Затем Фрост вынырнул из комнаты, на секунду замер, осмотрелся вокруг с безумным видом и удалился в глубины дома.После махджунга и мескалина доктор Эйхнер настолько сконцентрировался на своих машинках, что не заметил даже прибытия Тривли, а несколькими минутами позже он сполз с кресла вниз и теперь сидел, развалившись, на коленях посреди груды машинок, в состоянии, близком к коме.Затем случилось так, что Тривли, выполняя нечто вроде фантастического кружения дервишей, споткнулся о доктора, и когда он, раздосадованный этим, стал вставать, то наконец узнал его. Его реакция напоминала реакцию разъяренной кошки.– Ээээээээээээээээщщщщщщ! – прошипел он сквозь зубы, отпрыгивая назад и съеживаясь на диване. – J'accuse! Я обвиняю! (фр.)

– закричал он, наполовину присев и глядя бешеными глазами и указывая на доктора. – Voyeur! Voyeur! Вуайерист! (фр.)

Доктор Эйхнер, с наполовину прикрытыми глазами, подернутыми коматозной пеленой, оставался неподвижным, и казалось, слышал только так, как человек может слышать во сне.Тривли в свою очередь набрался наглости и, поднимаясь из своего полуприседа, снова указал на доктора, а затем повернулся к девушкам со словами:– Вы видите здесь помешанного человека! Этот человек… одержим!Между тем его друг к нему присоединился и, стоя над доктором, издавал короткие бессвязные издевательские звуки и прикусывал свой палец перед недвижным телом как повторяющий жест краткого роспуска. Неожиданно Тривли взял его за руку для поддержки.– Я теряю силы, – сказал он, кладя его руку себе на голову. – О, как я ненавижу эксцентричных людей! – вскричал он страдальчески. – О, как я их не выношу! – Затем, словно волна прошла, он подтянулся, встал и заговорил с угрожающим спокойствием: – Видимо, он не смеялся последним, в конце концов!И сказав это, с гордо поднятой головой он снова отошел, он и его друг, отбивая ритм высокомерными размеренными шагами. 21 – Что же нам теперь делать? – безнадежно спросила Барби, как будто бы им предстояло получить хорошую взбучку, а Ральф снова целовал ее.Из-за необычайных событий этого вечера пара отложила свои планы насчет похода в «Месье Крок», и всю вторую половину ночи они сидели на заднем сиденье кабриолета, едва ли взглянув на экран больше, чем дюжину раз.В течение трех показов «Грозового перевала» Барби много плакала, иной раз от стыда, прося поддержки, но в основном от легкого замешательства, а позднее от какого-то грустного счастья. Она снова и снова внезапно усаживалась и отворачивала лицо.– Ты думаешь, что я ужасная, – говорила она. Это регулярно происходило в те моменты, когда Ральф отворачивался в сторону, чтобы прикурить или смешать напиток.– Не будь дурочкой, – говорил Ральф, целуя ее с нежностью, а девушка продолжала умолять:– О Ральф, ты действительно… действительно любишь меня?– Конечно.– Что конечно? – хотела она услышать снова.– Конечно, люблю тебя, – повторял он.И девушка вздыхала и прижималась к нему, как будто ничего не хотела больше, чем только быть вот так, вместе, навсегда.Но в конце концов экран погас, и над огромным парковочным пространством, оживающим в блуждающих огнях, зазвучал национальный гимн, и Ральф предложил поехать в мотель. Для Барби это прозвучало так скандально, что она залилась слезами.– О, ты думаешь, что я ужасная, – всхлипнула она. – О, ну почему я это сделала? Ты же знаешь, что я не хотела! Почему? Я не хотела! Ты вынудил меня это сделать – ты меня вынудил, и теперь ты меня ненавидишь! О, как бы я хотела умереть! – И она попыталась спрятаться в дальнем углу на сиденье, отвернув лицо, а Ральф нежно гладил ее по голове и ободрял ее, притягивая к себе ее лицо и осторожно высушивая слезы поцелуями.