер Ребозо?— Ребозо. Этот так и сжигал меня глазами. Он-то наверняка с большим удовольствием отрубил бы мне голову, но Бонкорро решил вместо этого отправить меня сюда. Он сказал, что это — испытание моих способностей. Если я найду способ выбраться, значит, я выдержал испытание.— В таком случае, узнав об этом, он с помощью любого заклинания сможет уничтожить тебя, — кивнул Аруэтто. — Я бы тебе советовал, лорд Маг, если уж тебе удастся освободиться из этой хитроумной тюрьмы, бежать в какое-нибудь место подальше от короля Бонкорро, и, если можешь, захвати меня с собой.Мэт качнул кубком.— А я так понял, что вам тут нравится.— О, тут, конечно, куда роскошнее, чем я и помыслить мог в настоящем мире. Тут я могу окружить себя красотой, о которой дома я только мечтал! Но мне очень одиноко, придворный чародей! Жениться я не хочу, но меня всегда радует общество добрых людей, а также переписка с теми немногими, которые, как и я, открыли для себя прелести древнегреческих и древнерэмских книг.— Это я могу понять. Между прочим, я обратил внимание на ваши статуи. Вы просто запомнили то, что видели. Если это так, то я хотел бы познакомиться со скульптором.— Я запомнил греческие и рэмские статуи, которые видел своими глазами. Что же касается остальных, я просто представлял своих знакомых и мысленно раздевал их, ставя на пьедесталы.— Хорошо, что никто из них не видел этих статуй, — улыбнулся Мэт.— О, они бы себя не узнали! — воскликнул Аруэтто. — Сначала я представляю знакомое лицо, но потом изменяю его до неузнаваемости. Только красота сохраняется.— Вдобавок вы изменяете и лица, и фигуры по образу и подобию вашего излюбленного греческого идеала. Мало мне встречалось современных людей с таким телосложением.Аруэтто довольно улыбнулся:— Вы меня раскусили! Да, это верно, все лица чем-то похожи, да и фигуры тоже. Таков античный стиль.— Верно ли я понимаю, что вам доставляет удовольствие работа с обнаженной натурой?— Если ты хочешь спросить, нахожу ли я в этом телесный восторг, ответ будет «да», — сказал Аруэтто. — Умом я превозношу женское тело до божественных высот, прежде чем ставлю его на пьедестал. Но, и закончив работу, я с таким же восторгом любуюсь пропорциями и линиями статуи.По крайней мере честен.— Вас можно было бы обвинить в восхвалении человеческого тела.— Можно было бы, но ты не будешь? — Аруэтто лукаво усмехнулся. — Значит, ты тоже веришь, что человеческие существа совершенны?— Что же, верю, но они также и развращены, — медленно выговорил Мэт. — Я считаю, что род человеческий обладает удивительным числом прекрасных качеств и скрытых возможностей, хотя порой я впадаю в отчаяние, я очень сомневаюсь, что большая их часть когда-либо разовьется и проявится.— И все же ты веришь в человечество?— Боюсь, что так, — вздохнул Мэт. — Хотя я слишком доверчив, я бы не сказал, что верю, будто бы все-все люди изначально рождаются хорошими, но думаю, что таковыми рождается большинство. Правда, не всегда им удается сохранить эти хорошие качества к тому времени, когда они взрослеют. Но вы, как я понимаю, верите, что человечество прекрасно и совершенно?— О, я думаю, что люди — удивительные существа! Они — нескончаемый источник чудес и тайн, даже тогда, когда это нехорошие люди! Но ты прав, я нахожу, что хорошего в людях больше, чем плохого, и верю, что наш род можно было бы сделать совершенным.— Вы определенно гуманист, — заключил Мэт. — А кто вы еще?Аруэтто развел руками.— Я ученый, который старается стать философом. Вот и все.— Бог видит, этого достаточно. — Мэт заметил, что старик не вздрогнул при слове «Бог». — Но чем же вы зарабатываете на жизнь?— Я получил вполне достаточное наследство для того, чтобы жить небогато, но удобно, — ответил Аруэтто, — и обнаружил, что передо мной стоит выбор. Я мог бы прожить скромно и проявить себя в науке, либо я мог жениться, обзавестись семьей, но тогда мне пришлось бы трудиться или торговать для того, чтобы прокормить семью. И я сделал выбор. Я посвятил себя науке, моей единственной истинной любви.— И еще искусству, — добавил Мэт. — А разве вы не могли зарабатывать как скульптор?