В голосе у нее звучало нетерпеливое оживление. После стольких дней в интернате ее приводила в восторг возможность собрать дома собственную компанию. Тем более что ее школьные друзья жили далеко и наведывались нечасто.
– Она сказала то же самое Элисон Моран, – говорила в трубку Мэгги, – И еще и повторила! Эта девица кругом в проигрыше. Ну совершенно продулась! Полная невезуха!
Энн предостерегающе вскинула брови, и они отправились наверх.
В спальне он скинул туфли и, устроившись поверх покрывал, попытался заставить себя прочесть инструкции, прибывшие вместе с его новой аппаратурой спутниковой навигации. Энн включила телевизор. Из Центра Линкольна по специальной программе транслировали «Реквием» Верди. Она улеглась поперек кровати, положив подбородок на руки. Стакан с вином она пристроила рядом на полу. Через некоторое время музыка стала вызывать у нее беспокойство. Увидев, что Оуэн не обращает на телевизор никакого внимания, она встала и выключила его. Но звуки музыки доносились откуда-то еще.
Энн встала, вышла в холл и прислушалась. Музыка звучала в мансарде, где Мэгги и четверо ее дружков, расположившись на матрацах вокруг старенького телевизора, покатывались со смеху. Мэгги, взяв на себя роль домашнего комика, проходилась по адресу певцов и музыкантов, чьи отталкивающие физиономии непрерывно демонстрировал экран.
– Вы только взгляните на них! – Ехидство просто распирало Мэгги. – Они же совершенно никчемные людишки! Они собираются каждую неделю, чтобы повеселить своей музыкой только себя. Они карикатурны. Они абсурдны. Они самые настоящие неудачники. Поглядите, у них кругом невезуха!
Такая характеристика выступающих настолько смешила дружков Мэгги, что они напоминали какой-то гогочущий клубок едва оперившихся бесенят. Не желая портить им веселье, Энн тихо сошла по ступенькам и уже снизу крикнула им:
– Убавьте, пожалуйста, звук, дети.
Ее вмешательство тут же вызвало гробовую тишину, отозвавшуюся эхом по всему дому.
Сев в кровати, Оуэн отложил в сторону инструкции и смотрел, как она вошла и допивала вино.
– Что случилось? – спросил он.
– Ничего не случилось. Дети веселятся.
Она села на кровать и уставилась в пол.
– Мэгги где-то подцепила это слово «невезуха», – проговорила она.
– Да, я уже слышал, как она щеголяла им по телефону.
– Мне это совсем не нравится.
– Это же всего-навсего слово, черт возьми, – сказал Браун. – Они не вкладывают в него никакого смысла.
– Оно вульгарное и отвратительное, – возмутилась она. – Из-за него она кажется непроходимо глупой. Мне придется поговорить с ней.
– Уж очень ты разошлась, тебе не кажется?
– Мне в самом деле не нравится это слово.
Оуэн беззвучно рассмеялся.
Она бросила на него колючий взгляд.
– Что с тобой?
– Ничего. – И добавил: – Я знаю, почему ты не любишь его.
– Правда? Почему?
– Давай оставим это… – он подложил в изголовье подушку и улегся на кровати.
– Я хочу сказать, что мне непонятно, где она нахваталась подобных словечек.
– Они носятся в воздухе, – сказал Оуэн, – в наше время.
– Чтобы дети отличались такой изощренностью, это так омерзительно.
Браун приподнялся на локте. – Разве это так уж плохо, если они понимают разницу между победителями и проигравшими?
– Я не хотела сказать, что они не должны понимать этого.
– А я не думаю, будто детям надо внушать, что в победе есть что-то предосудительное с точки зрения нравственности. Или, напротив, что в поражении есть что-то благородное.
– Оуэн, ты не слушаешь меня.
– Почему же? Слушаю и думаю над тем, что скрывается за твоими словами.
– Что за чепуха! – неожиданно вырвалось у нее. Алкоголь опять затуманил ей голову.
Он пристально посмотрел на нее, слегка уязвленный ее тоном.
– А не ты ли несешь чепуху, Энни? Меня волнует более глубокий смысл твоих слов. В жизни всегда есть победители и побежденные, то есть проигравшие.
– В жизни?
– От побежденных смердит, – настаивал он. – И дети должны знать об этом. Они должны испытывать отвращение к поражению!
– Я предполагаю, что ты вынужден исповедовать это, – заметила Энн. – В целях подготовки.
– Ты говоришь так, как будто все это придумал я. Но я знаю, почему это так беспокоит тебя. Рассказать тебе?
– Конечно. Расскажи.
– Потому что любая перспектива проиграть хоть в чем-то пугает тебя до потери рассудка. Этой навязчивой идеей страдаешь у нас ты, ты у нас зациклена на победах.
– Ты что, действительно так думаешь? – удивилась она.
– Да, думаю. Тебе настолько ненавистна мысль о поражении, что ты даже не можешь слышать слово «невезуха». Потому что на самом деле ты очень агрессивна и азартна.
Какое-то время она смотрела в пол, раздумывая над услышанным. Затем легла рядом и закрыла глаза рукой.
