Эта зараза про­никла даже в некоторые монастыри, непосредственно подчиненные архиереям и также нещадно ими эксплуа­тировавшиеся. В 1622 г. митрополит новгородский Макарий принужден был жаловаться царю, что «по мона­стырям архимандриты и игумены и по мирским храмам попы и диаконы, и церковные причетники и земские люди его, государева богомольца, и его приказных лю­дей, и десятильников ни в чем не слушают, и во всяких духовных делах под суд не даются и ставятся сильны, и духовных дел судными и всякими пошлинами владеют те архимандриты и игумены и попы и корыстуются сами меж себя, а в царское богомолье в софейскую казну не платят».
Учреждение патриаршества только усилило смуту и недовольство. Прежде всего, эта реформа создала для провинциального духовенства новое тягло. На содержа­ние патриарха и его двора была отведена огромная об­ласть, духовенство которой было обложено особым пат­риаршим тяглом. Вслед за этим при патриархе Иосифе был заведен новый порядок поставления священников в патриаршей области, еще больнее ударивший по кар­ману сельское духовенство, чем простой патриарший оброк. За дальностью расстояния (некоторые пункты патриаршей области отстояли от Москвы на 800 верст) священники из отдаленных от Москвы приходов ходили ставиться к ближним архиереям. Патриарх Иосиф, «же­лая собрать себе имение», запретил это, и пришлось священникам ходить в Москву. Тот же порядок завел он для выдачи священникам «перехожих грамот», т. е. разрешений на переход из одного прихода в другой. Ранее эти грамоты выдавались местными десятильниками, теперь Иосиф велел ходить за ними в Москву, в ка­зенный приказ, «хотя обогатить дьяка свего Ивана Кокошилова и подьячих». Не изменилось дело при Ни­коне: «святитель» Никон «всего этого очень держится» и, конечно, прежним не довольствовался. В своей «гор­дыне» он подолгу не допускал к себе просителей, застав­ляя их неделями проживать в Москве без всякого толку; затем он произвел новую перепись патриаршей области и ввел новый оклад, такой огромный, что «татарским абызам жить гораздо лучше». «Возлюбил он стоять вы­соко, ездить широко» - велел собрать по всему госу­дарству со всех церквей лошадей и преспокойно 500 го­лов разослал по своим вотчинам. Затеянные Никоном постройки новых собственных монастырей требовали больших расходов, вследствие чего увеличились патри­аршие сборы с высшего клира и с монастырей: «епископии и множество пустынных мест разорил», строя «мни­мый» Новый Иерусалим и два других монастыря. Но архиереи, конечно, переложили новое патриаршее тягло на то же сельское духовенство. Та же челобитная сель­ского духовенства на Никона, из которой мы заимство­вали только что приведенные жалобы, горько плачется, что патриаршество, в возмещение всего того тягла, ко­торое оно взвалило на плечи сельского духовенства, не может или не хочет защитить последнее от все возра­стающего своеволия и произвола «дворян и людей бояр­ских». «Попов и дьяконов по боярским и дворянским вотчинам в колоды и цепи сажают, бьют и от церкви отсылают» (т. е. сгоняют с мест); а при Никоне у дво­рян и боярских людей уже похвальное слово стало: «Бей попа, что собаку, лишь бы жив был, да кинь 5 рублей» (за бесчестье). Челобитные клириков на «смертный бой» идут, не прекращаясь, в течение всего XVII в., но, ко­нечно, не достигают цели, хотя в них приводятся и такие факты, что для иного помещика ничего не стоило в дра­ке «тайну Христову всю пролить и ногами потоптать». Оппозиция против архиереев соединялась с оппозицией против дворян и бояр. Сельское духовенство было тут солидарно с крестьянством не только в настроениях, но и в тактике: как мы видели, оппозиция сельского клира иногда перерастала в прямое неповиновение начальству и даже бунт.