— О, моим рукам недостает ни умения, ни таланта! В настоящей жизни я не умею ни рисовать, ни ваять, лорд Маг. Во всяком случае, я это делаю не лучше, чем неуклюжий ребенок. Только здесь, в царстве, где правит чистая мысль, мои фантазии становятся реальностью!— Получается, что тут для вас идеальное место, — сказал Мэт. — Если бы только вы смогли покинуть это царство, когда пожелаете, чтобы немного пообщаться со знакомыми. Кстати говоря, а за что вас сюда отправили?— Ни за что, — грустно улыбнулся Аруэтто. — Я существовал. Этого оказалось достаточно.Мэт выпучил глаза.— Что, вы ничего не просили, только чтобы вас не трогали и дали спокойно заниматься наукой, и за это король отправил вас сюда?— Нет, не король. Ребозо. Вернее, Ребозо сделал это руками короля. Он убедил короля, что от меня исходит угроза, хотя я до сих пор не могу понять, какая от меня может исходить угроза.— А я могу, — хмуро проговорил Мэт. — Власть Ребозо покоится на власти Сатаны, а вы имели дерзость проигнорировать это. Если все начнут думать так, как думаете вы, люди со временем станут жить по законам морали и нравственности, правда, не будут при этом бояться Сатану или верить в Бога. Они станут так жить только потому, что так вернее, так лучше.Улыбка Аруэтто вновь стала печальной.— Ну-ну, друг мой. Потом ты станешь уверять меня, что вода течет не с горы, а в гору, и что зимой жарко! Я верю в торжество человечества, но даже я не настолько глуп, чтобы поверить, что большинство людей станут хорошими просто так безо всякого принуждения.— А вот Ребозо в это верит, — возразил Мэт. — А также во все, что может сделать людей лучше, чем они есть, — это мгновенно привлекает его внимание. Что же до короля, король молод и потому верит в большую часть того, о чем ему толкует канцлер.— Но он повзрослеет и наберется мудрости, — возразил Аруэтто.— О да. — Мэт вспомнил перебранку между королем и канцлером. — В этом можете не сомневаться.— Может быть, тогда он найдет мои идеи не такими угрожающими, какими они показались его канцлеру, — проговорил Аруэтто, но как-то без особого энтузиазма.Мэт некоторое время молча изучал собеседника и попробовал угадать причину такой сдержанности, что это — проявление силы воли и самодисциплины или отсутствие каких бы то ни было эмоций. Сдержанность Аруэтто говорила о стоицизме Марка Аврелия. Кроме того, при внимательном взгляде на ученого становилось видно, что он не так уж и стар. Смущали лысина и сутулые плечи. Верно, лицо Аруэтто избороздили морщинки, но большей частью то были «куриные лапки» — знаки любви от души посмеяться. Несколько продольных морщин на лбу и острый нос заставляли лицо выглядеть более худым, чем оно было на самом деле. Мэт дал бы ему лет пятьдесят пять, не больше. Правда, по средневековым меркам человек такого возраста считался стариком.— Я думаю, короля бы заинтересовали ваши идеи, даже теперь, — медленно выговорил Мэт. — Вообще, мне кажется, он счел бы их жизненно важными — если бы знал о них.— Да, известить его о чем-либо затруднительно, — вздохнул ученый. — Но почему ты думаешь, верховный Маг, что мои мысли заинтересовали бы короля?— Потому, что король пытается убедить себя в том, что ни Рая, ни Ада не существует, — ответил Мэт, — а стало быть, не существует ни Бога, ни Сатаны. Короче говоря, король пытается избавиться от религии.— В таком случае мои идеи ему не понравятся! — сурово воскликнул Аруэтто. — Я праведно верую в Бога, верховный Маг, и, несомненно, именно поэтому лорд Ребозо так хотел избавиться от меня.— Но кроме того, вы верите в человечество.— Да, и не вижу тут никакого противоречия. Церковники учат нас, что мы рождаемся во грехе и по природе своей животные. Я не могу спорить с тем, что в природе человеческой наличествует звериное начало, но я также берусь утверждать: в каждом из нас заключена искра Божия. Я посвятил свою жизнь поискам и раскрытию врожденной доброты в мужчинах и женщинах, доброты, которая исходит от Бога. Кроме того, я посвятил себя развитию всего того, что только есть хорошего в человеческой природе.— Ага! Значит, вы верите, что если вы ученый, то обязаны учить других!— Только если меня об этом попросят, — улыбнулся Аруэтто. — А меня пока не просили, — добавил он чуть ли не с облегчением.Мэт между тем не успокоился.