Выходит, не зря про весну обмолвился?
- Не зря.
- Бунт? - с отвращением спросил Тубар. - Не думал, что Калат до
такого дойдет!
- Значит, лучше пусть один дурак губит две страны?
- Тише ты, черт! Чтоб я таких слов про ставленника господня не
слыхал!
- Ставленник господень? - процедил я сквозь зубы. - Первым в славной
династии Киохов был разбойник, глава шайки, которая орудовала на Большом
торговом пути. Совет купеческих старшин нанял его для охраны дороги от
других мерзавцев, и он в этом так преуспел, что был выбран главой
городского ополчения, когда калар Сартога напал на Квайр. Огс Киох разбил
его войско, захватил замок и, убив калара в покоях его дочери, насильно
взял ее в жены, чтобы объявит себя каларом Сартога. А вернувшись в Квайр,
воспользовался торжеством в свою честь, чтобы перебить Совет Благородных,
правивший Квайром, и стать локихом. Воистину беспорочный ставленник
господень! 130 лет правит Квайром династия Киохов, и за это время только
двое из них взошли на трон законным путем. Тисулар I, который сразу
отравил родного брата, и нынешний Господин Квайра - Ниер III, единственный
сын человека, который не мог иметь детей.
- Ну и намолотил же! Слушать тошно!
- А глядеть, что делают с Квайром, не тошно? Десять лет Огил не думал
о бунте - чего он достиг? Ремесла хиреют, торговля в упадке, народ
обнищал. А теперь и война... Хватит! Надо спасать страну! Двести лет Квайр
неплохо обходился без локихов, может, попробовать, как выйдет теперь?
- Да тише ты, сумасшедший, чего разорался! Ну и кипяток! Грех так
говорить, парень. От бога власть, нельзя стране без владыки. Где нет
господина - там разброд. Мигом все ваши калары передерутся!
- Что толку строить крыльцо раньше дома? - сказал я, остывая. - Это
только мои мысли, биил Тубар, а как будет, не мне решать.
- И слава богу! Эк, напорол - слушать боязно! Ладно, ты не говорил -
я не слыхал. Люблю храбрецов, давняя моя беда. Что все владыки из одного
теста, а тесто то черт месил, я и сам знаю. Но без господина нельзя! Помни
мое слово: с купчишками Господин Лагара говорить не станет. А что до
другого прочего... Вояк ваших бил и бить буду, ежели не будет честный мир
предложен, Лагар на него согласится.
- А Кеват?
Тубар подмигнул мне.
- Ежели время не упустите, так кеватского посланника к весне в Лагаре
не будет.
- Не упустим. Храни вас бог, благородный тавел!

Так и не научился ориентироваться в лесу. Только к вечеру понял, что
мы едем не в нашу избушку, а на хутор, где была основная база Баруфа.
Легендарное место: как поведал Эргис, здесь когда-то жила злая колдунья,
сгубившая уйму народу. Десять лет никто не смел подходит к дому, пока
Баруф не набрел на него. Говорили, что призрак колдуньи все еще бродит
вокруг и губит всякого, кто окажется слишком близко. Баруф почему-то не
испугался. Он провел в доме три ночи и расколдовал его, чем снискал
почтенье крестьян целого края. Но дурная слава осталась - и это было
неплохо.
Хутор встретил нас запахом дыма и дразнящим запахом мяса. Невидимые
часовые птичьим криком известили о нашем приезде, и Баруф вышел нас
встречать.
Что-то он был не в своей тарелке: к ужину не притронулся - сидел,
зябко кутаясь в меховую одежду, а потом сразу увел меня к себе в
боковушку.
- Как съездили?
- Ничего, - ответил я равнодушно. - Замерз, как собака.
- А тавел?
- Чудный дед. К весне собирается быт в Квайре.
Обычная наша игра: я должен его подразнить. Потребность в
компенсации? Желание хоть как-то уравняться? Не знаю. Знаю только, что
Баруфу эти стычки бывают иногда нужнее, чем мне. Но не теперь. Он лишь
кивнул устало и тяжело уселся на постель. Вот тут-то только я заметил, что
у него горит лицо и губы запеклись.
- Ты что, болен?
