Над миром властвуют два меча, духовный и мирской, первым владеет архиерей, вторым - царь. Который же из двух выше? В противность утверж­дающим, что выше царь, Никон доказывает, что это не­правильно и что выше архиерей. Христос дал апостолам право вязать и решать, но архиереи - преемники апо­столов. Венчает царя на царство архиерей, он может «вязать» царя чрез царского духовника, подчиненного архиерею, он может «запрещать» царя. Приведя еще ряд доказательств из истории, Никон заключает: «Сего ради яснейше: царь имать быти менее архиерея и ему в повиновении... яко духовенство есть людие избранные и помазани святым духом»; «священство боле есть цар­ства: священство от бога есть, от священства же царстви помазуются». Отсюда вытекало, по мнению Никона, что патриарх должен быть на Руси вторым государем, рав­ным царю и даже большим его; царь не может вмеши­ваться в церковные дела иначе как по приглашению патриарха, но патриарх имеет право и должен руково­дить царем. Таким образом, Никон хотел реформировать организационное объединение русской церкви путем освобождения ее от подчинения государству, которое стремилось опоясаться сразу двумя мечами, и духовным и материальным, чтобы пускать в ход, судя по надобно­сти, или тот, или другой, и путем создания параллельной государству и руководящей последним церковной орга­низации. Эта затея, предпринятая совершенно вопреки ходу развития, наметившемуся еще со времени Иосифа Волоцкого, потерпела полное фиаско. Правда, на пер­вых порах своего патриаршества Никон как будто имел успех; он был постоянным советником царя в государственных делах, управлял за царя, когда тот уходил из Москвы в походы, писался «великим государем», еди­нолично назначал и смещал епископов. Но все это влия­ние Никона опиралось не на какие-либо перемены в положении церкви по отношению к государству, а про­сто на личное доверие к Никону царя. Никон был цар­ским «собинным другом», т. е. попросту временщиком, а так как он своим гордым и грубым нравом и грабитель­скими действиями нажил себе повсюду - и среди бояр­ства и среди всего клира, начиная от епископата и кон­чая последним причетником,- одних злейших врагов, то, когда царь, раскусив его истинные цели, изменился к нему, и звезда его закатилась, он не нашел нигде под­держки. При полном сочувствии епископата царь пре­дал Никона суду церковного собора за самовольное оставление кафедры, оскорбление величества и против­ные канонам самовольные и своекорыстные действия при управлении церковью. Собор 1667 г. осудил его, а вместе с ним осудил и двух епископов - Павла Крутиц­кого и Илариона Рязанского, которые не хотели было подписывать соборный акт о низложении Никона, не соглашаясь с точкой зрения акта, что царская власть выше патриаршей.
Так неудавшийся московский «папа» кончил жизнь в ссылке простым монахом. Но зато Никон еще до опа­лы, по мысли царя и при полном его одобрении, пред­принял и провел другую реформу, также имевшую объединительный характер. Эта последняя реформа была совершенно противоположна планам ревнителей и, как мы сказали, положила начало жестокой внутрицерковной борьбе, приведшей к церковному расколу и нашед­шей отклик во всех оппозиционных слоях тогдашнего общества. На ней мы должны внимательно остановиться.
ОФИЦИАЛЬНАЯ РЕФОРМА И РАЗГРОМ ЦЕРКОВНОЙ ОППОЗИЦИИ
Сущность официальной реформы заключалась в уста­новлении единообразия в богослужебных чинах. Объеди­ненная российская церковь, родная сестра восточных церквей, не имела единообразного богослужебного чина и разнилась в этом от своих восточных собратий, на что постоянно указывали и Никону и его предшественникам восточные патриархи. В единой церкви должен был быть единый культ. Соборы XVI в., возведя в ранг всероссий­ских святых местных патронов, не завершили этим дело объединения культа. Надо было ввести единообразие также и в богослужебном чине, заменить удельную бого­служебную пестроту московским единообразием. Воп­рос о проведении этой принципиальной реформы возник еще до Никона в связи с победой техники в книжном деле. Пока были рукописные книги, изготовлявшиеся на местах местными переписчиками и по местным ори­гиналам, вопроса о реформе и быть не могло; но когда во второй половине XVI в. в Москве появился Печатный двор и было решено снабжать все церкви печатными богослужебными книгами, справщики, т. е. редакторы печатных изданий, открыли необычайное разнообразие в рукописных книгах как со стороны отдельных слов и выражений, так и со стороны чинов богослужебных об­рядов. Ошибки и описки было нетрудно исправить; но дело было сложнее - нужно было выбрать какой-то один, наиболее правильный, чин и зафиксировать его в печатных книгах, уничтожив тем самым все остальные обрядовые варианты. Главное затруднение оказалось в выборе образца для исправления. Для царя и Никона это были тогдашние греческие чины; для огромного большинства клириков - древние русские чины, закреп­ленные в «харатейных» (рукописных) книгах.