На пороге пансиона, где жила Барби, она сказала, что им больше не следует разговаривать или целоваться, поскольку это может заметить миссис МакБерней. Но тем не менее она взяла с Ральфа обещание позвонить на следующий день в Клинику, потому что завтра, в воскресенье, была ее смена, и наконец прошептала:– Ральф, ты же веришь мне – правда? – что я никогда… Я имею в виду, ты же знаешь, что ты единственный, кто когда-либо…– Да, я знаю, – сказал юноша, очень польщенный. 22 Фред Эйхнер не помнил, как он добрался до кровати в предыдущий вечер. Он проснулся в отвратительном состоянии, со вкусом желчи и помоев во рту, и это был почти что полдень.– Соедините меня с Мартином Фростом, – сказал он, подтащив телефон к постели и набрав номер последнего.– Мистер Фрост? Видите ли, мистер Фрост больше не занимается этими услугами. Это служба секретарей-телефонисток.Было что-то в голосе девушки, что заставило доктора сделать паузу и на мгновение засомневаться.– Это… это Джин?– Простите?– Джин, крошка Джин. – Последние слова выдавились из горла доктора с уморительной нерешительностью, как будто зацепившийся рыболовный крючок.– Это служба секретарей-телефонисток. Как я понимаю, мистер Фрост покинул страну. Я понимаю, со слов одной из девушек…– Ничего страшного, – бросил Эйхнер, приходя в себя. – Это Ф.Л. Эйхнер, клиент мистера Фроста. Пожалуйста, скажите мистеру Фросту, что в его услугах я более не нуждаюсь. Вы можете сказать ему, чтобы он выставил мне счет по сегодняшний день и рассмотрел свой интерес в закрытом деле. Понятно?– Да, сэр.– Тогда очень хорошо. Благодарю вас, и до свидания.– До свидания.Доктор моментально дал отбой и теперь звонил в Клинику. Ответила Элеанор Торн.– Мы пытались дозвониться до вас, доктор, вам домой. Но никто не отвечал.– Я плохо себя чувствовал, – отрывисто сказал доктор. – Зачем вы звонили?– Здесь был представитель от полиции.– Что это значит? Офицер полиции?– Да, доктор, полицейский. Обычный полицейский, на машине. Их было двое. Один оставался в машине.– Понимаю.– Они хотели вас увидеть.– Они?– Что?– Все в порядке, где они сейчас? Я понимаю, они уже уехали.– Нет, он сказал, что они вернутся. Я надеюсь, что ничего страшного не произошло, доктор, я сказала им, что вы не могли быть…– Все в порядке. Теперь, пожалуйста, поднимитесь в мой офис. В верхнем левом ящике большого стола вы найдете список с именами и телефонами надежных агентств. Когда вы его найдете, перезвоните мне и продиктуйте эти имена и телефоны. Вы можете звонить из моего офиса. Понятно?– Да, доктор.– Очень хорошо. Пожалуйста, сделайте это побыстрее. Пусть это будет для вас сейчас делом первой важности.– Да, хорошо, доктор.– Спасибо, сестра. До свидания.– До свидания, доктор.Доктор Эйхнер одним прыжком выскочил из постели. Он положил бумагу и карандаш рядом с телефоном и едва только зашел в ванную, чтобы умыться, как телефон зазвонил. Доктор вернулся к кровати и сразу ответил, держа карандаш наготове.– Да, говорите.– Я хотел бы поговорить с доктором Эйхнером, пожалуйста. Это сержант Фиске из полицейского округа Лос-Анжелеса.– Понимаю, – сказал доктор, опуская карандаш.– Это доктор Эйхнер?– Да.– Хорошо, доктор, это сержант Фиске. Вы помните меня… мы ехали вместе в полицейский участок после вашей аварии. Мы пытались найти васв больнице.– Да, я помню вас, сержант.