Иного рода оппозиция нарастала среди городского духовенства. Подчиненное архиереям и патриарху, окру­женное со всех сторон сыском, дошедшим до крайней степени опять-таки при Никоне, оно боролось с архие­рейским гнетом не «боем», а обличениями. В среде го­родского духовенства образовались в середине XVII в. кружки ревнителей благочестия, которые хотели очи­стить русскую церковь от скверны. Влиятельнее всех был московский кружок, организованный царским ду­ховником протопопом Стефаном Вонифатьевым. К нему примкнули будущий патриарх Никон, бывший тогда архимандритом Новоспасского монастыря, некоторые соборные протопопы и несколько мирян. Члены кружка хорошо сознавали недуги русской церкви и ее в общем крайне невысокий уровень. Пороки церкви изображены с точки зрения ревнителей в знаменитом подметном письме, найденном в Москве в декабре 1660 г., обли­чавшем русский клир и переполошившем московских архиереев. Его составление приписывалось последними священнику Иродиону, в свою очередь оговорившему бывшего галицкого протопопа и другого священника. Это письмо, хотя и относится уже к моменту борьбы против официальной реформы, резюмирует, однако, дав­нишние взгляды ревнителей; оно настолько любопытно, что стоит привести его целиком. «Священство в мире, яко душа в теле. Ведомо убо буди, епископ убо вместо всех бога, священник же - Христа, прочий же святых ангелов: аз же мню несть уже ни единого епископа, что­бы жил по-епископски, ни одного священника, чтобы жил по-священнически, ни инока, чтобы жил по-иночески, ни христианина, чтобы жил по-христиански; вси свой чин презреша; игумени оставиша свои монастыри и возлюбиша со мирскими женами и девицами содружатися; а попове оставивше учительство и возлюбиша обедни ча­сто служить и кадило от грабления и от блуда на жертву богу приносити и мерзостное и калное свое житие всем являти и благочестием лицемерствующиеся, мняще ча­стыми обеднями бога умилостивити, недостойни и пияни, помрачени различными злобами, и слова божия и слы­шать не хотяще. О таковых бо речено: проклят вся творяй дело божие с небрежением; не приемли имени гос­пода бога твоего всуе. Что же всуе? Еже крестившееся во Христа, и не живем во Христе. Тии будут осуждены с бесы в муку вечную». Церковь гибнет, но причину ги­бели надо искать на самом ее верху: это патриарх и архиереи. «Твоего святительского рукоположения слу­жители только именем пастыри, а делом волцы, только изречением и образом учители, а произволением тяжцы мучители», - пишет какой-то «богомолец» (т. е. клирик) патриарху Иосифу. В том же духе пишет другой клирик суздальскому архиепископу Серапиону. «Или мниши избежать суда божия? Помни реченное в писании: тому же быть волку и сему, аще волком терпит, а не пастырю». «И радуются архиереи, - пишет инок Авраамий, - одеющеся в брачна цветная одеяния, яко женихи, рясами разнополыми, рукавы широкими, рогатыми клобуки себе и атласными украшающе, скипетры в руках позлащени имуще, воцаритися над людьми хотяще, параманзы також златом вышивающе. Се есть монах, се есть учитель! Се есть наша вера! Таковии суть ныне законоучители - блазнители и прелестницы!» Вывод отсюда для ревни­телей был ясен: если низший клир испорчен, то не по своей вине; виною тому те, кто священников ставит и превращает затем в волков своим мздоимством и попу­стительством. Как может низший клир быть нестяжа­тельным, когда стяжают все архиереи, и прежде всего стяжают с него самого? Как может иерей избегать «пианства», когда у «святых законоположников власти» «брю­ха толсты, что у коров»? Как может священник пропо­ведовать против пережитков язычества, когда сами архиереи устраивают у себя «игры скоморошеския»?
Городские ревнители хотели бороться со всеми этими пороками при помощи реформы сверху. Через посредст­во Вонифатьева они приобрели влияние на молодого тогда царя Алексея, и по их указаниям царь издал не­сколько указов об исправлении церковных недостатков. Они пытались действовать и путем чисто церковных ре­форм. В качестве пробного камня было выдвинуто тре­бование осуществить постановление Стоглава о введе­нии на церковных службах вместо многогласия едино­гласия, т. е. отменить обычай читать и петь одновременно по нескольку молитв и соблюдать точно порядок пения и чтения молитв одной за другой. Ревнители ввели еди­ногласие в своих церквах, но провести в общецерковном масштабе даже эту реформу им не удалось, так как она встретила сильнейшее противодействие со стороны тог­дашнего патриарха Иосифа и отчасти прихожан, кото­рые были недовольны значительным удлинением служб при единогласии. Для ревнителей стало очевидным, что начинать оздоровление церкви надо сверху, борьбою с епископатом, и для этого прежде всего надо взять в руки кружка главнейшие епископские должности. Через по­средство Вонифатьева московский кружок нашел доступ к царю и получил возможность устраивать на освобож­дающиеся епископские кафедры своих людей. А когда умер патриарх Иосиф, тот же кружок поспешил возве­сти на патриарший престол своего «друга» Никона, став­шего к этому времени новгородским архиепископом, и надеялся обеспечить проведение при содействии послед­него церковной реформы. Однако, как мы сейчас увидим, Никон совершенно обманул расчеты ревнителей.
