Злоба и агрессивность этого зверя сделали его излюбленным участником цирковых боев по всей Империи.
— Хо! — отрывисто крикнул великан, спеша вперед.
Он сделал это не из охотничьей доблести — он без смущения напал бы на зверя и со спины, но было гораздо удобнее напасть на него спереди, так, чтобы двойное сердце зверя, расположенное в брюшной полости, как у медведя-арна, с которыми великан умел сражаться, оказалось как раз напротив него. Меч метнулся между лап разъяренного зверя, вонзаясь в правое сердце. Кровь брызнула из раны, блестя на залитом лунным светом снегу. Женщина визжала, не переставая. Она не видела, что происходит, так как от великана ее заслоняла фигура медведя. Она отползла подальше. Великан дернул меч, высвобождая его. Медведь, по-прежнему стоящий на задних лапах, злобно глядел на него, поднеся раненую лапу к пасти. Такая поза увеличивала его рост и возможности в бою, а также помогала нагнать страх на противника. Но вместе с тем при вертикальном положении тело медведя было подвержено опасности повреждений от стальных лезвий, веревок и газовых пуль.
Сейчас внутри мощного костяка закрывались и открывались клапаны, с натугой осуществляя работу пораженного, кровоточащего органа, подгоняя потоки крови, усиливая биение сердца, вызывая изменения во всем теле, подобно наводнениям рек на замкнутых территориях.
Зверь опустился на четвереньки, защищая второе сердце. Он фыркал и ворчал.
Человек сделал выпад, встав на колено в снегу. В тело медведя вошло около шести дюймов лезвия меча, и он с воем отступил. Второй раз медведь приближался осторожнее и вовремя успел отскочить. Он ударил по лезвию меча растопыренной кровоточащей лапой.
Меч мелькнул в воздухе, и на морде медведя показалась кровь.
Медведь отскочил на несколько ярдов назад, повернулся и бросился прочь.
Медведь-арн мог бы вести себя подобным образом. Женщина исчезла.
Но теперь великан не думал ни о ней самой, ни о ее безопасности.
Теперь опасность угрожала не ей.
Тяжело дыша, он выпрямился в снегу. Он шагнул вперед, желая продолжить преследование зверя, но оступился. Ему удалось опереться на меч и сохранить равновесие.
Медведь убегал, мелькая среди стволов деревьев, появляясь и пропадая в полосах света и тени, черный на холодном, освещенном луной снегу. Великан издал сердитое восклицание. Медведь уходил от погони, не желая продолжать бой. Человек вторгся на его территорию, и именно потому медведь вначале был так разъярен. Великан заметил, что шкура зверя перепачкана и свалялась — вероятно, зверя разбудили в его берлоге, в которой он спал с поздней осени.
Великан разгреб снег и ощутил под ногами замерзшие листья, толстым, хрустящим покрывалом лежащие на заледенелой земле.
На земле можно было стоять довольно устойчиво. Медведь бежал, опасность миновала. Мало нашлось бы людей, отважившихся преследовать зверя в таком случае. Они были бы благодарны уже за то, что остались в живых. Кроме того, трудно предугадать поведение внезапно разбуженного хищника. По крайней мере, охотясь за ним, надо находиться подальше от берлоги и хорошо понимать, что затеваешь. Даже медведи одного вида могут различаться по повадкам. Медведь уже скрылся.
Иногда трудно бывает решить, что делать дальше. Даже звери испытывают подобные затруднения. Вероятно, это становится понятно, только когда неожиданно и бурно, в определенном месте и порядке, срабатывает другое чувство — неукротимое и яростное.
Лес казался совершенно тихим.
Зверь, должно быть, был уже далеко. Вероятно, его территория все же не была нарушена — в конце концов, вторжение человека отличается от вторжения другого медведя. Будь на месте великана другой медведь, или врос, его противник не отступил бы так поспешно. Теперь зверь, должно быть, вернулся к себе в берлогу — зализывать раны и спать.
Великан по-прежнему стоял в снегу. Ему было трудно поднять меч, наконец, он положил его на плечо.
Интересно, думал он, как тангарский лесной врос похож на медведя-арна.
Разумеется, песок на арене дает лучшую опору, там есть хорошее освещение, как и должно быть. Лес стоял молчаливый и опустевший. «Он ушел, — думал великан, — уже ушел». «Нет, — внезапно возникла у него пугающая мысль. — Вспомни школу Палендия, вспомни медведя-арна».
«Но это другой медведь, — убеждал он себя. — Он ведет себя иначе. Может, он и похож на арна, но только с виду. Между ними много различий — это точно».
«Несомненно, поведение в особых ситуациях не могло быть стандартным. Как бы повел себя в этом случае медведь-арн?»
Великан не знал ответа на этот вопрос.
Звери, как и люди, бывают совершенно разными.
«Он ушел, — убеждал себя великан. — Давно ушел».
В этот момент позади него раздался яростный рев и шум тела, пробивающегося через снег.