– Мне не нравится, – заметила она, – когда ты рассказываешь мне обо мне самой.
– Да, – произнес он, – тебе нравится, когда все происходит наоборот.
Даже в этот раз они не могли не любить друг друга. Ему казалось, что он не подкачал и доставил ей удовольствие. Довольный, он улыбнулся в темноте. На сердце было легко. Он видел залитый солнцем океан, лазурное небо над головой и развевающиеся флаги. Слабые уступают сильным.
– Это и есть победа? – спросила она, смеясь. – В данном случае ты победитель?
Он еще долго не мог заснуть. И, хотя они больше не разговаривали друг с другом, ему казалось, что она тоже лежит без сна рядом с ним.
18
– Выдающийся домик, – сказал Херси. Они припарковались в тупике напротив, на самом верху склона, спускавшегося к дому. Перетащив аппаратуру через дорогу, Стрикланд нажал кнопку звонка на воротах.
Дом был небольшой, явно стародавней постройки. Снаружи он был выкрашен в белый цвет, который, однако, уже утратил свою свежесть. Петли зеленых ставен покрывала ржавчина. Над парадным входом нависал балкон, поддерживаемый квадратными колоннами. Отделанный деревом фасад радовал глаз старинной ручной работой и выглядел неким диссонансом на фоне современных построек.
– Здесь ночевал Джордж Вашингтон, – объявил Стрикланд.
– Без дураков? – удивился Херси.
Деревья во дворе чувствовали себя так же вольготно, как в лесу. По обеим сторонам дома высились два мощных дуба. Двор окружала металлическая ограда с острыми пиками. Рядом с передней дверью висели горшочки с анютиными глазками.
Стрикланд обернулся и посмотрел на город, лежавший позади на склоне, спускавшемся к Зунду. Между холмом, на котором они стояли, и кромкой берега чернели крыши городской застройки и несколько скелетов отслуживших мельниц.
Оторвав взгляд от городского пейзажа, он увидел, что к двери идет светловолосая девочка. Вид у нее был хмурый. На лице Херси блуждала карикатурная улыбка комика. По фотографиям, которые он видел, Стрикланд признал в девочке дочь Браунов Мэгги. Однако фотографии не отражали ее поразительного сходства с отцом.
– Привет, Мэгги, – сказал Стрикланд. – Нам можно войти?
– Дома никого нет, – ответила она.
– Но ты же здесь, – не смутился Стрикланд. Девочка покраснела и продолжала стоять с таким же мрачным видом.
– Мы приехали снять ваш домик для кино. Разве родители не говорили тебе, что мы приедем?
Она отрицательно покачала головой.
– Я не знала, что они ждут кого-то. Мама поехала на прогулку, а отец выступает в яхт-клубе в Тарритауне.
– Что ж, мы бы засняли ваш потрясающий домик, если ты не возражаешь. И тебя заодно.
– О нет! – простонала она и болезненно поморщилась.
Стрикланд с Херси обошли дом и оказались на заднем дворе, покрытом толстым слоем опавшей листвы и увитом буйным плющом.
– Эти люди чокнулись, что ли? – спросил Стрикланд у своего помощника. – Мама отправилась на прогулку. Папа в яхт-клубе. А нам что делать?
– Высший класс, – сказал Херси. – И как мы собираемся их вздрючить?
– Что это ты? – возмутился Стрикланд. – Тебе не нравится работать со мной?
– Нравится, – сказал Херси. – Особенно в потемках.
– Это уже хорошо, – одобрил Стрикланд. – Но ты упорно не хочешь понять. Мои объекты чаще всего сами вздрючивают себя. Они обретают себя через меня. Но сами. А в данном случае я настроен весьма сочувственно.
Стрикланд больше любил работать с кинопленкой, чем снимать видеокамерой. Поэтому сухопутную часть фильма он решил снять на кинопленку, а этого моряка-одиночку снабдить на время плавания видеокамерой «бетакам» и магнитной лентой «хай банд». Потом ленту с пленкой можно будет соединить. Гуманитарии почему-то больше доверяли снятому на видеоленту.
Вновь оказавшись перед домом у подножия холма, Стрикланд задумался о том, как ему показать в фильме захудалое окружение Браунов. Поднимаясь по улице в гору, они встретили на углу кучку чернокожих в лохмотьях. Их вполне можно было бы показать в фильме. Не лишними могли бы оказаться и покосившиеся сборно-щитовые дома с облупившейся краской, многоквартирные трущобы и новостройки. «Было бы прекрасно, – думал он, – если бы изображение возносилось по спирали и только в высшей точке достигало дома на холме, в уединенном мире которого живет занятая собой семья Браунов, состоящая из мамы, папы и их маленькой дочки». Здесь было с чем экспериментировать. На деньги Хайлана.
Они остановились у центральных ворот, и Стрикланд уговорил девочку выйти перед камерой из дверей дома, подойти к воротам и открыть их. Торжественно, преисполненная чувства собственного достоинства, Мэгги приближалась с видом приносящей себя в жертву девственницы, которая шла открывать ворота самой судьбе. Херси снимал ее на пленку.
