С.Пугачев. После моего доклада он произнес хвалебную речь и сказал, что мною написана хорошая диссертация и он готов стать моим оппонентом. О чем и был написан протокол и представление кафедры Вентцеля. Мою рукопись у меня отобрали, и поставили на ней гриф "совершенно секретно". И через полтора месяца была назначена моя публичная защита на Ученом Совете факультета авиационного вооружения.
Эти научные успехи были встречены в Харькове совсем не однозначно. Кое кто искренне порадовался и меня поздравлял. Но генерал Хадеев тоже вполне исренне.... огорчился: "Вот защитишся и уедешь. Подобрать нового начальника учебного отдела будет нетрудно - место выгодное! Представлю того-же майора Потапова - это был мой заместитель -, но с кем же я буду играть в преферанс и кто будет ходить четвертый этап в этафете?"
Но, тем не менее, дело шло к защите. Я быстро сдал последний кандидатский экзамен - это была философия. Получил четверку и был счастлив! Сдавал экзамен вместе с Воровичем. Он тогда пребывал в Академии в качестве адъюнкта - по гражданской терминологии, аспиранта. Он готовился долго и как все, что он делал - сверхдобросовестно. Но получил он всего лишь тройку! Я, тем более, почувствовал себя на коне.
И вот однажды я поехал в Москву на защиту. И не с оказией, как ездил по своим научным делам. Училище мне дало официальную командировку, причем на целую неделю. А сама защита чуть было не сорвалась.
Вторым моим оппонентом был назначен полковник доцент Бойко, о котором слушатели говорили так: Бойко бойко ставит двойку - человек педантичности и занудливости необыкновенной. Вот и мне он тоже чуть было не поставил двойку. Отзывов о диссертации пришло много и все были отличные, но отзыва второго оппонента не было. А без второго оппонента защита состоятся не может.
Я пошел на кафедру где работал мой оппонент. Ноги у меня дрожат - завтра защита, а отзыва нет. В чем дело? А он мне говорит буквально следущюее: "Я еще не во всем у Вас разобрался. Видите ли Моисеев, мне надо еще один-два месяца". Вот так! А защита завтра!
И снова добрый случай и снова добрые люди.
В коридоре я встретил Володю Семенова. Мы с ним были одного выпуска - май 42-го. Но он на фронт не попал, а был оставлен в Академии в качестве адъюнкта. Успел защитить диссертацию и обогнать меня в звании: он только-что получил майора. Впоследствии Владимир Михаилович Семенов сделался доктором наук, вышел в генералы и был под занавес своей военной карьеры заместителем по научной части начальника знаменитого тридцатого института.
Я ему поплакался - завтра защита, а тут такое!
"Пошли к Соловью, чего нибудь придумаем". Генерал-майор Соловьев был начальником нашего факультета и человеком достаточно доброжелательным, хотя и трусоватым. Пришли, докладываем. Соловей пожимает плечами и сетует о неприятностях, которые могут последовать для ученого совета, если защита сорвется на меня ему, разумеется, наплевать. Вроде бы уже отрезанный ломоть. И тут Семенов подает блестящую идею.
"Товарищ генерал, разрешите мне завтра выступить вторым оппонентом". "А диссертация? Она же секретная". "Устроим!" "А отзыв?" "Напишем!" "Ну авиация, смотрите не подведите!" "Не подведем!" - ответили мы уже хором.
Диссертация была, действительно с высоким грифом и хранилась под семью печатями. Но кто поверит диссертанту, что у него нет черновиков? И они у меня конечно были. А кроме того голова - это ведь самый надежный сейф для секретных документов. Мы поехали к Володе домой. Он был уже женат. Его жена Лена нас накормила обедом и мы сели работать.
Володька Семенов был очень способным человеком. Слегка безалаберный, слегка с ленцой - что греха таить? Но был всегда прекрасным товарищем и когда надо понимал все быстро, делал четко и хорошо. За два часа он во всем разобрался. Еще час мы с ним вместе писали отзыв, а потом - само собой разумеется, весьма неплохо выпили. Я у него остался ночевать. Утром вместе поехали в Академию. А к трем часам дня я уже был кандидатом технических наук.
Защита прошла под барабанный бой. Очень хорошо говорил В. С.Пугачев. Не ударил в грязь и Володя Семенов, первый раз выступавший в качестве иоппонента. Его похвалил Соловей -"не подвели!" Было много людей из гражданских КБ и НИИ. Задавали вопросы. Я получил много лестных предложений. Генерал Залесский - начальник НИИ-2 звал меня к себе и я этим приглашением однажды воспользовался.
