Харпа остался лежать на морском берегу с украшением на горле в виде рукоятки метательного ножа, он так и не получил своего вознаграждения. А варвар оказался в самом центре внимания, вся Херрида собралась, чтобы взглянуть на него.
Лицо Марона выражало настоящую печаль. Он не кричал гадости, не улюлюкал, как окружающие, и поэтому его сразу заприметил охранник. Как же, такой опасный преступник мог орудовать с сообщниками, поэтому охрана чутко следила, чтобы никто не мог оказать ему помощь. А сочувствующий преступнику Марон очень походил на его сообщника. Это заметил и варвар, также притиснувшийся к краю постамента.
Неожиданно слух киммерийца странно обострился. Сквозь гулкий рев и свисты до него донеслись странные слова, которые вылетали из уст Астриса. Конан напрягся и прислушался: сомнений быть не могло, аквилонский путешественник кричал ему на киммерийском наречии!
«Помни об амулете! В тумане он поможет тебе!» – несколько раз прокричал Астрис две фразы, после чего они с Мароном растворились в толпе. Шум заполненной площади словно отошел куда-то далеко для слуха варвара, потому, что он невольно погрузился в размышления. Киммерийские слова, произнесенные Астрисом, продолжали биться в его мозгу, и никакие вопли не могли перекрыть звучание этого голоса.
Пальцы Конана легли на широкую грудь и ощупали под рубашкой продолговатый желудь, который аквилонец подарил во время последней встречи в храмовой ограды. Амулет, амулет, да как он может помочь? Нет, правду говорят в Киммерии: рукоятка кинжала – вот лучший оберег на всю жизнь.
Неожиданно над площадью нависла черная туча. Сначала огромная тень стала закрывать освещенную солнцем толпу, а потом вся площадь оказалась в полумраке. Зеваки и ротозеи, мгновенно забыв о своем развлечении, ринулись прочь с площади, но мало кому удалось благополучно исчезнуть отсюда – сверкнула молния, и ее поддержал отличный раскат грома.
Варвар хохотал во все горло, глядя, как стадо мокрых зингарских баранов мечется по площади, пытаясь укрыться от мощных струй, нещадно лупивших сверху. Но вскоре из-за разорванных туч выглянуло солнце, и все возобновилось с прежней силой, площадь вновь заполнилась зеваками, торчавшими рядом с клеткой до самого заката.
На ночь его должны были увезти в подвал дворца герцога Фредегара, чтобы утром снова доставить на площадь Мертвеца. На этот раз – для жестокой и долгой казни, в предвкушении которой сегодня находится вся Херрида, невольно думал киммериец. В переполненных тавернах все разговоры будут вращаться только вокруг предстоящего развлечения, нетрудно об этом догадаться… Мужья почувствуют себя героями после полудюжины кувшинов темного зингарского, а их жены, румяные ласковые домохозяйки, с радостным ужасом станут в темноте представлять себе кровавое развлечение.
В день казни с самого раннего утра херридцы станут занимать на площади места поудобнее, все лавки в городе опустеют, и прибывающие в гавань корабли обнаружат безлюдные причалы, пустую пристань, словно Херрида полностью вымерла. Зато потом площадь Мертвеца взорвется оглушительными криками, зайдется неистовым воплем, который будет продолжаться до самого позднего вечера, пока не упадет под стол последний пьяница в таверне и пока не будет допит последний кувшин вина…
Когда нога Конана ступила на набережную Херриды, мысли его были заняты исключительно морем. Море радовало его воображение картинами бесшабашных пиратских набегов, ароматами соленых ветров и диковинных фруктов, опьяняющей свободой и тайнами бездонного чрева, за которыми следит только темный киль, обросший ракушками.
Жизнь – диковинная штука, совсем как море подчиняется течениям и ветрам, так что можно направляться в знакомую бухту, а очутиться в гиблом месте, в зачумленной тухлой луже, откуда выбраться почти невозможно. Так и варвар, собиравшийся подыскать себе корабль, чтобы почувствовать опьяняющее дыхание моря, оказался в клетке посреди площади, заполненной злобными зеваками.
Перед закатом гвардейцы разогнали всех ротозеев, продолжавших пялиться на любопытную диковину. Настала пора возвращаться к герцогу Фредегару, чтобы провести в каменном мешке подвала последнюю ночь. Клетку погрузили на повозку, и добрых три десятка гвардейцев окружили ее, так что никто не мог приблизиться к медленно шествующей процессии.
Киммериец ловил ненавидящие злобные взгляды гвардейцев. Охранники крепко сжимали ламиры и алебарды, арбалетчики не спускали его со своих прицелов. Кое-кто из этих молодцов наверняка помнил его еще по встрече на вечернем морском берегу – немало их товарищей уткнулось тогда с предсмертными хрипами носами в песок, поэтому каждый мечтал собственноручно пустить ему кровь.