В школе Палендия его и всех остальных учили, как вести себя при любом неожиданном звуке, как следует немедленно реагировать на него, говорили о том, что внезапный крик может привести противника в оцепенение, заставить его простоять неподвижно, и таким образом, это может оказаться преимуществом для одного и бедой для другого противника.
Не успел он поднять меч, как был сбит с ног.
Он вскочил, рванулся в сторону, и когда медведь развернулся, подобно пружине, на него уже был направлен меч. От удара с морды медведя закапала кровь. Великан развернулся в прыжке и нанес удар по передним лапам зверя, который взревел от боли, перекрывая звук лопающихся пузырей крови, выходящих изо рта. Лапы оказались отсеченными до второго сустава. Человек поднял выпущенный из рук меч, и когда медведь навалился на него с разинутой пастью, ударил поперек черепа, над правым глазом, снеся полголовы. Медведь застыл, как будто в изумлении, и медленно ткнулся изуродованной, покрытой кровью и ошметками мозга мордой в снег. Великан еще раз занес тяжелый меч и перерубил позвоночник зверя.
Забрызганный кровью человек упал в рыхлый сугроб.
Глава 24
Костер горел ярко и приветливо.
Он шипел и мерцал, когда сало с жарящейся медвежатины капало прямо в огонь.
Вокруг оказалось множество холодных и сухих веток. На равнине такое топливо было бы драгоценным. Огонь тоже было легко добыть с помощью тонкой лучины, выструганной ножом герулов, и сухих, вырытых из-под снега листьев, отогретых в ладонях — от вращения лучинки с листьев начала подниматься тонкая, витая ниточка дыма, затем мелькнула искра, постепенно она охватила листья, потом, разгораясь, пламя заплясало на тонких лучинках и наломанных руками сучьях.
Она сидела неподалеку со связанными руками и ногами.
Было совсем нетрудно преследовать ее по снегу — следы рабыни четко виднелись на нем.
Она знала, что он идет за ней, с того момента, когда увидела, как облаченная в собачьи шкуры фигура с оскаленной пастью на голове и поднятым мечом рванулась к разъяренному медведю. Она бежала.
Разумеется, медведь должен был задрать его. В любом случае ей пришлось бы бежать. После этого великан уже преследовал ее, не таясь, и когда настиг у поляны, она обернулась с поднятой в руке палкой.
— Разве рабам позволено поднимать оружие на свободных людей? — спросил он.
Она быстро бросила палку на снег.
— Стой на месте, — приказал он, — повернись, скрести руки за спиной.
Дрожа, со слезами на глазах она отвернулась.
Он связал ей запястья крепким кожаным ремнем от сумки, привезенной герулом, в которой оказалось немного муки, сыра и полоски вяленого мяса, те что летом нарезали в толщину бумаги и вялили на шестах. На таких тонких полосках мухи не откладывали яйца. Великан завязал ремень так, что достаточно длинный конец позволил обвязать ее щиколотки.
Она повозилась, устраиваясь поближе к огню.
— Где ты добыл шкуру белого викота? — спросила она.
— На равнине я ранил зверя, потом он умер от ран. Герулы освежевали его. Шкуру передал мне старый герул по имени Гунлаки. Ты его знаешь.
— Да, — кивнула она. — Я знаю Гунлаки, — и она передернулась. Она была женщиной и рабыней.
— Еще раньше я убил другого викота, — продолжал он, — поменьше размером, с крапчатой шкурой. Эта шкура осталась у них.
— Я не верю, что ты в одиночку смог убить белого викота, — произнесла она.
Он пожал плечами.
— Я же убил медведя.
— Тебе просто повезло, — возразила она.
— Может быть.
Вместе с рабыней он вернулся к туше мертвого медведя, с которого она сняла шкуру, стоя на коленях в снегу. Великан нарезал медвежьего мяса, сложил его в шкуру и связал жилой. Этот сверток он положил рабыне на спину и привязал. Затем он собрал свои вещи и направился вперед, позвав рабыню за собой.
Час спустя, достаточно удалившись от останков медведя, которые могли привлечь стервятников или волков, он обнаружил место, подходящее для ночевки.
Здесь он снял с рабыни ее ношу и освободил ей руки, чтобы она могла собрать дров для костра, конечно под его внимательным взглядом. Когда она принесла достаточно дров и сложила их рядом, он вновь связал ее, как следует стянув щиколотки, а затем принялся разводить костер.
— Спасибо, что ты не приказал мне раздеться в снегу, — произнесла она.
— Тебе все равно некуда бежать.
Она сердито зашевелилась.
— Для тебя нет шкур, — добавил он.
Как уже говорилось, зимой рабынь обычно перевозили обнаженными, закутанными в шкуры — так они меньше мерзли и едва ли решились бы бежать. Следует упомянуть, что в жарких землях с раскаленной почвой, которые встречались на различных планетах, существовала подобная практика, только рабыням давали покрывало из отражающего лучи материала, оставляя их босиком и без защитных очков.