Пришел на защиту и профессор Победоносцев. Тогда то он и рассказал мне о судьбе письма, которое я написал ему еще будучи инженером дивизии. И мне стали понятными неожиданные выкрутасы моей судьбы. После защиты мы с ним долго гуляли по корридорам Академии и он мне убедительно втолковывал, что я должен, нет, обязан приложить все усилия, чтобы уйти из армии. И не в неизвестность. Теперь, когда я кандидат наук, да в такой быстро развивающейся и престижной области, как ракетная техника и реактивная наука, каждое КБ меня возмет. Возможностей много и материально я буду обеспечен не хуже чем в армии.
А еще он мне сказал - "Но Ваше место, я в этом убежден, в ВУЗ,е. Демобилизуйтесь и приходите на мою кафедру в МВТУ".
Нет ни в чем он меня тогда не убедил. Уж очень казалась заманчивой устроенность кадровой офицерской службы. Я был представлен к очередному званию и генерал Хадеев обещал досрочно представить к званию подполковника, благо я занимал полковничую должность. Была уже и собственная комната - впервые в жизни. Правда в ней кроме раскладушки, табуретки и стола на трех ножках ничего не было. Но тем не менее у меня уже была свя крыша над головой. Все это казалось заманчивым. Что греха таить!"
Но не зря говорят, что лучший учитель - Жизнь!
Я ВОЗВРАЩАЮСЬ В ГРАЖДАНСКУЮ ЖИЗНЬ
Возвращение в Харьков было триумфальным. Хадеев меня поздравил публично. Но за праздничными днями пошли будни.
И они оказались куда менее привлекательными, чем предыдущая харьковская деятельность и чем то, на что я расчитывал. Концепция Училища была составлена, планы утверждены, курсанты появились и началась рутинная работа учебного отдела - составление расписаний, проверка занятий, заполнение форм отчетности и тому подобное. Одним словом началась полная забот жизнь военного чиновника, который к тому-же и находится все время в поле зрения своего начальства. Поездки в Москву прекратились вместе с окончанием пускового периода.
Вместе с этими поездками прекратились и научные семинары в Академии Жуковского и разговоры, наполнявшие жизнь особым содержанием. Я пробовал завязать контакты в Харьковском математическом обществе и с Университетом. Математическую жизнь города возглавлял тогда Наум Ильич Ахиезер - первоклассный математик и доброжелательный человек. Харьковские математики отнеслись ко мне с симпатией. На их семинарах я даже сделал пару докладов. Но наши интересы были уж очень разные. Я жил тогда в мире инженерных задач, а они были все "чистые" математики и занимались классическим анализом.
Так же как и несколько лет тому назад, когда я еще служил в дивизии, я снова, но с еще большей остротой почувствовал, что регулярная армейская или чиновная служба - не по мне! Надо было что существенное менять во всей моей жизни.
Я не сразу пришел к мысли о необходимости оставить армию. Форму носить привык, как и чувствовать себя кадровым офицером. Гражданская жизнь меня слегка страшила своей неопределенностью и высокой мерой самостоятельности и ответствености за самого себя. Но постепенно я понял неизбежность расставания с армейской жизнью. Иного пути у меня просто не было. Все то, что вокруг происходило, что приходилось делать, я воспринимал как "преджизнь". Ежевечерне я думал о том, что мне уже 30 лет и что надо что-то устраивать, надо...А что надо, я пока не очень то и понимал. И постепенно пришел к пониманию необходимости надо снимать погоны. Хоть и страшно, но надо! И чем быстрее это случиться. И однажды написал рапорт.
Хадеев был мрачен и неприветлив, как в первый час нашей первой встречи в штабе ВВС. Он долго смотрел на мой рапорт. Читал и перечитывал. А потом взял ручку и написал на рапорте очень смешные и мудрые слова: "Использовать по специальности не могу. С мотивом демобилизации не согласен". Дело было сделано: согласно устава армейской службы, я теперь мог обращаться в высшие инстанции. Рапорт ушел в Москву.
Через пару месяцев в Училище пришел приказ о моей демобилизации, причем за подписью того самого генерала Орехова, с которым я встречался уже дважды. Он наверное был рад избавиться раз и на всегда от назойливого подчиненного.
Новый 49-ый год я встречал уже без погон, но в кителе цивильный пиджак у меня заведется еще совсем не скоро.
Еще летом я договорился о своей возможной работе в НИИ-2 и МВТУ. Защита открыла, практически, все двери. Я начал заниматься динамикой управляемых реактивных снарядов. Эта дисциплина делала только свои первые шаги и каждый, даже незначительный результат воспринимался чуть ли не как открытие. Я часто выступал с докладами, публиковался в закрытых изданиях. Мне казалось, что в слующем году я смогу представить рукопись книги, которую я писал, в качестве докторской диссертации. В этом меня очень поддерживал профессор Победоносцев и ряд моих коллег. Мне казалось, что моя жизнь уже навсегда связана с тем техническим миром, в который я вошел. Но судьбе было угодно распорядится по-другому.