Без оружия Конан чувствовал себя ужасно. С юности он никогда не расставался с мечом или кинжалом и, трясясь в клетке, ощущал себя так, как будто ему оторвали руку или ногу. Силы мужчины утраиваются, если он вооружен, и добрый клинок придает уверенности, даже если его не нужно выхватывать из ножен.
Вдоль мостовых стояли горожане. На каждой улице находились любопытные, пожелавшие еще раз взглянуть на злодея. Дорога пошла наверх, ко дворцу герцога, располагавшемуся в самом центре Верхнего города, примерно на том же уровне, что и Храм Небесного Льва. Небольшие дома ремесленников и торговцев сменились дворцами знати, народу значительно поубавилось, все простые горожане разбредались по домам, чтобы хорошенько подготовиться к потехе, приготовленной для них грядущим днем.
У ворот герцогского дворца повозка остановилась. Гвардейцы окружили ее двойным кольцом – внешний ряд стоял с оружием наготове, их взгляды внимательно ощупывали все подступы к небольшой площади перед дворцом, а внутренний ряд расположился спинами к ним, и все их внимание было обращено на спускающегося с повозки варвара. Внешне он выглядел спокойно. Ни один мускул лица не выдавал волнения, но сам-то киммериец чувствовал, как внутренности словно затянулись тугим узлом, как всегда бывало перед боем.
Ближайший гвардеец с алебардой находился всего в паре шагов от него, и пика алебарды угрожающе нацеливалась в грудь. Конан решил про себя, что сделает еще два шага по направлению к воротам и ринется на этого зингарца. Вряд ли тот сможет удержать алебарду, если за нее быстро ухватиться, и тогда можно начать небольшую заварушку. Тогда не придется в одиночку искать тропу на Серые Равнины, всегда веселее будет пробираться туда в большой компании врагов.
Варвар сделал расслабленный шаг, даже чересчур расслабленный для обычной походки, и это должно было бы насторожить опытного человека, наблюдающего за киммерийцем. Но никто из гвардейцев ничего не заподозрил, и охранники двинулись вместе с ним, по-прежнему окружая пленника плотным двойным кольцом.
Вдоль спины киммерийца пробежала едва уловимая дрожь возбуждения, и он уже готов был кинуться в бой, как неожиданно совсем рядом раздался громкий скрип несмазанных колес.
– Куда ты несешься, свиное дерьмо! – заорал начальник охраны. – Ты что, не видишь, что это дворец герцога! Убирайся в гости к Нергалу!
Из-за фигур гвардейцев было видно, что сбоку на небольшую площадь на всем скаку выскочил чахлый ослик, запряженный в маленькую повозку с кабиной, сплетенной из прутьев в виде башмака. Рядом с осликом бежал Марон, замотавший голову куском белого полотна наподобие вендийского тюрбана.
При виде охранников он изобразил на лице невероятный испуг и тут же развернул повозку обратно. Что-то упало с повозки, когда он резко затормозил. Все увидели, как на камни площади грохнулась глиняная фляга довольно больших размеров, по форме напоминающая спелую тыкву. Гвардейцы невольно отшатнулись, но в первый момент ничего не произошло – сосуд не разбился, а подкатился к начальнику охраны и замер на месте.
– Забери свою дрянь, вшивый оборванец! – заорал офицер. – А не то я запихну это сейчас тебе прямо в глотку!
Он размахнулся и тяжелым кованым сапогом пнул флягу по направлению к Марону. Внезапно из ее горлышка вылетела пробка, и раздался звучный резкий хлопок, точно раскупорилась бутыль молодого игристого вина.
Из освободившегося отверстия со свистом что-то вырвалось. В первое мгновение Конану показалось, что из фляги вылетел встревоженный рой светящихся пчел. Какая-то неясная масса – дым или пар – повалила из горлышка неиссякаемым потоком и начала быстро заволакивать площадь. В воздухе запахло медом, древесным дымом, какими-то неведомыми пряностями. Варвар только успел вдохнуть дым, как голова его закружилась. В сознании точно разжалась туго сведенная пружина, и опьяняющая радость начала обволакивать мозг так же, как вылетающий из фляги светящийся пар окутывал фигуры всех находящихся на площади.
Мгновенно киммериец забыл о том, что еще недавно хотел наброситься на охранника и развязать схватку – последнюю, по всей видимости, в своей бурной жизни. Все как-то отошло на дальний план – и пленение, и встреча с герцогом, и даже грозящая казнь…
Все странно плыло перед глазами. Конан боролся с непомерной тяжестью, навалившейся неожиданно на его могучие плечи так, что они согнулись. Варвар еще держался, но понимал, что происходит что-то неладное. Окружившие его гвардейцы шатались, с бессмысленными улыбками обращали друг на друга взгляды, но как будто не осознавали, что происходит.
«Помни об амулете! В тумане он поможет тебе!» – зазвучали неожиданно в сознании киммерийца слова Астриса, произнесенные на его родном наречии.
