Я бросил безнадежный взгляд на горизонт, тщетно пытаясь увидеть
идущее нам на помощь подкрепление.
- Что будет с нами двумя, если мы сдадимся? - спросил я.
- В лучшем случае нас повесят на воротах.
- Но, может быть, эти мятежники не столь кровожадны, как те, о
которых говорил лейтенант? Они же обещали отпустить солдат!
- Не думаю, что их обещание останется в силе после того, как мы убили
столько их людей, - действительно, ров был буквально завален трупами, да и
за ним валялось немало тел. - К тому же их обещания касались солдат, а не
офицеров.
- Мы переоденемся солдатами! Во дворе достаточно трупов, на которые
можно надеть нашу одежду и доспехи. Мы скажем, что сражались, пока не
погибли наши офицеры, а теперь сдаемся.
- Это слишком лежит на поверхности, - покачал головой Корр. - Они,
конечно, не смогут определить, кто из солдат врет, и потому для верности
прикончат всех - хотя, как только возникнет такая угроза, кто-нибудь из
солдат нас выдаст.
- Значит, надо спрятаться получше! Здесь есть казематы?
- Ничего не выйдет. Они непременно их обыщут, чтобы освободить
узников... - Корр осекся. - То есть вы хотите?
- Именно. В числе прочих они освободят и нас. Кстати, сколько узников
в замке?
- Трое. Разбойник из окрестных лесов, злостный неплательщик податей и
мошенник, продавец очередного чудотворного эликсира. Вам ничто не мешает
стать четвертым. Но для меня ваш план не годится, - Корр дотронулся до
лба. - Эта царапина выдает во мне участника сегодняшнего боя. Мне придется
притвориться солдатом.
В этот момент к нам подошел единственный уцелевший унтер-офицер,
капрал из моего отряда. Он сказал, что, поскольку подкрепление не подошло
и шансов никаких, солдаты намерены капитулировать, и он не берется
заставить их воевать. Я сообщил ему свой план, пообещав, от имени герцога,
хорошую награду, если мы с комендантом останемся в живых.
- Солдаты не выдадут вас, ваша милость, если мятежники отпустят их с
миром, - сказал капрал.
- Вступи в переговоры с мятежниками, - сказал я. - Скажи, что если
они не гарантируют солдатам безопасность, в замке будет устроен пожар, и
их стенобитное орудие тоже сгорит.
Капрал отправился вести переговоры, а мы с Корром приступили к
реализации нашего плана. Двое убитых были облачены в нашу одежду и латы,
предварительно пробитые в нужных местах, после чего комендант оделся как
солдат, а мне выдал какой-то балахон и отвел меня в подземелье.
Когда он надел на меня цепи и вышел из камеры, заперев за собой
дверь, меня охватил страх. Что, если мы ошиблись в расчетах и повстанцы не
появятся в подземелье? Самому мне отсюда не выбраться, и никто, кроме
коменданта, не знает, где я. Образ прикованного скелета живо возник в моем
воображении.

10
Однако мои опасения были напрасны. Не прошло и получаса, как
загремели засовы, и в камеру с факелами в руках вошли мои "освободители".
Я старательно разыграл изумление. Они рассказали мне о восстании,
сообщили, что замок пал, что феодалам теперь придется туго, что армия
повстанцев растет и скоро пойдет на Траллендерг, столицу королевства, и
что их предводителя зовут Роррен.
За то время, что мне пришлось просидеть в каземате, я продумал свою
легенду. Мне не стоило называться крестьянином или ремесленником - мою
некомпетентность в соответствующих областях легко было обнаружить.
Назваться разбойником тоже было рискованно: я знал от герцога, что
деревенская и городская беднота симпатизирует разбойникам и часто
поддерживает с ними контакты, а значит, меня могут поставить в тупик
расспросами о моей шайке. Вышло так, что из всех занятий, подобающих
простолюдину в этом мире, я, благодаря герцогу, лучше всего знал ремесло
солдата. Поэтому я сказал повстанцам, что я солдат, мое имя Риэл, а в
тюрьму я попал за неподчинение приказу. Желая еще больше поднять свой вес
в глазах повстанцев, я сообщил им, что это был приказ о карательных
операциях. Один из моих освободителей, хмурый детина с перебитым носом,
заметил, что мне крупно повезло: если бы повстанцы не взяли замок, меня бы
непременно повесили. Придав своему тону максимум кровожадности, я
поинтересовался судьбой защитников Адериона. Хмурое лицо детины еще больше
нахмурилось.
- Они сложили оружие, и Роррен отпустил их. Конечно, их надо было
вздернуть, как собак. Но Роррен говорит, что, рассказывая другим солдатам,
что мы их отпустили, они принесут больше пользы нашему делу.
