Еще две дробинки упали на чашу смерти, чашу с изображением черепа.
Гута подняла голову и в ужасе огляделась.
— Как ты считаешь? — обратился Аброгастес к старшему из музыкантов.
— Обычно плеть очень помогает, господин, — ответил музыкант.
— Конечно, ее можно пустить в дело в любое время, — кивнул Аброгастес.
— У нее неплохое тело, — продолжал музыкант, — с округлыми, упругими бедрами и прелестными предплечьями. На них хорошо будут смотреться браслеты. Лицо у нее тоже красиво — особенно рельефные скулы; на нем лежит печать сообразительности. Ее длинными, черными, как смоль, волосами, можно воспользоваться кик веревками или покрывалом.
Еще одна дробинка стукнула о чашу смерти.
— Я не умею танцевать! — крикнула Гута старшему из музыкантов.
— Танцевать умеют все женщины, — возразил он.
— Но разве у меня есть способности? — умоляюще произнесла она.
— Откуда я знаю, глупая рабыня? — удивился он. — Я никогда не видел даже, как ты прислуживаешь за столом.
— Неужели у меня есть шанс, господин? — обратилась Гута к Аброгастесу.
— Вероятно, один из тысячи. Гута застонала.
Еще одна дробинка опустилась на чашу смерти.
— Они хотят моей смерти! — заплакала Гута.
— Да! — злорадно крикнули несколько голосов.
— Ты наверняка танцевала во сне или в мечтах, глупая рабыня, — подсказал музыкант.
— Один шанс из тысячи — это лучше, чем ничего, — добавил другой.
— Но что я должна танцевать? — непонимающе спросила Гута.
— Танцуй так, чтобы выразить себя, свои сны и мечты, тайные желания, — объяснил старший из музыкантов.
— Они хотят убить меня! — еще сильнее заплакала Гута.
— Тогда докажи, что имеет смысл оставить тебя в живых, — возразил музыкант.
— Танцуй саму себя, — туманно заметил другой. — Покажи танец своего рабства!
— Моего рабства? — переспросила Гута.
— Вот именно, — кивнул музыкант.
— Натрави на нее пса, Аброгастес! — закричал кто-то из гостей.
— Да, пса — пусть разорвет ее на клочки!
Огромный пес, стоящий справа от скамьи Аброгастеса, гулко и угрожающе зарычал.
— Смотри, она встает! — вдруг крикнул мужчина.
— Да, да, смотри!
Шатаясь, Гута поднималась на ноги. Великое копье в руках двух воинов возвышалось позади нее. За столами замолчали.
— Я прошу позволения выразить в танце все это, господин, — решительно произнесла Гута, обращаясь к Аброгастесу, — саму себя, мои сны, желания, тайные мечты — все мое рабство!
— Тебе незачем просить моего позволения, — возразил Аброгастес. — В этом случае право решать принадлежит тебе.
— Я не смею танцевать без позволения моего господина, — покачала головой рабыня.
Мужчины за столами изумленно переглянулись. Аброгастес поднял руку в знак позволения рабыне начать танец.
— Я прошу дать мне позволение танцевать как рабыне Аброгастеса, моего господина!
Аброгастес удивленно воззрился на рабыню.
— Да, господин, — повторила она. — Я ваша рабыня — больше, чем вы думаете.
— Хитроумная рабыня! — фыркнул Аброгастес.
Но едва ли он мог догадаться, что сделали с Гутой его цепи и клеймо.
Их глаза встретились, и Аброгастес нахмурился.
— Имей в виду, речь идет о твоей жизни, — предупредил он.
— Даже зная это, я не смею танцевать без позволения моего господина.
— Здесь их много! — ответил Аброгастес, указывая на гостей за столами.
— Да, господин.
— Ты поняла? Ты должны танцевать для всех них.
— Да, господин.
Все взгляды устремились на Гуту.
— Ты можешь танцевать, — произнес Аброгастес.
— Спасибо, господин, — ответила рабыня. Музыканты заиграли, и скованная страхом Гута, в глазах которой стояли слезы, начала танец — под враждебными и презрительными взглядами, среди тех, кто желал ей смерти.
Глава 9
— Значит, ваши расспросы под вымышленным именем и с полученными от меня документами дали такие результаты? — повторил Юлиан.
— Да, вернее, не дали никаких результатов, — подтвердил Туво Авзоний.
— Сходство, насколько я могу судить, просто поразительно, — задумчиво произнес Юлиан.
Между ними на мраморном столе лежала цветная миниатюра с изображением прекрасной голубоглазой и белокурой женщины. Миниатюра была тайно написана талантливым портретистом, каждая ее деталь была подробно обсуждена, портрет подвергся нескольким переделкам, согласно указаниям Юлиана, пока не было достигнуто поразительное сходство с оригиналом — женщиной, которую Юлиан видел на причале, при отлете «Нарконы».
— Я показывал портрет надсмотрщикам всех домов, где содержат рабынь в Лисле, в порту и во всех окрестных городах, — объяснил Туво Авзоний. — Разумеется, на свете существуют сотни белокурых рабынь, но, как я выяснил, ни один из надсмотрщиков не опознал женщину, изображенную на портрете.