«Туман… туман… сейчас вокруг клубится туман, – с трудом соображал Конан».
Мысли его поворачивались с огромным трудом, точно на мозг был навешен огромный тяжелый мельничный жернов. Пальцы нащупали амулет Астриса, висевший под рубахой на груди. Через мгновение он поднес валузийский желудь к носу, сильно сжал его и вдохнул. Раздался тонкий писк, и резкий запах ударил ему в ноздри, да так, что варвар даже взмахнул головой от неожиданности, когда острый холодный аромат ударил в мозг, точно обломок острой льдины уколол затылок с внутренней стороны.
Тут же все встало на свои места. Дурманящая радость исчезла, и Конан увидел, что некоторые гвардейцы еще шатаются, выронив из рук оружие, а некоторые уже сидят или лежат на земле, бессмысленно улыбаясь. Он нагнулся и схватил валяющуюся на мостовой алебарду.
– Амра! Мы здесь! – донесся из тумана голос Марона.
Сквозь дым варвар ринулся в ту сторону по площади, усеянной телами гвардейцев. Он бежал, не разбирая пути, поэтому огромные подошвы, окованные сапожными гвоздями, то и дело опускались на безжизненно раскинутые руки и ноги. Он торопился и не разбирал пути, да и не мог же киммериец заботиться о том, чтобы в такое важное мгновение все остались целы, – ничего страшного, если и похрустят слегка кости поверженных врагов.
Голова Марона, как и морда его любимого ослика, были замотаны белой материей.
– Скорее! Амра, садись в коляску! Нам нужно исчезнуть отсюда! – возбужденно просипел старик, когда увидел киммерийца. – Прошу тебя! Брось эту огромную алебарду!
– Но я не могу остаться без оружия! Кром плюнет на меня сверху, если я останусь с голыми руками!
– Марон приготовил для тебя хороший подарок, – раздался за спиной Конана знакомый голос аквилонца. – Смотри! Клянусь нектаром богов, ты никогда не получал таких даров!
Из груди варвара действительно вырвался радостный возглас, когда он увидел в руках Марона свой забарский кинжал.
– Я подобрал его на песке, – хрипло объяснил старик. – Гвардейцы так обрадовались, что забыли его захватить после того, как уволокли тебя в сетях, как дельфина. А это я вытащил из горла Харпы, чтоб Нергал вечно глодал его лицо…
Марон протянул метательный нож, заставивший наводчика замертво рухнуть на берег моря.
– Это твоя работа? – спросил киммериец у Астриса, кивая в сторону площади, по-прежнему затянутой фосфоресцирующим туманом.
– Моя…
– Клянусь Кромом, никогда я не думал, что книжник сможет спасти воина от смерти!
– Что же, бывает, и тупой камень точит острый клинок боевого меча! Но нам нужно спешить! Здесь может появиться еще кто-нибудь – на всех магического пара может не хватить…
Конан забрался внутрь плетеной корзины, ослик тронулся в путь, а Марон вместе с Астрисом подталкивали тележку сзади.
– Куда вы везете меня? – приглушенно спросил варвар, приникнув губами к плетеной задней стенке.
– На кладбище! – отозвался тяжело дышавший Астрис.
– Но я еще жив!
– На кладбище!
Ужасающе громко скрипели колеса тележки, остро стучали копытца ослика, и натужно хрипел сзади Марон. Если бы еще несколько дней назад киммерийцу кто-нибудь сказал, что от казни его будут спасать два старика в компании с грустным осликом, он сгреб бы того в охапку и смеялся бы ему в лицо до тех пор, пока тот не упал бы без сознания. Но сейчас приходилось верить собственным глазам, и если бы не эти люди, лежать бы ему около дворца герцога Фредегара рядом с грудой других безжизненных тел.
Наконец повозка остановилась, и снаружи послышался горячий шепот Астриса:
– Конан, выбирайся… мы прибыли.
Солнце уже закатилось за море, и на Херриду опустились сумерки, но варвар сразу узнал кладбищенскую ограду, мимо которой проходил в первую же ночь своего нелепого пребывания в Зингаре. Ослик встал около того самого места, где Конан перемахнул через решетку, услышав женские крики о помощи.
– Киммериец, тебя уже ищут! – сказал Астрис, внимательно оглядываясь по сторонам. – Фредегар поставил на ноги всех своих гвардейцев, наверняка он перекрыл выход из гавани, как в прошлый раз, и все выходы из города. Я думаю, что он может отдать приказ о повальном обыске! Вооруженные отряды станут осматривать каждый дом, каждый постоялый двор, каждый склад у моря, и мне кажется, что есть только одно место, где ты можешь отсидеться, – Кладбище Четырех Фонтанов…
Взгляд Конана замер, остекленев от изумления.
– Причем на Кладбище Четырех Фонтанов ты будешь скрываться не где-нибудь, а в усыпальнице семьи герцога Фредегара!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36