Сидящие на корточках мужчины, глухо роптали у вечерних костров на Рябого Торха и друидов, ничего не делающих для спасения племени.
Друиды говорили, что нужно уходить из этих мест, но уходить было некуда. Во-первых, злой дух почему-то не выгонял из леса зверье, и охотники каждый раз возвращались с богатой добычей. Во-вторых, в реке пошла на нерест рыба, и ее можно было хватать голыми руками, даже маленькие дети бегали вдоль берега с легкими дубовыми дубинками и соревновались между собой, кто больше наглушит рыбин. Еды хватало на всех, а такого не помнили даже самые старые члены племени.
Рябого Торха друиды по секрету предупредили, что злой дух может поразить не только тем, что вырвет у него сердце. Для вождя демон может приготовить нечто особое, сообщили они, поэтому вождю необходимо соблюдать все меры предосторожности. Торх перестал сплевывать на землю, чтобы дурной дух не подобрал его слюну и не навел по этой слюне порчу, он перестал чихать открыто, а стал делать это в специальный мешочек, следил, чтобы ни один волос не слетел с его головы, и даже опрастываться стал ходить в полноводную реку, справедливо рассудив, что злой дух не может ничего подобрать в таком мощном течении.
Богам приносились обильные жертвы, но они не желали защитить свое племя. После удачной охоты и обильного ужина в лапы к дурному духу попался один из лучших загонщиков дичи Беспалый Трот. Пикты устали вымазывать лица серой глиной в знак скорби, и Рябой Торх все чаще держал совет с друидами. Что толку? Следом за Беспалым Тротом жертвами беспощадного демона стали две молодые девушки и совсем юный паренек, еще даже не прошедший обряд посвящений в воины.
Грудной ребенок, подросток, три молодицы, шесть воинов, включая сына вождя Хорта, – таков был итог кровавой жатвы. Друиды по секрету сообщили вождю, что каждое новое убийство совершается злым духом через три дня и, словно в насмешку над гордым племенем пиктов, на лице каждой жертвы демон оставляет гнусный знак, напоминающий клеймо раскаленным металлом. Возненавидевший племя Рябого Торха, дурной дух оставлял на щеках и лбах поверженных глубокие меты, каждому он словно ставил тавро.
Прошло три дня с того ужасного мига, когда был обнаружен несмышленый паренек, лишившийся своего неопытного сердца, и Рябой Торх не мог заснуть в своем шатре. Неясные предчувствия томили вождя и не давали забыться сном даже на короткое время. Он понимал, что, если в эту ночь один из пиктов снова потеряет сердце, обретя взамен ужасное клеймо на лице, племя может взбунтоваться.
Не хотелось бы ему оказаться один на один с разъяренной толпой, давно уже друиды доносили Торху, что возмущенные пикты жаждут человеческого жертвоприношения… Кто не захочет задобрить суровых богов, принеся им в жертву самое дорогое, что есть у племени, – голову мудрого вождя…
От таких мыслей у Рябого Торха начинало противно сосать под ложечкой и брюхо его норовило облегчиться раньше времени. Вот и сейчас, глухой ночью, он, к своему ужасу, обнаружил, что больше всего на свете ему необходимо опростать кишечник. Это поставило его в тупик, и Торх даже мучительно застонал от настигнувшей его трудновыполнимой задачи. С одной стороны, ему необходимо было покинуть свой шатер, а с другой – где-то поблизости мог рыскать ненасытный дурной дух.
Сжимая в руке оберег, и мысленно обращаясь ко всем богам, вождь осторожно раздвинул края полога и выглянул наружу. Племя спало тяжелым, но крепким сном. Ни один звук не нарушал ночную тишину.
Ночь выдалась туманной. Все казалось окутанным плотным дымом без запаха, и Рябой Торх крался к реке, полагаясь больше на свою память, нежели на зрение. Конечно, даже в этот страшный миг он не мог позволить себе присесть рядом с шатром и оставить там кучку, – нет, вождь слишком хорошо знал, что испражнения составляют одно целое с человеком, поэтому завладевший ими может обрести власть и над ним самим, и только волны могучей реки могли обеспечить в таких случаях необходимую безопасность.
Неожиданно он ощутил, что почва словно уходит из-под ног, земля словно подалась и накренилась под ним, и не успел Рябой Торх сообразить что-либо, как ноги его с мягким всплеском ухнули в воду. Река оказалась даже ближе, чем он представлял себе. Попеременно переставляя прямые, негнущиеся ноги, Торх отошел немного от берега и присел, подняв полуприкрытые глаза к небу. Окутанный плотным ночным туманом, он чувствовал себя в полной безопасности и расслабился, на короткое время, забывая о своих трудностях. Воды могучей реки, влекомые плавным течением, точно уносили вдаль все переживания вождя.
