Впрочем, помогало мне
и то, что зима выдалась довольно теплой, насколько подобное слово вообще
применимо к этому времени года. Короткие заморозки сменялись оттепелями с
дождем и мокрым снегом, и, будь у меня возможность выглянуть в окно, я,
вероятно, постоянно наблюдал бы на улицах жуткую слякоть. Но такой
возможности у меня не было: маленькое окошко располагалось более чем в
двух метрах от пола, а подойти к нему и подпрыгнуть я не мог - не пускала
цепь.
Однако физические мучения были не единственными. Я по-прежнему
считаю, что одиночное заключение лучше пытки постоянным пребыванием в
обществе, но лишь тогда, когда узнику есть чем себя занять. Однако когда
нет возможности ни читать, ни писать, ни даже играть с самим собой в
карты, а цепь позволяет сделать не более двух шагов в любую сторону, скука
превращается в кошмар, который, кстати, не затмевает физические страдания,
а лишь усиливает их. Время словно останавливается; пытаешься все время
спать, но постоянно просыпаешься от холода. Иногда надзиратель, которому
тоже скучно на дежурстве, остановится у двери какой-нибудь камеры
поболтать с заключенным, но, увы, эта возможность скоротать время
представлялась редко, да и к тому же я не знал, о чем говорить.
Надзиратели не большие охотники рассказывать - в их жизни редко случается
что-нибудь стоящее упоминания; я же, в свою очередь, быстро исчерпал запас
скабрезных анекдотов, которые помнил еще с Проклятого Века, и не нашел
другой безопасной темы. По мере того, как голод затуманивал сознание, я
все больше опасался ляпнуть что-нибудь лишнее. Некоторое время я
развлекался тем, что выкладывал на полу фигуры из соломинок; затем и это
наскучило мне до отвращения. Я поймал себя на том, что разговариваю с
крысами. "Через некоторое время ты начинаешь говорить с ящерицами, а скоро
они начинают тебе отвечать..." - припомнилась мне фраза из какой-то книги
моей эпохи. Да, конечно, все это не могло не действовать на психику.
Постепенно я погружался в какую-то апатию, теряя чувство времени и
ощущение реальности происходящего. Говорят, немало узников выходят из
такой тюрьмы и через десять, и через двадцать лет, умудряясь сохранить при
этом рассудок. Что ж, для этого, вероятно, надо родиться в средневековье,
с его неспешным темпом жизни и минимальными потоками (точнее, ручейками)
информации. Мозг цивилизованного человека к этому просто не приспособлен.
Если бы не овладевавшее мной затуманенное состояние, я бы наверняка
заметил, что в середине весны колокольный звон за окном стал звучать все
чаще, а многие тюремщики, прежде заступавшие на дежурство регулярно,
больше не показываются. Наконец однажды дверь моей камеры открылась в
неурочное время, и вошел незнакомый надзиратель и кузнец с инструментами.
- Славь нашего милостивого короля, - хмуро сказал надзиратель.
- Да здравствует король, - поспешно сказал я. - А что случилось?
- В городе чума. Очень многие уже умерли. Не хватает людей, чтобы
сторожить тюрьмы. По приказу короля важные преступники сегодня удушены в
камерах, а мелочь вроде тебя велено выпустить на свободу.
Кузнец расковал меня, а надзиратель велел спускаться во двор. Я
заикнулся относительно возврата моих вещей, но свирепый взгляд тюремщика
заставил меня отказаться от этой мысли.
Во дворе уже собралась целая толпа таких, как я. Грязные, обросшие, в
лохмотьях, они мало походили на людей. Я содрогнулся при мысли, что сам
выгляжу так же. Стражники с копьями, похоже, собирались выгнать нас
наружу, в чумной город. Я вспомнил, как входил в этот город несколько
месяцев назад, в хорошей одежде, с кошельком, полным медных денег...
Подумать только, _т_о_г_д_а_ я считал свое положение отчаянным!
В этот момент с улицы донеслось цоканье копыт, и во двор въехал
офицер в сопровождении нескольких солдат.
- Слушайте, вы, отребье! - обратился он к нам. - Вам предоставляется
редкий шанс. Его величество король не только прощает ваши прежние
преступления, но и готов взять вас на службу. Чума нанесла урон славной
королевской армии; Грундоргу нужны солдаты. Все, кто хочет поступить на
службу, должны следовать за нами. Мы будем ехать не слишком быстро, но и
не слишком медленно; те, кто отстанут, могут возвращаться в город - королю
не нужны дохляки.