Итак, реформа должна была касаться обрядов. Уди­вляются, как подобная реформа, исправление подробно­стей богослужебного чина, могла возбудить такие оже­сточенные споры, отказываются понять, почему Никон и его противники придавали такое значение «единой букве «аз». Но за этим «азом» скрывались две реальные противоположности: старого самостоятельного приход­ского клира с его многообразными культами и чинами и новой дворянской церкви, уничтожавшей везде всякую тень самостоятельности и стремившейся к единообразию. С другой стороны, мы уже знаем, что еще за сто лет до Никона было в полной силе то религиозное миросозер­цание, которое полагало всю силу и практическую поль­зу религии именно в техническом умении служить боже­ству. Божество еще не стало в глазах людей XVI в. носи­телем правды, а оставалось «прехытрым» созданием, которое надо уметь расположить в свою пользу, которо­му надо «угодить», чтобы снискать благополучие. Через сто лет после Стоглава, возведшего совершенно серьез­но и официально на степень догматов основные способы «угождения» божеству, миросозерцание не успело сколь­ко-нибудь значительно измениться. Сам Никон стоял всецело на той же самой точке зрения. Стремясь ввести в русской церкви единообразие по греческому образцу, он засыпал константинопольского патриарха Паисия во­просами чисто обрядового характера и схоластическими казусами, нисколько не отличаясь в этом случае от сво­его предшественника Иосифа, спрашивавшего восточных патриархов о четырех «великих церковных потребах» подобного же рода. Получив 27 таких вопросов, Паисий пришел в недоумение и деликатно попробовал в своем ответе просветить Никона: «Не следует думать, будто извращается наша православная вера, если кто-нибудь имеет чинопоследование, несколько отличающееся в ве­щах, которые не принадлежат к числу существенных или членов веры, лишь бы соглашался в важных и главных с кафолическою церковью» - и, кстати, приложил экземп­ляр «Православного исповедания веры» для сведения Никона. Но эти нравоучения, равно как и все рассужде­ния Паисия об условности даже таких вещей, как перстосложение при крестном знамении и благословении, пропали для Никона даром. Вероятно, попросту он их не понял. Противники Никона были в данном случае впол­не солидарны с ним, и разница заключалась только в том, что Никон отдал первенство обрядности греческой, которую он считал более древней и потому более надеж­ной, а первые держались русской старины, по их мнению освященной и оправданной угодниками и чудотворцами. Самый ход «исправления» еще больше содействовал разрыву между новым единообразием и старой верой. Мы не будем излагать его подробно, но основные момен­ты наметить необходимо. Официально необходимость исправления мотивировалась на соборе 1654 г. тем, что в старопечатных книгах было много ошибок, вставок, а тем, что русский богослужебный чин очень существенно разнился от греческого. В основу исправления хотели положить древние харатейные, т. е. рукописные, славян­ские и греческие книги; таково, по крайней мере, было первоначальное намерение Никона. Но когда приступили к практическому осуществлению этой задачи, обнаружи­лись огромные затруднения. Рукописей древних было мало, а имевшиеся расходились одна с другой; справщи­ки не умели в них разобраться, и этот путь был оставлен и заменен другим. Царь и Никон решили признать нор­мой тогдашние печатные греческие книги, напечатанные в Венеции, а также славянские требники для литовско-русских униатов, напечатанные там же, и по ним править русские книги. Следуя этой директиве, справщики сна­чала делали перевод с греческих венецианских изданий и, не особенно полагаясь на свое знание греческого язы­ка, постоянно сверяли его со славянским униатским текстом. Этот перевод был основной редакцией новых рус­ских богослужебных книг; окончательная редакция уста­навливалась путем внесения отдельных поправок на ос­новании некоторых древних рукописей, славянских и греческих. Эта окончательная редакция утверждалась Никоном и шла в Печатный двор для размножения.
