– Не Лессинг? – рискнул он под конец, с ухмылкой, выражающей его сомнения по этому поводу.– Судья Лессинг? Судья Том Лессинг в Восемнадцатой окружной уголовной сессии, – сказал пожилой человек с негодованием, но тут же добавил теплым тоном: – Судья Ховард Лестер, – сказал он, отложил в сторону носовой платок и уселся, сцепив маленькие белые руки и лучезарно глядя на доктора.– В таком случае, я его не знаю, – со всей серьезностью произнес доктор. – Каковы его склонности?– Как это понимать?! – воскликнул старик.– Я имею в виду его биографию.– Судьи Лестера? Он не из нашего штата, – ответил старик неопределенно, – Аризона, Таксон, я полагаю. Таксон, Аризона. Вы говорили, у вас слушание? Сегодня?– Да. Но, подождите минуту, вы говорили, что судья Лестер из Аризоны? Разве это нормально, что он не из нашего штата? Это же внутреннее дело округа, не так ли?– Не совсем! – со знанием дела ответил старик. – Не совсем. Судья Фишер, например, родился в Вене. Хотя и американский гражданин. Его мама и папа были урожденные американцы. Его отец – я знал отца судьи Фишера – был в государственном департаменте Вены. Марк Фишер! Великий человек! Маркхам Р. Фишер, – запнувшись, закончил он, и в его словах чувствовалась явная гордость тем, что он знал старшего Фишера.– Боюсь, что вы меня не понимаете, – сказал доктор почти холодным тоном. – То, что мне нужно выяснить, так это вот что: ведет ли судья Лестер протоколы в окружном суде и каковы его последние решения.Старик, видимо, обидевшись только на то, что его сочли непонимающим, казался ошеломленным. Затем он сжал свои сцепленные руки и сказал с детской кичливостью:– Боюсь, мы не вправе предоставлять информацию такого рода.Доктор Эйхнер начал было говорить, но вместо этого посмотрел на часы. Уже прошло десять минут с того момента, как слушание началось.– Полагаю, мне в эту дверь, да? – спросил он более формальным приветливым тоном, показывая вперед, туда, куда старик указывал ранее.– Все правильно. В конце холла, – мрачно ответил старик.– Спасибо. И простите за беспокойство, – сказал доктор, взмахнув рукой. – И доброго вам дня.Тот ответил угрюмым кивком, но когда доктор Эйхнер повернулся, чтобы уйти, он тихонько позвал его снова:– По таким вещам судья в слушании не заседает, это дело суда присяжных! – и даже улыбнулся ободряющей улыбкой.– Да, конечно, – сказал доктор, практически не расслышав его слов. Он неожиданно вспомнил эту фамилию – Лестер, и теперь перспектива исхода слушания по его делу показалась ему совсем безрадостной. 8 Когда доктор Эйхнер дошел до вестибюля палаты Восьмой сессии, он уже опаздывал больше чем на десять минут, и слушание к тому моменту началось. Он был сразу встречен дежурным в убогой униформе, который, тихонько приоткрыв дверь в палату заседаний, посмотрел на доктора странным взглядом.Это был маленький амфитеатр, практически такой же, как и в большинстве европейских университетов, с круговыми колоннами сидений, возвышающихся ярус над ярусом и резко обрывающихся на самом верху, словно стенки деревянной миски.Больше всего палата поражала своей структурой и пустыми рядами деревянных сидений, Жюри занимало только часть их, четыре ряда, по шесть сидений в каждом. Помимо Жюри, в зале также присутствовал судья, судебный клерк, один или два младших дежурных и небольшая группа наблюдателей, поскольку эти слушания были закрытыми сессиями. Над верхним рядом сидений, под плоским потолком, был круг из ламп, а нарисованные в концентрическом порядке фрески создавали иллюзию купола.Когда доктор с дежурным вошли, в комнате была тишина, процесс, очевидно, достиг стадии, когда ничего уже не может быть сделано без присутствия основной стороны. Они оба прошли прямо к деревянной трибуне, расположенной в центре палаты, прямо перед высоким президиумом, за которым восседал судья Лестер.В черной мантии, седой и тонкий, судья Лестер сильно напоминал актера Льюиса Стоуна. Единственным отличием были тяжелые очки судьи в роговой оправе.Дежурный, сначала обратившись к судье, а затем к Жюри, которое группой восседало слева от судьи – двадцать четыре по-разному одетых мужчин и женщин, все предельно серьезные, все среднего возраста, – и объявил доктора Эйхнера, вежливо показав рукой, что тому полагается занять место на трибуне. Доктор важно кивнул судье и присяжным заседателям, а затем прошел и встал на трибуну с низкими перилами.– Я очень сожалею, что опоздал, – сказал он. – Мне неожиданно пришлось задержаться. Я прошу у суда снисхождения. – Тут он почти незначительно склонил голову, как бы в извинении перед судом. Этот жест, сделанный с уверенностью и достоинством старого мира, незамедлительно вызвал волну шепота в Жюри.