Стоя босиком на обледенелых камнях тюремного двора посреди
охваченного чумой города, без единого гроша в кармане (да и карманов-то на
моем тряпье не было), мог ли я дожидаться лучшего предложения? Надо
сказать, не все освобожденные были того же мнения; последовать за
всадниками решило что-то около половины, у остальных же, очевидно, имелись
свои планы. По всей видимости, они рассчитывали, что в охваченном
эпидемией городе есть чем поживиться и ради этого пренебрегали опасностью;
впрочем, средневековые нарушители закона, невежественные и суеверные, куда
легкомысленней цивилизованных. Итак, мы, три десятка бывших узников,
побежали за офицером и солдатами. Всадники торопились скорей покинуть
чумной город, и бежать приходилось изо всех сил. К тому моменту, как мы
добрались до городских ворот, несколько человек уже отстали; я и сам
чувствовал, что недолго выдержу подобный темп. Мы миновали заставу, в
обязанности которой входило блокировать въезд и выезд из чумного города, и
оказались на дороге, ведущей на юг. Здесь нам дали небольшую передышку; я
надеялся, что теперь мы получим хоть самое плохонькое обмундирование,
однако испытание еще не закончилось, и мы должны были и дальше бежать за
всадниками босиком и в лохмотьях. Солдаты ехали уже не так быстро, но путь
оказался длинным. Я затрудняюсь сказать, какое расстояние мы преодолели -
думаю, больше пяти миль. Казалось, дороге не будет конца; некоторые падали
в грязь и оставались лежать, иные, чувствуя, что вот-вот отстанут,
пытались ухватиться за еще державших темп; их грубо отпихивали. Я тоже
пару раз заехал таким локтем в ребра. Удивительно, что я сам выдержал этот
забег. Я задыхался, во рту стоял мерзкий металлический привкус, ступни,
казалось, совершенно онемели - боль от множества мелких ран пришла потом.
Наконец показался лагерь грундоргского полка; из числа бывших арестантов
до него добралось шестнадцать человек.
Всех нас поместили в разгороженный надвое деревянный барак, где нам
предстояло провести почти две недели в карантине - предосторожность,
пожалуй, излишняя, ибо карантином для нас уже послужила тюрьма. Уголовники
были не слишком приятным обществом, однако благодаря физическим
упражнениям в камере я находился в неплохой (по меркам столь же
ослабленных узников) форме; убедившись, что я могу дать отпор и в то же
время не претендую на лидерство, меня оставили в покое. Наконец карантин
кончился; мы привели себя в порядок и получили обмундирование. Только
теперь, оказавшись в грундоргской казарме, я узнал, что за время моего
заключения в большой политике произошли большие перемены.
Как и опасался Элдред Раттельберский, молодой и честолюбивый принц
Крэлбэрек, наскучив ожиданием, в конце концов сверг своего дядю Ральтвиака
и занял грундоргский трон. Сразу же после этого он двинул армию к границам
разоренного и ослабленного Корринвальда и выдвинул Гродрэду ряд
ультимативных требований. Тот, естественно, согласился на все; даже и
лучший правитель на его месте попросту не смог бы собрать достаточно сил
для противостояния грундоргскому вторжению. В результате Корринвальд
лишился ряда территорий на юго-западе, а также вынужден был бросить на
произвол судьбы своих союзников - небольшие королевства вдоль западной
границы; самое южное из них было вскоре оккупировано Грундоргом. Ирония
судьбы: Элдред затеял свой поход на Траллендерг, желая сделать страну
сплоченной, сильной и богатой; в результате же она оказалась
раздробленной, слабой, разоренной и униженной. Вполне возможно, что в
скором будущем Корринвальд вообще перестанет существовать как единое
государство.
Итак, к концу зимы Крэлбэрек добился немалых военных и
дипломатических побед. Однако разразившаяся эпидемия чумы - довольно
обычное средневековое бедствие, обыкновенно обогащающее церковь, ибо люди
стремятся откупиться от "гнева божьего" - эпидемия чумы заставила молодого
короля поумерить свои планы. Он отказался от дальнейшей экспансии в
цивилизованные области, ограничившись удержанием новых границ; но, чтобы
не терять времени даром, решил двинуть экспедиционный корпус на юг, в
Дикие Земли. Активное участие в южном походе должен был принять и полк,
солдатом которого я теперь стал.