Результат такого исправления был совершенно не­ожиданный. Дело в том, что за те семь веков, какие про­шли со времени религиозной реформы Владимира, весь греческий богослужебный чин изменился весьма суще­ственным образом. Двоеперстие (вошедшее в обычай взамен прежнего единоперстия), которому первые грече­ские священники научили русских и балканских славян и которое до середины XVII в. держалось также в киев­ской и сербской церкви, в Византии заменилось под вли­янием борьбы с несторианами троеперстием (конец XII в.); также изменилось перстосложение при благо­словении; все богослужебные чины стали много короче, некоторые важные песнопения заменились другими. В результате, когда Никон заменил старые книги и обря­ды новыми, получилось как бы введение «новой веры». Догматы Стоглавого собора, двоеперстие и хождение по­солонь, были разрушены. В то время как Стоглав про­возгласил: «Иже кто не знаменается двема персты, яко же и Христос, да есть проклят», патриарх Макарий по просьбе Никона в неделю православия в Успенском со­боре всенародно показал, как надо креститься тремя пер­стами, и провозгласил: «А иже кто по Феодоритову пи­санию и ложному преданию творит (двоеперстие), той проклят есть», и вслед за Макарием то же проклятие на двоеперстников провозгласили два других восточных патриарха. Весь богослужебный чин был переделан за­ново и сокращен настолько, что отпадал уже и вопрос о многогласии. Прежние формулы и действия приходилось заменить совершенно новыми, новая церковь принесла с собою и новую веру. «Нынешние мудрецы, - язвит Ла­зарь,- мало что, но много - не оставиша бо во всех кни­гах ни одного слова, еже бы не переменити или не преломити. И гордо хвалящеся глаголют, яко ныне обретохом веру, ныне исправихом вся». По словам «Сказки соло­вецких монахов», «молитву Иисусову, и исповедание православные веры, и ангельскую трисвятую песнь, и на­чальный стих «царю небесный», от крещение человеком и венчание, и маслосвящение, и погребение иноческое и мирское, и летопись от Христова рождества, и церковное пение, заутрению и полуношницу, и часы, и молебны, вечерню, и повечерию, и нефимон, и весь чин и устав, и кажение, и звон церковный - переменил все без остат­ку, литургию божественную переменили ж».
И эти и многие другие жалобы, как мы сейчас уви­дим, не были преувеличением. Священники Лазарь и Никита (Пустосвят), из городских ревнителей, имели терпение проделать огромную работу детального сличе­ния новых книг со старыми и изложили результаты сво­их изысканий в челобитных царю. Оказалось, что изме­нены и сокращены чины крещения и миропомазания, в котором исключены «таинственные приглашения», сле­довавшие за словами «печать дара духа святого» и разъ­яснявшие, какой дар дается, т. е. уничтожены самые ма­гические формулы; далее изменен чин покаяния, елео­священия и брака. Из общественных служб изменены также чины девятого часа и вечерни, соединенных теперь вместе и значительно сокращенных против прежних, так­же чин утрени. Больше всего изменений оказалось в ли­тургии. Прежде всего переделан совершенно чин прос­комидии: вместо семи просвир - пять, за упокой выни­мать не одну часть за всех, а частицу за каждого поми­наемого; эта перемена дает Никите повод даже к язви­тельной насмешке: «И разве на толико имян (синодики тогда были огромные) довлеет просфора с монастырскую ковригу! И день тот мал будет на едино просфоромисание». Затем вместо изображения на просвирах обычно употреб­лявшегося восьмиконечного креста было введено изобра­жение четырехконечного креста, общеупотребительного у тогдашних греков и католиков. Далее Никита и Ла­зарь указывают еще целый ряд изменений и сокращений в литургии от самого начала до конца: одно убавлено, другое изменено, третье вставлено, так что «весь чин нарушен». Изменены второй и восьмой члены символа веры: в первом уничтожены «аз» (рождена, а сотворе­на); в последнем пропущено слово «истинного». Наконец, в тех молитвах и псалмах, которые остались нетро­нутыми, введены новые обороты речи и новые термины вместо старых, и без всякой надобности! Перечисление примеров этих разночтений в челобитной Никиты зани­мает шесть страниц текста «Материалов» Субботина. В заключение Никита делает еще открытие, которое окончательно подрывало доброкачественность исправле­ния: в разных книгах «чиновные действа и ектений напе­чатаны непостоянно, в той книге напечатано тако, а в иной инако, и предние стихи ставлены напоследи, а по­следние напреди или в середине». Очевидно, редакторы новых книг не спелись друг с другом или не следили за печатанием и тем сильно повредили введению никонов­ского единообразия.
Можно представить себе, какая буря поднялась среди приходского духовенства, когда были разосланы по церк­вам новые книги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71