– Ну так вот, они поймали этих парней, док. Вы были правы на сто процентов. Шеф сказал, мы должны сообщить вам, как только свяжемся с вами.– Что? Что вы такое говорите?– Это была банда, которая пыталась кое-кого убрать. «Хорошее время» Калека Спомини. У него машина такая же, как у вас. Видите ли, они думали, что это были вы.– Вы имеете в виду, они думали, что я – это он? Он?– Шеф просил сказать вам, что это был случай ошибочной идентификации. Они перепутали вас с ним – из-за машины и из-за того, что он тоже в этих краях, и предполагалось, что он появится в то время на дороге. Его девушка живет здесь поблизости, понимаете?– Они его поймали? Банда конкурентов его поймала? Они его убили?– Нет, он в госпитале. Но он их опознал, видите, опознал банду конкурентов. Мы взяли всю группу.– Ну, я рад, что серьезно он не пострадал!– Нет, серьезно он не пострадал. Он инвалид… поэтому они зовут его Калека. «Хорошее время» Калека Спомини его зовут. Он в розыске. Все они в розыске.– Понимаю.– Ну так это дело закрыто, док, я имею в виду, так далеко, насколько вы заинтересованы. Шеф сказал. Вы должны знать об этом. Шеф, вероятно, насчет этого сам вам позвонит…– Да, конечно. Я очень рад, что вы позвонили, сержант. Между прочим, передайте мои наилучшие пожелания вашему шефу – потому что это отличная работа.– Хорошо, доктор, передам.– Еще что-нибудь?– Что? Нет, они просто сказали, что вы захотите это знать.– Да, это большое облегчение, конечно. Еще раз спасибо.– Все в порядке. Ну, до свидания.– До свиданья, сержант.Не успел доктор положить трубку, как телефон снова зазвонил.– Доктор, – звонила Элеанор Торн, – я пыталась вам дозвониться…– Медсестра Торн, вы нашли этот список: выбросьте его. В корзину за столом! Дело закрыто, видите ли. 23 – Ну что же, мисс Смарт, – радостно говорил доктор по своему внутреннему телефону, – что у нас сегодня по расписанию?– В два к вам придет мисс Старлетон, доктор… Миссис Ф.Л. Ричмонд-Уайт в три… и миссис Хьюго Кросс в четыре тридцать сегодня. Мисс Старлетон уже здесь, доктор.– Хорошо. Пусть она войдет.Вторая половина дня прошла для доктора вполне приятно. Мисс Старлетон и миссис Ричмонд-Уайт были двумя из нескольких женщин, которые каждое воскресенье приходили к нему проверить, не изобрели ли в течение прошлой недели какого-нибудь нового способа лечения.У них обеих была превосходная кожа, и эту заслугу они приписывали правильной диете и назначенным доктором методам ухода – и постепенно это стало смыслом их жизни.Что же до доктора Эйхнера, то в течение многих лет у него установилась такая эзотерическая и интимная связь с их кожей, что хотя различные тесты и анализы говорили о том, что кожа их была превосходна в обычном, безупречном смысле, также она была теоретически превосходна. Абстрактно это удовлетворяло его вкусы и, конечно, его интуитивную чувствительность к вещам такого рода в дерматологической структуре.На самом деле эти женщины были не слишком красивы. В большинстве своем они были здоровы и хорошо образованы, и их коллективным гештальтом был определенный фашизм, применявшийся исключительно по отношению к коже. Две огромные части общества были просто списаны со счетов как «крахмалистые» и «жирные».То, что осталось, описывалось сленгом с якобы юмористическими терминами и включало в себя такие выражения, как «сетчатый» (для тех, у кого на лице была капиллярная сеточка), «вельветовый» (для сухой кожи), «соленый вельвет», означающий вид испарины; а среди наиболее вульгарных молодых женщин постоянно использовались явные насмешки типа «сальный мячик», «рожа-картошка», «кожаное брюхо», «настоящий лишай», «тупая экз» (от «экзема»), «чешуйчатый» и так далее.