Судья Лестер предупредительно посмотрел на Жюри и, мягко прочистив горло, обратился к доктору Эйхнеру.– Рапорт офицеров полиции Стоктона и Фиске был выслушан судом присяжных заседателей – включая ваш первоначальный доклад об этом происшествии, а также, в конце, ваши показания перед капитаном Мейером. Все они явились в суд и, естественно, готовы ответить на любые ваши вопросы. Разумеется, ваше присутствие в ходе дачи их показаний было бы желательно, поскольку любое ваше утверждение могло бы быть выслушано и оценено более точно и было бы более уместным в ходе уже прослушанных показаний. Однако этого уже не исправить. Так что теперь я попрошу вас описать своими словами, как произошла авария. Как вы знаете, я здесь всего лишь в должности консультанта и для Жюри, и для вас как основной стороны. Далее вы будете адресовать ваши замечания Большому Жюри.Доктор Эйхнер на мгновение пристально смотрел на судью, видимо, с надеждой отдавая себе отчет, что этот человек, с его мягкими манерами, относительно молодой, был решительно не тот судья Лестер, о котором он ошибочно подумал в самом начале, а, несомненно, другой судья Лестер. Тот, другой, малоизвестный судья несколько лет назад заработал дурную славу из-за своей строгости в делах по нарушениям правил дорожного движения, чрезмерной строгости, и это послужило причиной его импичмента.– С вашего позволения, – сказал доктор Эйхнер уверенно и даже слегка кивнул в сторону судьи, который в свою очередь ответил ему, взмахнув рукой с вытянутыми от основания ладони пальцами, и белизна его руки мелькнула на фоне черных фалд мантии на его груди.– Как предположил судья Лестер, – начал доктор Эйхнер, важно адресуя свою речь суду присяжных, которые тут же уютно устроились и внимали с уважительным интересом, – очень жаль, что я не присутствовал на слушании показаний офицеров Стоктона и Фиске. Что касается цитирования моего утверждения перед шефом Мейером, позвольте мне для начала сказать, что, если принимать во внимание должные акценты и правильную интонацию, сие утверждение адекватное, и нам не следует тщательно разбирать это сегодня. На самом деле, конечно, я хотел бы видеть записи этих отчетов в суде. И пока этого не произойдет, я воздержусь от комментариев по этому поводу, и это должно быть принято бесповоротно. Тем не менее, вероятно, показания офицеров Стоктона и Фиске, выслушанные здесь сегодняшним утром, аналогичны показаниям в их рапорте, который был представлен их шефу Мейеру. С этим рапортом я ознакомлен и заявляю, что – фактически – он соответствует истине, но тем не менее, боюсь, полностью ошибочный по духу. Я говорю это без всякого желания создать предвзятое мнение у этого Суда или любого другого официального лица, которое здесь присутствует, против этих офицеров. Если понимание данного случая было, в строгом смысле, неправильным и заслуживает тщательных корректив – пусть департамент, имеющий к этому отношение, примет это к сведению. Однако было бы, разумеется, неуместно, если бы мы стали сейчас обсуждать халатность этих офицеров в любом другом случае, кроме настоящего. Поскольку это может послужить правильному толкованию тех ложно истолкованных сведений, которые базируются на определенных обстоятельствах данного случая. А знакомство офицеров полиции с этими обстоятельствами было… ограничено. Теперь вы знакомы с моим утверждением, которое я сделал перед шефом Мейером. И оно, по существу, верно. Вы слышали, как судья Лестер замешкался перед тем, как произнести слово «авария». Намеренно. Я готов отстаивать… и даже настаивать на противоположном: это была не авария, а преднамеренное покушение на мою жизнь неизвестными мне людьми. Один из этих людей сейчас мертв, в городском морге, в кондиции, не поддающейся опознанию. Об известных мне участниках заговора я могу сказать: одна из них была женщина, двое других – мужчины, один из которых, предположительно, тоже мертв или же получил серьезные ранения. Мои описания каждого из них, а также замешанного в происшествии транспортного средства, естественно, к услугам заинтересованных органов.Доктор закончил сурово, почти порицательно, но, выдержав эффектную паузу, он добавил с ободряющей улыбкой:– Нам нужно многое сделать, чтобы продолжить, и эти люди, конечно, наверняка будут найдены.Один из присяжных заседателей, серьезный человек, по виду бизнесмен, сидевший на нижнем ряду, почти рядом с судьей, немедленно поднял руку, как будто желая задать вопрос, повернувшись сначала к доктору, а затем к судье.– Вопросы допускаются? – спросил доктор Эйхнер судью до того, как тот смог принять во внимание жест бизнесмена.