36
Как я упоминал в предыдущей рукописи, которая покоится ныне в кейсе,
зарытом в лесу под Линдергом, жители королевств почти ничего не знают о
Диких Землях. Об этих территориях, площадь которых значительно превосходит
суммарную площадь королевств, ходит великое множество смутных, обычно
жутких и нередко противоречивых легенд. Просвещенные люди нынешней эпохи
(к коим в первую очередь следует отнести главных душителей знания - высшее
духовенство) не исключают, что за поясом Диких Земель могут находиться
другие "цивилизованные" государства. Однако считается, что в пределах
досягаемости, возле южных границ Корринвальда, Грундорга и их соседей,
ничего подобного нет, а есть лишь варвары, дикие звери и разнообразные
чудовища. Естественно, подобные противники не заслуживают того же
уважения, что и армии "цивилизованных" соседей, и части, посланные
Крэлбэреком на юг, были далеко не отборными. Комплектовались они из кого
попало; то, как я там оказался, служит ярким тому примером. Более половины
личного состава составляли новобранцы; вскоре после моего зачисления в
полк нас всех выстроили на плацу и велели выйти вперед тем, кто уже имеет
воинские навыки. Я, разумеется, воспользовался этой возможностью, надеясь
пробиться в офицеры или хотя бы в капралы; однако унтеры, оценивавшие наши
способности, нашли, что я довольно посредственный солдат. В самом деле,
ведь до сих пор мне приходилось воевать в основном на командных
должностях. Отныне мне предстояли ежедневные упражнения - гимнастика и
учебные бои; но все же я избежал той жуткой муштры, которая
предназначалась новичкам, впервые взявшим в руки оружие.
Грундоргская армия по структуре своей напоминает и корринвальдскую, и
раттельберскую; уровень централизации в ней заметно выше, чем в первой, но
ниже, чем во второй. Оружие в основном такое же, как в Корринвальде.
Наиболее распространенные доспехи, в отличие от корринвальдских кольчуг и
раттельберских панцирей, состоят из соединенных металлических пластин,
похожих на квадратную чешую. Щиты легкой пехоты и кавалерии квадратные, с
острыми углами, нередко с металлическим шипом посередине - такой щит может
служить и оружием. Офицеры при Ральтвиаке назначались исключительно из
дворян, и вообще знатность играла едва ли не решающую роль в карьере, но
Крэлбэрек сломал эту традицию. Однако в нашем, как я уже отметил, отнюдь
не лучшем полку большинство офицеров были старой закваски.
Наконец, после месячной подготовки, начальство сочло, что остальному
мы обучимся непосредственно в ходе боевых действий, буде таковые
возникнут. (Многие в полку всерьез полагали, что южные дикари побегут от
одного нашего вида; при этом их отнюдь не смущало, что за последнее
столетие граница Грундорга не отодвинулась к югу ни на милю - впрочем,
возможно они, как и я в то время, просто не знали об этом.)
Итак, в конце весны мы выступили в поход. Прежде, чем вторгнуться в
таинственные и враждебные Дикие Земли, нам предстояло пересечь Грундорг с
севера на юг. Этот путь длиной примерно в 350 миль - Грундорг, в отличие
от Корринвальда, вытянут не с севера на юг, а с запада на восток - занял у
нас три недели. По дороге, в соответствии с неведомыми мне планами
командования, происходили постоянные переформирования, какие-то части и
подразделения присоединялись к нам, какие-то уходили, так что в южных
областях состав экспедиционного корпуса сильно уже отличался от того
полка, что выступил с севера - но, кажется, общий уровень не повысился.
Меня все эти перемены не затронули. Никаких особенно интересных наблюдений
по дороге я не сделал: во-первых, потому что средневековая жизнь вообще
невероятно скучна, и если не считать войн, пожаров и прочих бедствий,
оживляют ее лишь казни да мистерии по праздникам; во-вторых, ежедневные
долгие переходы в полном вооружении - довольно утомительное занятие, чтобы
глазеть по сторонам. Лишь одна картина врезалась в мою память.
Это было уже ближе к концу пути; мы проходили через один из южных
городов. У пересечения двух самых широких улиц нас остановили. Даже по
линдергским меркам лето уже прочно вступило в свои права, а в этих широтах
тем более; солнце припекало во всю, хотелось поскорее выбраться из душного
города, и тем более раздражала внезапно возникшая заминка. По главной
улице, видимо, двигалась какая-то процессия; я слышал радостные крики
мальчишек и непристойные ругательства взрослых; кого-то дразнили. Затем в
общем шуме я различил цоканье копыт, звон железа и щелканье бичей; вскоре
показались и главные участники зрелища.
Дюжина кавалеристов конвоировала около полусотни совершенно голых
людей, мужчин и женщин. Все пленники были закованы в кандалы по рукам и
ногам; кроме того, общая цепь соединяла их железные ошейники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34