— Вы рассказали о ее необычном поведении, о том, как она пыталась все время снять ножной браслет и обо всем прочем?
— Разумеется, господин, я сделал все так, как советовали вы. И все-таки рабыню никто не опознал.
— И вы не обнаружили никаких записей относительно обращения в рабство должницы с Майрона-VII, отвезенной на Инез-IV? — уточнил Юлиан.
— Кое-какие упоминания вряд ли могут относиться к этой особе, — ответил Туво Авзоний.
— А остальные девятнадцать женщин?
— По всем остальным имеются подробные отчеты — несколько взяты из местных домов, другие привезены с ближайших планет, о чем свидетельствуют документы.
— Таким образом, о ней одной не удалось найти сведений, — задумался Юлиан.
— Да, господин, — кивнул Туво Авзоний.
— Похоже, ее привезли незадолго до погрузки, — продолжал размышлять Юлиан.
— Видимо, да, — ответил Туво Авзоний. — Но разве это так важно?
— Нет, скорее всего нет.
— Кажется, господин взволнован? — осведомился Туво Авзоний.
— Нет, ничего, — покачал головой Юлиан.
— Может быть, хотите каны? — предложил Туво Авзоний, и Юлиан кивнул.
Туво Авзоний дважды звучно хлопнул в ладоши.
В комнате вскоре появилась прелестная, стройная, темноволосая женщина с обнаженными ногами, в короткой желтой шелковой тунике, подол которой был скошен от левого бедра. Ее шею обрамлял желтый эмалевый ошейник, желтые эмалевые браслеты охватывали предплечья и щиколотки. Женщина упала на колени перед Туво Авзонием.
— Каны, — приказал он.
Женщина поднялась и направилась к буфету, откуда достала флягу и бокалы.
— Странно, — задумчиво продолжал Юлиан. — За прибытием рабыни на Инез-IV было бы легко проследить: ведь ее должны были где-то зарегистрировать, измерить, снять отпечатки пальцев рук и ног и все такое прочее.
— Да, но некоторых рабынь удается провозить тайно, — заметил Туво Авзоний. — Как вот эту.
Опустив голову, женщина расставила бокалы на столе и осторожно наполнила их на треть. Она ни разу не взглянула на мужчин.
— Но с моей помощью, — уточнил Юлиан.
— Верно, — улыбнулся Туво Авзоний.
Женщина отнесла флягу в буфет и повернулась к Туво Авзонию.
— Встань на колени вот здесь, — приказал он, указывая место на циновке, где она не мешала, но на всякий случай находилась поблизости. — Опусти голову, — добавил он.
— Да, господин, — сказала она. Юлиан равнодушно разглядывал ее.
— У вас неплохая рабыня, — заметил он.
— Она прелестно сложена, — равнодушно согласился Туво Авзоний.
— Все-таки странно, — продолжал Юлиан, — почему та рабыня-блондинка не проходила регистрацию.
— Да, странно, — кивнул Туво Авзоний.
Внезапно Юлиан вскочил.
Туво Авзоний удивленно воззрился на него.
— Она не рабыня, — твердо произнес Юлиан.
Даже рабыня в желтой тунике испуганно отшатнулась, едва не упав, и тут же поспешно опустила голову.
— Но она должна быть рабыней… — растерянно произнес Туво Авзоний.
— Расспросите среди свободных людей — в гостиницах, в инсулах, при дворе, в ресторанах и банях.
— Как будет угодно господину, — ответил Туво Авзоний.
— Это работа Иаака! — зло процедил Юлиан.
— Что, господин?
— Прежде всего начните расспросы среди аристократов, — посоветовал Юлиан. — Послушайте, что вам расскажут о прекрасной белокурой женщине, красота которой могла вызвать зависть даже у рабынь. Расспросите патрицианок, даже высшего сословия, в особенности тех, к которым она могла обращаться в случае финансовых затруднений. Вероятно, она жила одна, ее отношения с родственниками были напряженными, и поэтому оказалась в неблагоприятных или сомнительных обстоятельствах, залезла в долги, имела затруднения, находилась под подозрением, была обижена кем-то — словом, вы понимаете: ее положение должно было быть не из легких. Возьмите портрет.
— Да, господин! — откликнулся Туво Авзоний. — Принеси плащ, — приказал он рабыне.
— Да, господин.
— Живее!
Рабыня выскользнула из комнаты.
Глава 10
— Не смейте! — воскликнула блондинка.
Ее руки со скрещенными запястьями были связаны высоко над головой. Короткой веревкой они были привязаны к кольцу свисающей с потолка цепи. Веревку на запястьях можно было удлинить или сделать покороче, в зависимости от роста рабыни. Рост блондинки был средним. Ее привязали так, что она поднялась на носки. С нее стащили белое платье, привязали лицом к металлической стене. Она повернула голову. Позади стоял строгий офицер, которого звали Ронисий.