В конце концов она впустила их в дом, и все прошли на кухню, потому что это была единственная комната, не заваленная снаряжением.
– Какая великолепная кухня! – воскликнул Стрикланд, разглядывая стены из голого кирпича, на которых Энн развесила сковородки для омлета из Британии.
– Здесь мы и торчим, – сказала Мэгги.
– Кто торчит?
– Ну, мы. Моя мама, мой папа и я.
– Твоя мама, – повторил Стрикланд и, взяв у Херси камеру, навел ее на Мэгги. – Твой папа и ты. Словом, трио.
На очаровательное личико Мэгги опять легла тень.
– Сколько тебе лет, Мэг?
– Пятнадцать. Странно, что вы не знаете этого. Ведь вам же известно мое имя.
– Ах, один-ноль в твою пользу. – Стрикланд повернулся к Херси, который стоял рядом с магнитофоном «награ», и мигнул. Этот сигнал был у них отработан. Магнитофон тут же писком возвестил о своей готовности.
– Итак, расскажи нам о своем доме. – Произнося это, Стрикланд не забыл чуть позаикаться.
Мэгги покрылась румянцем, сглотнула слюну и стала смотреть в сторону.
– Ну, он был построен в… 1780 году. И это был дом капитана. Владельцем его был капитан клипера, который ходил в Китай в 1785-м. Он возил туда женьшень. – Она бросила испуганный взгляд на микрофон, который подсовывал ей Херси. – А назад доставлял фарфор. И шелк.
– А в какой школе ты учишься? – перебил Стрикланд.
– Я учусь в «Маунт-Сент-Клэр», – заученно протарабанила девочка. – Я ученица младшего класса.
– Это монастырь?
– Нет, это обычная школа. Там есть несколько монахинь среди преподавателей, но большинство – вполне обычные люди. – Она в отчаянии огляделась вокруг. – А теперь не могли бы вы извинить меня? – И, не дождавшись ответа, выскочила из кухни.
– Конечно, – ответил девочке Стрикланд, когда ее уже и след простыл.
– Вы спугнули ее, – осудил его Херси. – У вас конфронтационная манера вести беседу.
– Я заказываю музыку. – Стрикланд покачал головой. – Таков мой метод. Она на взводе. Так же как и ее папа. И мама тоже. – Эти простые слова он произнес с каким-то оттенком отвращения. – Связка Браунов. Она очень непрочная.
Было слышно, как девочка взбежала наверх. Через некоторое время Стрикланд встал.
– А вот и мама, – сообщил он Херси. – Ему было видно, как к дому подъехала Энн. Она вышла из машины и открывала боковые ворота, что вели к гаражу с задней стороны дома. Поставив машину, она направилась к парадному входу. Стрикланд вышел к ней навстречу.
Она была в плотно облегающих бриджах цвета ржавчины, черных сапогах, спортивной рубашке с короткими рукавами и дорожной шляпе. В руках Энн держала пару желтовато-коричневых перчаток. Вид у нее был потрясающий.
– Как вы попали сюда? – удивилась она.
– М-Мэгги впустила нас. Вас это шокирует?
– Не думаю. Но мы не ждали вас.
– Я говорил вчера с вашим мужем, – объяснил Стрикланд. – Он, наверное, забыл вас предупредить.
Энн поджала губы и передернула плечами. Стрикланд старался вспомнить их разговор в аэровокзале. «Интересно, что я сообщил ей о себе, – пытался вспомнить Стрикланд, – в самый последний момент встречи?» Сейчас, стоя перед ней на лужайке, он не думал о ста двадцатипятифунтовом торте, в котором всего поровну. Его медленно пронзала боль желания, от которой становилось трудно дышать.
– Что он делает? – спросила Энн, кивнув в сторону Херси, который прошел на задний двор и смотрел поверх крыш города в сторону Зунда.
– Он готовится к съемке. Знаете, выверяет перспективу.
Она смотрела туда, где стоял Херси, а Стрикланд глазел на нее. Обернувшись к нему, она поправила ленту, которой были схвачены ее волосы на затылке, и по этому жесту он понял, что она ощутила его состояние.
– Оуэн должен вернуться в середине дня. Если вы сможете подождать до этого времени, я приготовлю вам ленч, – предложила она.
– Весьма признателен. Мы подождем, нам есть чем заняться. А ленч мы захватили с собой.
Когда она направилась к двери, он окликнул ее:
– Вы не будете переодеваться, не так ли?
Она не поняла его вопроса.
– Вы останетесь в этом наряде, да? Нам хотелось бы заснять вас именно такой. Это кое-что говорит о вашей жизни.
Она задержалась на секунду возле двери, словно раздумывая, слегка улыбнулась, тряхнула головой:
– Очень жаль, но думаю, что я переоденусь. Извините.
– Все в порядке. – Стрикланд проследил, как она скрылась в доме, и прошел к тому месту, откуда Херси обозревал окрестности.
– У нее великолепное тело, – объявил Херси. – Следует ли нам подчеркнуть это?
– Она большая сладкая стерва, – произнес Стрикланд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54