— Как же плохо, что здесь нет университетов, где можно было бы получить ученую степень, — ведь вы определенно тянете на доктора философии! Понятно, почему Ребозо считал, что от вас исходит угроза!— Да, ведь если бы кто-нибудь все-таки попросил меня об обучении, то мои ученики стали бы думать и задавать вопросы. — У Аруэтто загорелись глаза.— Однако планам Бонкорро в целом вы нисколько не угрожали, на самом деле ваши идеи — это то, что ему насущно необходимо!— Тем больше причин держать меня здесь, правда? Нет, я не мешаю планам Бонкорро, но я мешаю планам канцлера, который пытается противостоять деяниям короля и толкает его на преступления.— Вот как? — Мэт ухватился за последние слова ученого. — Я их обоих видел недолго, так что... Так вы думаете, что канцлер нарочно пытается свести на нет все попытки Бонкорро творить добрые дела?— Он ему не просто мешает, он пытается все то доброе, что делает король, извратить, пустить по другому руслу, сделать так, чтобы народ как можно больше страдал. Хуже того, в конце концов людей постигнет душевная агония, доселе им неведомая, к которой они совсем не готовы!— Логично... — задумчиво протянул Мэт. Так оно и было. Король содержал собственный бордель и тем самым узаконивал проституцию в стране. Мэт вспомнил об организованной кампании вовлечения в проституцию прибывающих в столицу деревенских девушек, а мужчин — в преступный мир… Он понял, что то, что так быстро возникло и разрослось, должно быть запланировано изначально и кем-то подстегнуто. Уж нет ли у Ребозо агентов, которые снуют по стране и уговаривают крестьян и горожан бежать на юг, расписывая во всей красе прелести жизни в столице?— Вы хотите сказать, что Бонкорро разработал стратегию обогащения своих подданных и всего королевства в целом, а Ребозо в противовес ему разработал стратегию совращения страны и народа?— Да, я так думаю, но, правда, у меня нет доказательств.— Да, никаких, кроме наблюдений, обобщений и предсказаний. Лабораторные эксперименты на людях вообще производить невозможно. Нужны полевые исследования, а поля, так сказать, заболочены. — Но Мэт уже просто наэлектризовался, разволновался, короче, разошелся не на шутку. — Ваши идеи — то, что нужно королю Бонкорро, — ведь это нечто такое, что приправило бы светскость короля гуманизмом, привило бы ценности, которые смогли бы противостоять худшим из эксцессов, задуманных Ребозо!— Только самым худшим, — предупредил ученый. — Гуманизм — это не религия, хотя и не противостоит религии.Мэт вскочил.— Пойдемте!Аруэтто выпучил глаза..— Идти! Куда идти?— Как куда? Обратно в Латрурию, конечно же. Нечего вам тут прохлаждаться, когда дома столько дел!— Но как же мы вырвемся отсюда? — ошарашенно спросил ученый.Мэт раздраженно пожал плечами.— С помощью ваших мозгов и моей магии мы непременно что-нибудь придумаем, — но только если попытаемся! Пойдемте же! Пора начать исследование. В лабораторию! Перетряхнем книги!Аруэтто приподнялся, собираясь встать, улыбнулся, в глазах его вспыхнул взволнованный огонек...Как жаль, что химера выбрала для нападения именно этот миг. Глава 21 Химера перелетела через стену атриума, размахивая такими короткими крылышками-обрубками, что можно было диву даться, как они удерживали в воздухе ее тело — ведь все-таки не кто-нибудь, а крылатый лев с драконьим хвостом. Химера уже приготовилась спикировать на Мэта и Аруэтто, подобно орлу, если орлы способны рычать так, что сотрясается весь дом.— Воздух! — вскрикнул Мэт.— Да нет, это химера! — возразил Аруэтто и застыл в изумлении и восторге.— Да я не про то! Ложись! Падай! Ученых должны интересовать только метафорические химеры!Мэт ударил Аруэтто под коленки, и они оба повалились на каменный пол, который тут же сотрясся от удара, а деревья в парке закачались от грозного рыка.— Но она же античная! — возмущался Аруэтто, пытаясь вырваться и встать. — Это чудовище из древнегреческих мифов, и я бы никогда не отважился сам создать такую!Зато отважился кто-то другой, и теперь, когда это произошло, Аруэтто просто-таки жаждал подвергнуть чудище изучению, даже не вспомнив, что это — не создание его рук, пока химера не оттяпала бы ему голову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61