Однажды все рухнуло, когда арестовали мою мачеху. Я уже об этом рассказывал - меня отовсюду выгнали и мне пришлось уехать из Москвы в Ростов и начать все совсем заново! Почти с нуля.
Жизнь оказалась, действительно, совсем новой и была отделена непроходимой стеной от всего, что было раньше. Из прошлого остался только один Ворович, такой же изгой, как и я. Пришлось прекратить все контакты с моими друзьями по Академии и моими преподавателями. Я допускал возможность для них всевозможных неприятностей - как никак, а контакты с кандидатоми в арестанты вряд ли могли приветствоваться соответствующими органами. Единственный человек из "старого мира", который мной интересовался, причем по собственной инициативе, и которого я иногда посещал - примерно раз в год, был Д.А.Вентцель.
ДОКЛАД У М.В.КЕЛДЫША
Жизнь и вправду пришлось начинать сначала. Семья, университет в Ростове - все было совсем не так, совсем не похоже на то, что было в предыдущей жизни. Но одно я знал теперь совершенно твердо - я буду учить студентов и заниматься наукой в меру своих возможностей. И не математикой, в том ее понимании, которое исповедовалось на математическом отделении МГУ, которое я окончил. Я буду заниматься теоретическими исследованиями проблем, имеющих совершенно конкретное содержание - физическое или техническое. Но каких задач - этого я еще не знал. Ракетной техникой я заниматься не мог, будучи лишенным допуска, а других задач я пока не знал. Однако принципиальный выбор был уже сделан. И этим я обязан Д.А.Вентцелю.
Когда я пришел на кафедру теоретической механики, мой новый начальник доцент А.К.Никитин сразу же задал мне вопрос - а какими задачами я собираюсь заниматься. Он рассматривал меня как специалиста и ждал ответа, А что я мог ему ответить? Я действительно не знал чем я буду заниматься.
Надо сказать, что и потом, мне всегда было трудно отвечать на подобные вопросы. Мне всегда было очень трудно планировать свою исследовательскую деятельность. Я мог говорить только о направлении, а конкретные вопросы возникали как-то сами собой. Я никогда не могу сказать заранее более или менее точно то, что я буду делать. Порой я начинал одно, а получалось сосем другое. Я думаю, что это особенность любой творческой деятельности. Как-то я прочел у Симонова фразу - "..и я пошел писать для газеты стихи о смерти Сталина". Я не читал этих стихов, но думаю, что они не могли бы быть хорошими. Убежден, что нельзя писать стихи по заказу, как и думать о непонятном тоже по заказу!
Любое исследование - всегда размышление о непонятном. И получается оно лишь тогда, когда входит в жизнь, в твою собственную, когда о нем думаешь все время. Один наш сокурсник, человек очень посредственных способностей защитил докторскую диссертацию, раньше очень многих, кто считался талантливыми. Я удивился, когда мне сказали о его научных успехах. А другой мой сокурсник, очень талантливый математик Александр Львович Брудно мне ответил: "Ну и что? Он все время только и думал о своем флаттере".
Задачи, которыми я начал заниматься и, которые через несколько лет составили предмет моей докторской диссертации возникли тоже, более или менее, случайно. Как только я начал работать в университете мне поручили подготовить серию задач для дипломных и курсовых работ по гидродинамике. Эту дисциплину я знал плохо, точнее совсем не знал. И поэтому искал задачи, которые были бы близки тем областям математики, которые я изучал в университете. А это была теория нелинейных возмущений линейных операторов. Так я вышел на задачи теории гравитационных волн в ограниченных объемах жидкости, то есть на задачи о колебании жидкости в сосудах и ограниченных водоемах.
Я начал разбираться в этих задачах и вскоре появились даже некоторые результаты. Я написал о них небольшую заметку, страниц на 5 или 6. Ее первым читателем был покойный М.Г.Хапланов, который, по существу переписал ее заново - такое количество замечаний он мне сделал. И во время одного из своих приездов в Москву, я встретился с профессором Я.И.Секерж-Зеньковичем, специалистом по теории волн и милейшим человеком. Он одобрил мою заметку и предложил мне сделать доклад на семинаре математического института у академика М.В.Келдыша.
Мстислав Всеволодович Келдыш находился тогда в зените своей научной славы. Он еще не стал Президентом Союзной Академии и не был безымянным Главным Теоретиком, также как и Королев еще не был Главным Конструктором. Но ряд блестящих работ по теории несамосопряженных операторов выдвинули его в число самых "острых" математиков "сборной команды мира по математике".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54