В этой непринужденной болтовне между ними, пытаясь употреблять свои диагнозы более конкретно, они часто говорили о публичных людях и таким необычным способом часто вспоминали, например, таких общественных персон, как Мадам Нехру и Джейн Уитерс. Однако более серьезно во время своих визитов к доктору Эйхнеру они говорили о «стабильности» и «уровневых проблемах».Доктор Эйхнер говорил:– Да, эндо сейчас стабильно, очень стабильно. – Или: – Я хотел бы кое-что попробовать, мисс Трамбел. О, это абсолютно безопасно, но я просто поиграл с идеей укоротить этот эктолимфатический потенциал…Около трех тридцати Фред Эйхнер принес в офис чай, а затем пятнадцать минут подремал. Следующие полчаса он провел за чтением автомобильной корреспонденции, проверяя сводки, пункт за пунктом, данных последних эксплуатации супернавороченных «Пегасо» и «Феррари 375». После досконального сравнительного изучения этих сводок он перечитал их более небрежно, периодически делая случайные пометки на полях. В конце концов он прервался и снял трубку внутреннего телефона.– Мисс Смарт, завтра при первой же возможности позвоните в представительство «Альфа Ромео», пусть они пришлют их представителя с трехлитровой «Диско Воланте» – после того, как подтвердят следующие цифры: рабочий объем двигателя 145,24. Сто сорок пять запятая двадцать четыре. Эти данные я особенно хочу проверить. Данные по мотору насчитывают две сотни лошадиных сил в 6000 оборотов в минуту для этого двигателя. Так что проверьте это, там могут быть некоторые несоответствия. Я знаю эту модель, понимаете, и – однако, понятно ли это?– Да, доктор. Миссис Гросс уже здесь. Миссис Хьюго Гросс.– Миссис Хьюго Гросс. Проводите ее ко мне, пожалуйста.Миссис Гросс была женщиной странной внешности – одной из таких ширококостных женщин без возраста, ее наряд был тщательно продуман, но все же вещи сидели на ней в обтяжку, а также она была фантастически накрашена, а на голове красовался беретик. Толстый слой тонального крема покрывал ее лицо и губы, так что не было разницы в цвете между ними, она были в той же самой смутно блестящей охре, однако контур губ был резко очерчен тонким малиновым карандашом.– Миссис Гросс? – спросил доктор Эйхнер, привстав и протягивая руку.– Как поживаете, доктор? – сказала миссис Гросс с пронизывающей улыбкой.– Пожалуйста, присаживайтесь, миссис Гросс. – Доктор уставился на нее с напускной внимательностью. Ему тут же пришло в голову, что миссис Гросс, должно быть, актриса. – Вам меня порекомендовала…– Да, доктор, миссис Уинтроп-Гарде.– Миссис Уинтроп-Гарде, – повторил доктор Эйхнер, погружаясь в размышления.– Из Вашингтона, доктор.Глаза миссис Гросс были не большими, но алмазно-синими, и эту синеву подчеркивали изогнутые вверх темные ресницы под отливающими жемчугом веками, еле-еле переливающимися. Ресницы были почти театрально фальшивыми, а брови были вырисованы, как черные арки, изгибающиеся в постоянном удивлении.– Но о чем мне надо думать? – вопросила миссис Хьюго Гросс, поднимая руку в черной перчатке к своей щеке и изображая легкое огорчение. – Я сомневаюсь, что в тот момент миссис Уинтроп-Гарде была замужем! А каково было ее девичье имя? Мы только недавно познакомились, понимаете…– О, не имеет значения, – добродушно сказал Фред Эйхнер, махнув рукой на этот вопрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23