– Да, да, – сказал судья Лестер. – Суд теперь может задавать вопросы.– Доктор Ричардс, – выпалил мужчина, уже наполовину встав, но его внимание тут же отвлекла женщина слева, которая сложила руки рупором и пыталась что-то сказать громким шепотом. – Я имею в виду, доктор Эйгнер, – продолжил бизнесмен и, смутившись, сдавленно хихикнул. Некоторые из судей рядом с ним прыснули со смеху, словно подтверждая его ошибку, и доктор Эйхнер тоже снисходительно улыбнулся. – Известны ли вам какие-либо причины, по которым могло произойти покушение на вашу жизнь? – вопросил бизнесмен, тягостно нахмурившись. – Я имею в виду, знаете ли вы кого-то, кто хотел бы убить вас?Остальные присяжные снова замерли с уважительным вниманием, словно юные студенты факультета философии.– Нет, – искренне ответил доктор, – и я не совсем это имел в виду. Фактически не подразумевалось, что покушение было сделано именно на мою жизнь – хотя, конечно, вы в любом случае не услышали бы моего мнения, пока не задали вопрос. Теперь позвольте мне заверить вас, что, насколько мне известно, у меня нет, скажем так, смертельных врагов. Криминальный аспект этого дела расследуется, конечно, но, как я полагаю, то, что это случилось со мной – этому есть только одно правдоподобное объяснение, одно несомненное: ошибочная идентификация.Вероятно, это был просто драматически построенный порядок слов, но многие из судей заметно зашевелились после этого утверждения доктора и начали перешептываться между собой, словно в его защиту. Против этого, однако, выступила женщина, сидящая в самой середине Жюри, которая перебивала бизнесмена на его первом вопросе, и, пока доктор отвечал, сидела с наполовину поднятой рукой. Теперь, под изумленными взглядами соседей, она встала и произнесла почти обвиняющим тоном:– Доктор, насколько быстро, по вашему мнению, вы ехали на место столкновения?– Давайте проясним этот вопрос, – сказал доктор Эйхнер воодушевленно и добродушно. – Там было несколько мест столкновения. Хотя, по-видимому, не больше трех определенных, и все это произошло на расстоянии в шестнадцатую мили или около того. Вы спрашиваете о скорости. Я всего лишь хотел бы добавить, что, таким образом, это будет относительная экспертиза. Честно говоря, я предвидел этот вопрос, и если не как вопрос, то как интересующую вас подробность, и я уже сделал кое-какие подсчеты. Я хотел бы попросить вашего снисхождения дать мне несколько секунд на то, чтобы еще мысленно проверить эти цифры.Гнев на лице женщины, как показалось, сменился раздражением, а вокруг нее некоторые из присяжных начали покашливать и перешептываться. Сам судья Лестер тоже слегка откашлялся, а доктор Эйхнер снова стоял, пытаясь сосредоточиться, с головой, откинутой назад, с наполовину прикрытыми глазами, постукивая кончиками пальцев по краю своей трибуны.– Да, все правильно, – наконец произнес он. – По моим подсчетам, скорость на месте столкновения: первый раз – 95, секунда, 112, и на третьей 127. – Каждая цифра произносилась отчетливо и после значительной паузы, очевидно, чтобы облегчить работу тех, кто делал примечания, но с объявлением третьей цифры в Жюри присяжных поднялся такой гвалт, шепот и удивление, что судье Лестеру пришлось дважды стукнуть молотком, чтобы восстановить порядок в зале.– Сто двадцать семь миль в час?! – вслед за ударом молотка эхом откликнулся молодой человек.– Это по моей оценке, – сказал доктор, принимая это за вопрос. Женские голоса жалобно провыли хором: «Не может быть!»– Какого типа машину вы водите, доктор? – спросил бизнесмен довольно грубым, презрительным тоном.– «Делахайя» 235, – сказал доктор почти с гордостью, при этом скромно, но значительно улыбнувшись.– Какую?! – снова спросили хором присутствующие, и звук змейкой завибрировал в зале. Молодой человек отчетливо воскликнул: «Мощно!»Судья Лестер мягко произнес:– Давайте соблюдать порядок. Две машины участвовали в аварии, как утверждается в рапорте офицеров, это были седан «Кадиллак» и «Делахайя». «Делахайя» – это французская спортивная машина.Судья Лестер замолчал, но присяжные все еще смотрели на него внимательно, как будто ожидая от него еще каких-то слов. Несколько человек даже вытянулись навстречу судье в безмолвном ожидании, а затем, казалось, расценили его молчание как разрешение говорить – и, словно сорвавшись с цепи, начали говорить одновременно. Однако присяжные быстро успокоились и дали высказаться женщине, задавшей первый важный вопрос. Она по-прежнему стояла.– Доктор, как случилось, что вы ехали настолько быстро на первом пункте?Доктор Эйхнер слегка нахмурился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23