Тактика городского духовенства была, в сущности говоря, тактикой мелкой внутриведомственной борьбы, и иною она быть не могла. Слабость городских миров в Москве и вокруг Москвы, миров мелких посадов с мало­численным и маловлиятельным населением, не давала возможности городскому духовенству вести более ши­рокую борьбу, опираясь на своих прихожан. Напротив, как раз ревнители не всегда приходились по вкусу при­хожанам, в особенности когда они начинали восставать против двоеверных культов или удлиняли до бесконеч­ности службы введением единогласия. В таких случаях посадские прихожане не только не поддерживали свя­щенников, поставленных к тому же без их ведома и со­гласия епископскою властью, но даже выгоняли и били их, как произошло с Аввакумом в Юрьевце и в других местах. Приходилось поэтому идти путем мелких интриг и стараться, по крайней мере, очистить высший клир от «волков несытых». Только после этого ревнителям каза­лось возможным приступить к оздоровлению церкви в низах. Но их тактика была ошибочна, ибо не сообразо­валась с существом тогдашней церковной организации. Епископат был недостоин не потому, что его испортили плохие епископы, но потому, что самые условия положе­ния князя церкви создавали для представителей еписко­пата известный тип, известный шаблон, которому тот или иной отдельный представитель епископата невольно следовал как постоянной норме. И неудивительно, что самая горькая ошибка, приведшая к крушению весь замысел ревнителей, заключалась именно в поставлении на патриарший престол Никона. Был он, по выражению Аввакума, одного из ревнителей, «наш друг», «ныне же честь вземше и переменишеся». Никон действительно начал реформы, но не те и не в том духе, какой желате­лен был ревнителям. Только тогда ревнители поняли свою ошибку, заговорили совсем на ином языке и пере­шли к иной тактике. В то же время сельское духовенство приняло реформы как открытое объявление войны - положение сразу стало решительным.
С точки зрения ревнителей, реформа церкви должна была коснуться только церковной организации и нрав­ственности. На место князей церкви, эксплуатировавших приходский клир, ревнители хотели посадить послушных себе иерархов, мечтая, быть может, провести впоследст­вии выборность епископата, как это установилось в XIX в. в старообрядческой церкви. По крайней мере, вполне ясно, каким образом, по их мнению, должна была управляться церковь и вершиться церковная реформа: надо «быть собору истинному», состоящему не из одних архиереев, но и из священников и из «в мире живущих»; собор из одних архиереев, да еще по подбору царя с боярской думой, это «сонмище иудейско». Исправление церковной нравственности опять-таки служило целям внутреннего укрепления церкви: с одной стороны, оно также должно было сократить эксплуататорские при­вычки «волков», с другой стороны, примирить с церковью мирян. Но реформа в представлении ревнителей вовсе не должна была касаться существа веры и культа. И то и другое нуждалось не в изменениях, но лишь во внеш­нем упорядочении: нужно было уничтожение многогла­сия и нелепых опечаток в богослужебных книгах. Рев­нители не хотели также посягать на некоторые местные разночтения и разногласия в чинах, образовавшиеся вековым путем в различных местностях. В Москве пели, читали и писали иконы не совсем так, как в Новгороде или в Соловках, но и тут и там разница оправдывалась традицией, в конечном счете восходившей к какому-либо чудотворцу или преподобному, угодившему божеству именно таким, а не иным путем. «Старая вера», за ис­ключением основных ее «догматов», утвержденных Сто­главым собором, отнюдь не была чем-либо единообраз­ным,- насколько мало было единообразия в культах, настолько же много было мелких различий в чине со­вершения культа. На это многообразие вовсе не думали нападать ревнители, не говоря уже о том, чтобы они могли посягнуть на «великие догматы», установленные Стоглавым собором.
Никон имел совершенно иные представления о ре­форме. Он ничего не имел против исправления церков­ной нравственности, но на этом и кончались пункты соприкосновения между ним и его прежними друзьями. Со стороны организации он хотел исправить церковь, но не установлением в ней соборного начала, а посредством проведения в ней строгого единовластия патриарха, не зависящего от царя, и посредством возвышения священ­ства над царством. Рядом с царем всея Руси должен стоять патриарх всея Руси; он не должен делиться с ца­рем ни доходами, ни почетом, ни властью. Никон высту­пил с целой продуманной и разработанной теорией. Он сформулировал ее полностью в своих ответах церковно­му собору 1667 г., перед которым ему пришлось пред­стать в качестве обвиняемого, но эта теория была им выношена еще до принятия патриаршества, ибо вся его политика в качестве патриарха была осуществлением этой теории на практике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71