- Роррен уважает смелых парней, даже если это враги, - вмешался
другой. - Ведь их осталось всего десять, когда они сдали замок, и с самого
начала было только в несколько раз больше.
- А сколько они наших поубивали? - возразил детина. - Нет, непременно
надо было их вздернуть!
Вскоре я побеседовал с самим Рорреном. Предводитель мятежников,
высокий, мускулистый, с курчавой светлой бородой, производил впечатление
человека неглупого и решительного. Он предложил мне присоединиться к
повстанцам. Я попытался отнекиваться, но мне объяснили, что восставшим
позарез нужны профессиональные военные, и что я обязан им жизнью. Я понял,
что дальнейшее сопротивление будет подозрительным, тем более что моя
легенда предполагала сочувствие восстанию, и освобожденные вместе со мной
узники приняли аналогичное предложение. Поэтому я согласился, решив про
себя, что сбегу при первой возможности.
Этот разговор происходил на лугу перед замком. Едва я изъявил свое
согласие, как услышал шумные радостные восклицания и смех. Повернув
голову, чтобы определить их причину, я увидел, что на распахнутых воротах
покачиваются три трупа. В одном из них я узнал лейтенанта Криддера, два
других были солдаты, которых мы с комендантом подставили вместо себя.
Доспехи с них были сняты, и несколько мятежников тут же принялись,
упражняясь в меткости, стрелять в мертвецов из луков. Должно быть, мне не
удалось полностью скрыть своего отношения к этой сцене, потому что Роррен
счел нужным пояснить:
- Ты не знаешь, Риэл, что по приказу этих скотов солдаты вытворяли в
наших деревнях.
Остальные покойники были похоронены в братских могилах, солдаты
отдельно. Было принято решение до конца дня отдыхать, а ночью выступить в
поход. В подвалах замка нашлись запасы вина, но Роррен и его командиры
следили, чтобы возлияния были умеренными и войско не перепилось.
Ближе к вечеру новый взрыв радости возвестил о прибытии подкрепления.
Прибывший отряд повстанцев был вдвое меньше войска Роррена и значительно
хуже вооружен; предводителем его был молодой парень по имени Лурр. Под его
началом находились практически одни крестьяне, и Роррен, у которого было
уже несколько перешедших на сторону мятежников солдат, порекомендовал
Лурру меня в качестве военного специалиста. Кроме того, Роррен поделился с
ним захваченным в замке оружием, но его было слишком мало на такой большой
отряд. Должность военного советника снижала мои шансы незаметно исчезнуть,
но, с другой стороны, давала возможность оказать услугу герцогу. Не
откладывая дела в долгий ящик, я убедил Лурра, что, пока численность
повстанцев не слишком велика, объединять все силы в одну армию
преждевременно, а следует наносить противнику быстрые неожиданные удары,
действуя небольшими мобильными группами. Я назвал и подходящую цель для
такого удара: крепость Крондер, из которой якобы ушли войска. (Я полагал,
что хотя бы один гонец добрался туда, и войска ушли как раз в направлении
Адериона, чего не мог знать Лурр.) Мой план был принят, и Лурр, чье
воинство не участвовало в бою и не было утомлено, отдал приказ выступать
немедленно.
Мы - еще недавно это местоимение означало для меня солдат герцога, и
вот теперь я принужден был обозначать им мятежников - итак, мы шли, пока
не стемнело, а затем разбили лагерь в неглубокой лощине. Высланные вперед
разведчики вернулись и сообщили, что ничто не указывает на близость
правительственных войск. Выставили часовых. Поев, повстанцы стали
укладываться спать - большинство на голой земле или своих нехитрых
пожитках, некоторые заворачивались в одеяла. Я подумал, что момент для
бегства подходящий, тем более что лощина стала заволакиваться туманом, но
Лурр зазвал меня в свою палатку. Было ли это жестом дружелюбия, или он
все-таки не до конца мне доверял? Во всяком случае, я принял его
приглашение, чтобы не давать лишнего повода для подозрений.
Рано утром Лурр разбудил меня, и я, чертыхаясь от желания спать,
вылез из палатки в утренний холод. Туман был такой плотный, что, отойдя от
палатки на несколько шагов, я уже едва мог ее различить. Я сказал Лурру,
что в таком тумане выступать бессмысленно, но он ответил, что, поскольку
враг не ждет этого от нас, так и следует сделать. Разумеется, свернуть
лагерь и построиться в походный порядок в таких условиях оказалось не
самой простой задачей, но в конце концов она была выполнена. Я оказался в
первых рядах, что мне совсем не нравилось.