Но внезапно он вздрогнул всем телом и едва не опрокинулся навзничь, потому что до его слуха донеслись странные звуки. Ровный, едва уловимый шум течения реки неожиданно был прорезан совершенно отчетливыми голосами, стуками и приглушенным звоном.
Рябой Торх рывком вскочил на ноги и оцепенел – всего в нескольких шагах от него из тумана выплыла темная громада судна. Длинные весла, со всплесками погружавшиеся в речные волны, были так близко от него, что при желании, передвинувшись всего на несколько шагов, он мог бы дотронуться до широких лопастей. Не успел вождь ничего сообразить, как такой же шум с другой стороны заставил его стремительно развернуться всем телом: там к берегу направлялось точно такое же судно. С палубы доносились приглушенные команды, и Торх окаменел от ужаса: команды отдавались на самом ненавистном для каждого пикта языке – на языке народа атлантов.
Его душила смесь ярости и смятения. Никогда еще прежде Рябой Торх не оказывался в таком положении. Заклятые враги скрытно приближались к лагерю его племени, а он не мог сдвинуться с места! Стоило бы ему пошевелиться, как кто-нибудь на палубе немедленно заметил бы его.
О, боги! Жестокие боги словно насмехались над ним! Лучше бы он оставался в своем шатре и принял смерть с оружием в руках, но все словно специально было подстроено так, чтобы глаза мудрого вождя увидели надвигающихся вооруженных атлантов.
Неприятное предчувствие, изводившее его с вечера, не обмануло. Но Торх ждал прихода злого духа, а увидел безжалостных врагов. Не успел он вздохнуть несколько раз, судорожно соображая, что нужно делать, как из тумана донеслись тупой стук и легкий скрежет. Носы судов утыкались в берег реки, и почти одновременно с этим с палуб сыпались воины. Бряцало оружие, слышались короткие хриплые вскрики, пришельцы готовились к нападению.
Ничего подобного еще не было в жизни племени Рябого Торха. Друиды вели летописи – на каменной скрижали, тонкой плите светлого речного бушонга они выводили знаки, напоминающие по форме острые клинья. Вождь смотрел на прорезанные линии и почему-то невольно вспоминал все, что происходило у него на глазах: болезни и голод, удачные охоты и буйные свадьбы, кровавые стычки и богатые добычи. Нашли свое место на пористой плите и беспощадные проделки дурного духа, охотящегося за сердцами доблестных пиктов, все его жертвы были представлены особыми зарубками; но никогда еще племя Рябого Торха не было застигнуто врасплох!
Охваченный ужасом, вождь ринулся к берегу. Мысли его смешались, он только сжимал одной рукой свой оберег и надеялся, что густая пелена тумана и ночная тьма укроют его волшебным плащом от взглядов свирепых атлантов и позволят предупредить соплеменников, чтобы люди не были вырезаны во сне, словно стая беззащитных черепах, бурной волной выброшенная на морской берег.
Но не успел он сделать и пары шагов, как перед ним вырос воин огромного роста. Облаченный в облегающие кожаные доспехи, атлант уткнулся взглядом в Рябого Торха и издал хриплый воинственный клич.
Безоружный вождь почувствовал, что его захлестывает волна бессильной ярости. Смерть его уже была близка, из тумана выныривали все новые фигуры, и тело его, напружившись, словно само бросилось на атланта.
Руки Рябого Торха вытянулись вперед, и пальцы готовы были сомкнуться на мускулистой шее, но еще в движении он ощутил невыносимую боль в животе и краешком сознания успел понять, что наконечник толстого копья безжалостно впился ему под ребра.
Перед глазами все поплыло, пальцы судорожно царапали грубое древко, но он не чувствовал, что острые занозы глубоко входят под ногти. Торх успел еще заметить, как атлант злорадно скалит зубы, потом рывком еще глубже насадил копье и поднял вверх тело вождя, замершего на острие наконечника.

* * *
Цеенор-Зера знал, что эта ночь может стать для него последней, что после нее на тысячу лет он снова может погрузиться в темницу своей памяти и утратить способность действовать. Постоянно он видел над собой свод небесного купола, опоясанный матово светящимся крутом созвездий. Сначала этот круг был едва различим, он еле угадывался, но с каждым новым убийством выступал все явственнее. В эту ночь лишь один сегмент между двумя звездными точками оставался незаполненным, и бывший Владыка Валузии слишком хорошо знал, что означало для него соединение этих точек, но ничего не мог сделать для того, чтобы звенья алмазной цепи не соединялись.
Его глаза прекрасно разбирали все даже в густом тумане, эта влажная мутная пыль, казалось, даже усиливает зрение валузийца, поэтому с вершины своего холма он смотрел окрест, и весь мир расстилался перед ним. Широкогрудые корабли вдали сначала показались ему гигантскими черепахами, выползающими на берег под покровом ночи, но вскоре он увидел, как они заворачивают с моря в устье огромной реки и направляются к излучине, на которой нашло прибежище большое племя пиктов.