— Не смейте! — в отчаянии повторила она. Рабыни в общей комнате весело рассмеялись.
— Ты была недостаточно почтительна, — объяснил Ронисий.
Рабыня вздрогнула.
— Ты была неловкой.
Он говорил правду. По крайней мере дважды она отвечала без должного почтения, даже пропуская обращение «господин». Кроме того, она замешкалась, неся на стол супник с хирисом, и не сразу опустилась на колени у стола, как обычно делали рабыни, ожидая, пока их позовут. Она стояла там, где ее мог увидеть варвар, если бы он поднял голову. Другие рабыни не решались на подобную выходку: несмотря на то, что грубая мужская сила и свирепый вид варвара волновал их, они боялись привлекать к себе его внимание. Ронисий окликнул блондинку, и она опустилась на колени вместе с другими, подобрав платье, чтобы не становиться голыми коленями на пол, подобно прочим рабыням. Вероятно, замечание Ронисия и раздражение блондинки из-за того, что к ней обращались, как к рабыне, придало ей неуверенность — наполняя вином бокал Ронисия, она опрокинула его на скатерть.
Во всяком случае, она действительно плохо прислуживала за ужином у капитана, который был устроен для самого капитана, варвара и нескольких старших офицеров. Пятерых рабынь назначали прислуживать каждый вечер. Полет продолжался уже четыре дня. Сегодня блондинке впервые было позволено прислуживать за ужином у капитана.
— Вы не смеете! — еще раз повторила она.
— Наверное, ты просто дура, — сказал офицер.
— Я не дура! — выкрикнула она.
Одновременно с криком в воздухе просвистела плеть.
Он не стал щадить ее, как мог бы пощадить недавно обращенную в рабство женщину, должницу с Майрона-VII, у которой еще даже не было клейма.
Но она пролила вино, наполняя именно его бокал.
— Теперь поблагодари меня за наказание, — наставительно заметил он.
Блондинка оглянулась на него через плечо полными слез глазами.
Он ударил ее еще два раза — быстро и резко.
— Спасибо! Спасибо! — поспешно крикнула она.
Последовали еще два хлестких удара, и рабыня заплакала, извиваясь всем телом.
— Спасибо, господин! — наконец поняла она свою ошибку.
— Тебя отпустят позже, — равнодушно сказал он.
— Да, господин! — ответила она, пораженная поспешностью своего искреннего восклицания, кажущегося необходимым при той пугающей реальности, от которой пыталась избавиться рабыня. — Спасибо, господин!
Ее оставили почти висеть на вытянутых руках. Спина немилосердно горела.
Вокруг нее весело болтали рабыни, сидя на коленях лицом друг к другу. Они развлекались, смеясь и играя.
Как я ненавижу их, думала блондинка.
Постепенно в ней нарастала злоба.
Как могли бить ее, доверенное лицо самого Иаака, как будто она была всего лишь неуклюжей рабыней?
Белобрысый офицер, Корелий, казалось, был в ужасе, заметив, что Ронисий приказал ей прислуживать на ужине у капитана.
Должно быть, Корелий и был агентом Иаака, но он не возражал, хотя видел, что ей грозит наказание плетью, как простой рабыне.
Конечно, он не вмешивался, чтобы не выдать себя.
Но агентом мог быть и Ронисий — именно поэтому он так безжалостно бил ее, чтобы не выдать их отношений. Наверняка у него хранился тонкий кинжал.
Казалось, Лисис, старший офицер, почти не обращает на нее внимания, но именно он привез ее на корабль.
Странно, что за столом оказался и тот скотник со свиным лицом, — тот самый, который подверг ее такому унижению в клетке.
Значит, агентом мог быть и он, иначе как бы он оказался за ужином у самого капитана?
Как противно ей было прислуживать этому простолюдину, явному гумилиори!
Конечно, простолюдин из сословия гумилиори не мог быть агентом — таким, от которого зависела судьба представительницы сословия хонестори, аристократки и патрицианки!
За столом сидел и Фидий, капитан «Нарконы».
Неужели это он, внезапно подумалось женщине.
«Наркона» — всего лишь грузовой корабль, однако он принадлежит Империи. Вероятно, занять должность капитана корабля мог лишь преданный Империи человек. Кроме того, разве может пасть подозрение на самого капитана?
И кто на корабле обладает большей властью, кто способен устроить все дело, как следует, и проследить за его выполнением?
Она совсем запуталась, не знала, от человека какого звания и положения можно было ждать помощи.
Нет, вероятно, все произойдет в строжайшей тайне, так, что об этом не будет даже подозревать ни один из членов экипажа.
Должно быть, капитан даже не догадывается, чему предстоит свершиться на его корабле.
Но тут же ей подумалось, что Иаак не стал бы рисковать, пользуясь услугами обычного капитана грузового судна, полагаться на него, доверять ему такое серьезное дело.
Значит, это вряд ли может быть капитан. И все-таки это вполне возможно.
Она задергалась на веревке.
— Давай, освободись, белобрысая! — засмеялась одна из рабынь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40