Меж тем за нашей спиной поднималось солнце, и туман понемногу
рассеивался. Мы вышли из лощины. Мне показалось, что впереди что-то
блеснуло, но я вспомнил, что неподалеку протекает река. В воздухе была
разлита тишина, и плохо вооруженный отряд не мог нарушить ее ни лязгом
доспехов, ни стуком мечей.
Неожиданно налетел ветерок и разогнал последние остатки тумана. В тот
же момент я увидел, что именно блестело впереди.
Солнце, восходившее позади нас, отражалось в щитах войска, стоявшего
перед нами.

11
Я понял, что это конец. Сейчас начнется бой, и повстанцы будут
разбиты наголову. Перебегать на сторону правительственных войск поздно,
пытаться просто спастись бегством - тоже. Меня наверняка убьют, а если
даже мне удастся сдаться в плен, где гарантия, что меня не повесят прежде,
чем я смогу доказать, что я советник герцога?
Все это молнией пронеслось в моем мозгу. В следующий момент я понял,
что для стоящей перед нами части появление из тумана врага тоже является
полной неожиданностью, причем в их лагере еще не закончился подъем. Я
принял единственно возможное решение.
- За свободу! - я выхватил меч. - Вперед!
Первые несколько шагов я бежал в одиночестве - бежал навстречу
солдатам, еще более растерявшимся при виде моих доспехов и вооружения,
принадлежавших недавно одному из защитников Адериона. Потом толпа за моей
спиной взорвалась воинственными криками и ринулась в атаку.
Солдаты, наконец, опомнились и попытались сомкнуть цепь и выставить
копья, но было уже поздно. Первые ряды были сразу же смяты и опрокинуты.
Тяжелые доспехи и щиты делали их неповоротливыми, не позволяя
противостоять обрушивающейся на них лавине. Главную роль играли, конечно
же, растерянность и неразбериха. Солдаты падали под ударами дубин и
топоров.
- Берите их оружие! - кричал я. - Не останавливаться! Мы должны
прорваться к центру лагеря!
В лагере уже сыграли тревогу. Солдаты выскакивали из палаток, но даже
на это у них не всегда хватало времени. Я сам бежал через поваленные
палатки, чувствуя, как их окровавленное полотно шевелится под ногами. Мы
ворвались в центр лагеря, рубя все на своем пути, и двинулись дальше. К
этому времени все наши противники, кто не был убит, уже были на ногах и
дрались. Однако большинство офицеров погибли, а те, кто остался, не могли
командовать в общем хаосе. К тому же солдаты не знали нашей численности.
Многие поддались панике и были изрублены. Остальные сражались, но без
какого-либо общего плана боя - каждый лишь боролся за свою жизнь.
Все это время мной владел страх, настоящий панический ужас - но не
тот, который приковывает человека к месту, не давая ему шевельнуться ради
своего спасения, а тот, который позволяет взбираться по отвесной стене,
прыгать через гигантские трещины и ломать стальные прутья. На этот раз
моими противниками были не необученные крестьяне, а хорошо вооруженные
профессиональные солдаты. Я понимал, что мои шансы выжить ничтожны, и
поэтому бился как одержимый, не чувствуя усталости. Прежде я не испытывал
таких чувств - даже во время боя с силами полиции и госбезопасности, когда
мы бежали в будущее из Проклятого Века. Огнестрельное оружие
подсознательно воспринимается человеком, как нечто не вполне реальное.
Умом он понимает, что пуля может его убить, но полета пули не видит, а
нередко не видит и стрелка, поэтому в глубине души не столь отчетливо
ассоциирует хлопки выстрелов с опасностью для жизни. Иное дело - бой на
мечах, когда ты видишь, как тяжелое стальное лезвие, со свистом рассекая
воздух, опускается на тебя. Раны, наносимые мечом, ужасны; хороший удар
может разрубить человека пополам. С хрустом проламываются черепа, кровавые
внутренности вываливаются на зеленую траву. Я чувствовал, как теплая кровь
течет по лицу и телу, и еще не знал, моя это кровь или чужая.
Лишь одного из своих тогдашних противников я хорошо запомнил. Краем
глаза я видел, что он сражается как лев, и уже несколько повстанцев
валяются возле него в окровавленной траве. Я понимал, что мне следует
держаться от него подальше, но он, уложив очередного своего врага, сам
двинулся ко мне, и я вынужден был повернуться к нему, чтобы защищаться. В
этот момент я узнал его. Это был тот самый рыжебородый толстяк, из-за
которого я угодил в подземелье Торриона. Он тоже узнал меня. Его челюсть
буквально отвалилась, глаза едва не вылезли из орбит - он не сомневался,
что я давно мертв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34