— Уж не думаешь ли ты, — добавил он, — что я дозволю тебе, простой рабыне, завернуться в шкуру белого викота, как будто ты королева в руках короля?
— Я Гортанс, — нахмурилась она, — дочь Турона, знатного ортунга.
Он не ответил.
— Подложи дров в костер, — попросила она.
— Это лес ортунгов, — возразил он.
— Да? — в ее голосе послышалась радость. Он кивнул.
— Они еще далеко, — помолчав, сказал девушка. — Сейчас это не опасно. Подложи дров.
Он бросил в костер несколько веток.
— Я голодна, — пожаловалась девушка. Вот уже два дня они брели по лесу.
— У нас есть немного сырого собачьего мяса, творог, вяленое мясо и мука, — ответил он.
— Еще есть жареная медвежатина, — добавила она.
— Верно, — кивнул он, глядя, как шипит жир, капая в огонь. Он слегка повернул вертел, и капли жира зашипели громче.
— Мне удалось найти только немного орехов, корешков и семян, — пожаловалась она. — Под снегом трудно искать еду.
— Когда ты ела в последний раз? — спросил он.
— Вчера.
— Должно быть, ты очень голодна.
— Да, — отозвалась она.
— Мясо скоро будет готово, — заметил великан.
— Отлично!
— Неужели ты думаешь, что я тебе что-нибудь дам? — усмехнулся он.
— Зверь! — крикнула она, попыталась разорвать ремни, но безуспешно.
Великан равнодушно наблюдал за ней.
— Я Гортанс, дочь Турона, знатного ортунга! — крикнула она.
Он не ответил.
— Зачем ты преследовал меня? — продолжала она. — У тебя нож герулов. Ты забрал его у Гунлаки? Ты убил его?
— Нет, — ответил великан.
— Тебя герулы послали следить за отунгами, как это делают хагины?
— Нет.
— Тогда зачем ты идешь к нам? — удивилась она.
— Вероятно, потому, что мне понравились твои бедра, рабыня.
Она сердито сжалась, но великан почувствовал, как постепенно просыпается в ней возбуждение женщины и рабыни.
— Я послан телнарианцами по делу, — объяснил он.
— Телнарианцами?
— Ты разочарована? — заметил он.
— Нет! — воскликнула она. — Разочарование я чувствую меньше всего.
— Понятно.
— Ты прибыл, чтобы следить за нами?
— Нет.
— Ты телнарианский пес.
— Я жил в деревне близ фестанга Сим-Гьядини, — невозмутимо сказал он. — Она находится возле вершин Баррионуэво, в нескольких милях от самого фестанга. Наверное, отунги знают о ней и бывали там в те дни, когда свободно разъезжали по равнине Баррионуэво.
— По плато Тунг?
— Называй, как хочешь.
— Ты крестьянин? — поморщилась она.
— Наверное, — кивнул он. — Я не знаю.
— Разведи огонь посильнее, — снова попросила она.
— Ты уверена, что это безопасно?
— Конечно! — поспешно отозвалась она.
Он подложил в костер еще дров.
Она улыбнулась.
— Мясо готово, — сказал он и снял вертел с двух вилок, на которых тот был приспособлен. Великан разложил мясо на медвежьей шкуре и вытащил нож.
— Покорми меня, — попросила девушка.
— Встань на колени и ползи к костру, — приказал он. Она с трудом встала на колени и медленно, дюйм за дюймом, стала подвигаться ближе.
— Покорми меня! — потребовала она раздраженным тоном.
— Почему это? — притворно удивился он.
— Я Гортанс, дочь Турона, знатного отунга!
— Так поздно ночью, — проговорил он, — да еще зимой, в мороз, отунги наверняка должны быть в своих хижинах и спать, зарывшись в меха.
— Не понимаю, — проговорила она.
— Неважно.
— Но я не поняла! — раздраженно повторила она.
— Поэтому от большого огня все равно мало толку, — с усмешкой объяснил он.
— Я только хотела согреться, — возмущенно сказал девушка.
— Вряд ли поблизости есть отунги, — продолжал он. — Ты согласна?
— Да, — неуверенно кивнула она.
— Если бы они были рядом, — заключил великан, — они бы уже давно пришли сюда.
Она разочарованно кивнула.
— Значит, мы здесь совершенно одни. Верно?
— Да! — сердито отозвалась она.
— А утром, — добавил он, — когда нас будет легче обнаружить и заметить дым даже издалека, когда отунги будут поблизости и шансы встретиться с ними увеличатся, мы уже уйдем отсюда.
Она в страхе подняла голову.
— Куда ты уведешь меня? — спросила она. — Что ты хочешь со мной сделать?
— Ты рабыня, — заявил он. — Я уведу тебя туда, куда захочу и сделаю с тобой все, что пожелаю.
— Отпусти меня! — крикнула она.
— Кому придет в голову отпустить рабыню, особенно недурно сложенную? — возразил великан.
Она раздраженно вскрикнула и начала тщетно рваться в своих веревках, но великан видел, чти она не так уж сильно рассержена, ибо она была женщиной и рабыней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40