Бесшумно пробираясь по лесу, Цеенор-Зера быстро приближался к реке, и легкие стопы его едва касались земли. Он уже привык к тому, что все зверье и птицы в ужасе разбегались и разлетались в стороны, только почуяв его присутствие. Даже ветви деревьев не хлестали его лицо, они как будто старались отклониться в сторону, чтобы не задеть чешуйчатую кожу, зубчатый гребень или развевающиеся складки плаща, ставшего за тысячу лет частью самого Цеенор-Зера.
Когда он подошел к большой поляне, расправа над пиктами уже началась. Полыхали в тумане шатры, визжали женщины и дети, отовсюду слышались звуки ударов, тяжелое сдавленное дыхание и предсмертные хрипы. Метались застигнутые врасплох пиктские воины, и пришельцы неумолимо настигали их, безжалостно убивая.
Цеенор-Зера внимательно наблюдал за побоищем, укрывшись у ствола огромного платана. Глаза его не переносили солнечного света, но совершенно не реагировали на яркое пламя, поэтому он хорошо мог видеть то, что происходило на поляне.
Ему легко было различать участвующих в схватке, потому что местные жители были низкорослые, приземистые и с короткими волосами, а расправлявшихся с ними пришельцев можно было рядом с ними назвать гигантами, настолько высоки и широкоплечи были эти суровые воины в кожаных доспехах. Что-то в их облике казалось Цеенор-Зера знакомым, и некоторое время он не мог понять, что именно его беспокоит при взгляде на них. И неожиданно память его откликнулась! Валузиец даже зашипел от нахлынувшей на него ярости, когда узнал в жестоких пришельцах племя атлантов.
Тысячу лет назад их предки так же коварно подплыли к валузийским берегам и высадились в тихих живописных бухтах, созданных богами только для наслаждения и радости. Варвары захватили земли, принадлежащие Цеенор-Зера, и начали истреблять его подданных, таких же, как и он, людей-змей.
До вторжения атлантов Валузия жила счастливо и спокойно. Искусные ремесленники изготавливали самые совершенные украшения, пасечники разводили пчел, а строители использовали мед для особых растворов. Никто из валузийцев никогда не вкушал меда, это было запрещено богом Цатогуа, но все мечтали отведать молодых пчел, едва успевших уснуть под воздействием дурманящего дыма.
Атланты разрушали все на своем пути. Полыхали пасеки и валузийские жилища, уютные дома-ячейки с белыми полукруглыми крышами-куполами, горели многочисленные храмы и замки знати, хитроумно сплетенные из бесчисленного количества дубовых ветвей и крытые пластинами из черепашьих панцирей. Черные жирные тучи пожарищ заволакивали небо над владениями Цее-нор-Зера, и только мраморные чертоги его дворца оставались нетронутыми.
Благородных валузийцев свирепые атланты нарекли «зловонными пчелоедами», они убивали искусных мастеров и строителей, а их чешуйчатой кожей обтягивали свои огромные щиты. Малолетних детей, нежно переливающихся ребятишек с еще неокрепшими гребешками на головах, они топили в священных источниках или подвешивали за хвостики возле храмовых жертвенников.
И вот сейчас, спустя тысячу лет, Цеенор-Зера снова встретил этих жестоких чужеземцев, необузданных дикарей, воняющих звериным потом. Он готов был прикончить их всех – о, с каким наслаждением валузиец рассекал бы грудь каждого из них и вырывал бы оттуда сердца, швыряя их в кровавую дымящуюся кучу. Но он мог убить только одного – такова была воля Красного Хрусталя, возражать которой Цеенор-Зера не мог.
За тысячу лет из его памяти не исчез образ одного из вождей атлантов, голубоглазого гиганта с развевающимися темными волосами. Именно этот вождь руководил поисками Сокровищницы в чер-номраморном дворце Владыки Змеиного Скипетра, и, если бы была такая возможность, Цеенор-Зера избрал бы для своей мести именно его. Или похожего на него воина.
Ждать пришлось недолго. Один из атлантов, распалившись страстью, выволок из занимающегося пламенем шатра молодую девушку, отчаянно отбивающуюся руками и ногами, взвалил ее на плечо и с животным рычанием потащил в сторону леса. Недалеко от дерева, за которым притаился Цеенор-Зера, он опустил свою жертву на влажную от тумана траву и одним движением резко разорвал ее легкое одеяние.
Пиктская молодица кричала и жалобно стонала, но ее старшие братья в это время погибали под ударами чужеземцев, поэтому никто не мог вступиться за ее честь.
Всего в нескольких шагах от Цеенор-Зера хрипло дышал разгоряченный атлант и скулила под ним девушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36