- Есть немного. Ничего, Тилам. Я уже принял риаг. Рассказывай.
- Черта с два! Ложись, а то рта не раскрою!
Он поглядел, увидел, что я не шучу, и забрался под одеяло.
- Может, отложим?
Баруф покачал головой, и я стал рассказывать уже не ломаясь. Я
говорил, а он слушал, не отводя глаз и почти не мигая, и когда я закончил,
он долго молчал, все глядел и глядел, словно чего-то еще ожидал от меня.
- Ты что, недоволен?
- Почему? Это больше, чем я ожидал. Старику понравилось твое
нахальство.
Я решил смолчать. Поскорее разделся и юркнул под одеяло. Прошлую ночь
я почти не спал: опять меня навестил старинный кошмар - взрыв установки
Балса в Кига - проснулся в холодном поту и промаялся до утра. Думал, что
сразу засну, но почему-то не спалось - может быть, меня просто тревожило
больное дыхание Баруфа? Очень хотелось спросить, как он и что с ним такое
- только ведь он не ответит. Глянет - и промолчит. Это он оч-чень умеет. И
я спросил о другом:
- Баруф, а тебе не хочется хоть что-то о себе рассказать? Я ведь о
тебе ничего не знаю.
- Тебя это задевает?
- Да. Нас здесь только двое. Если уж верить...
- Я верю, Тилам. Просто есть воспоминания... лучше бы их не трогать.
Я родился в Аразе. В трущобах. Мне было одиннадцать лет, когда дядя меня
забрал. - Он замолчал, долго молчал, а потом сказал глухо: - Нет. Не могу.
Прости, Тилам. Когда дядя взял меня к себе... я сначала прятался на
ночь... не верил, что добро можно делать просто так. А потом... Нет, до
самого Сэдгара ничего интересного.
- А твои родители?
- Не знаю. Никогда не пытался о них узнать. Все равно не смог бы
помочь. - Он опять молчал, и у него хрипело в груди. - Я устал, Тилам.
Давай спать.
Я усмехнулся в темноте: заснешь ты теперь!
И он заговорил:
- Наверное, ты не поймешь. Араз - это как клеймо на душе. Кем бы я ни
стал... оно во мне сидит. И когда я дерусь за будущее - это должно быть
будущее без Араза. Понимаешь? Будущее, в котором не может быть меня.
- А меня?
- Тебя это тревожит?
- Еще как! Представь: началась заварушка, в ней прикончили одного из
Бэрсаров. Я ведь даже не знаю, который из местных Бэрсаров приходится мне
предком. Результат: известный тебе Тилам Бэрсар не появится на свет, не
наделает глупостей и не изобретет машину времени. Как тебе такой вариант?
- Никак. Я уверен, что исторические процессы, если они уже начались,
необратимы. Здесь мы с тобой принадлежим только Квайру.
- А я вот не уверен. Ладно, проверим "парадокс дедушки".
- Что?
- А, старая шутка. Суть в том, что некто отправляется в прошлое и
убивает своего дедушку накануне свадьбы.
- А потом?
- Проверю на своей шкуре.
- Мне нравится твой оптимизм.
- Знаешь, Баруф, я очень пугаюсь, когда ты начинаешь меня хвалить.
Что у тебя на уме?
Он тихо засмеялся:
- Угадал, как всегда. Есть неприятный разговор. Правда, я хотел
завтра.
- Спасибо! Лучше уж сразу.
- Тебе придется пожить в городе до весны.
- Зачем?
Он не ответил.
- Значит, надо докапываться самому?
- Не докопаешься, - сказал он спокойно. - Пять дней назад умерла
вдовствующая государыня.
Новость что надо - мне стало трудно дышать. Она была нашим верным
врагом-покровителем, эта неугомонная старуха, гроссмейстер интриги,
единственная опора своего неудачного сына. Но Ниер III еще осенью подписал
себе приговор, назначив наследником своего двоюродного брата, кеватского
прихлебателя кора Тисулара. Ну, теперь...
- Ты об этом, конечно, узнал только сегодня?
- Нет, - кротко ответил Баруф. - В тот же день.
И послал меня к Угалару. Все верно. Нельзя было откладывать: это для
старухи мы были козырями в игре с Тибайеном, для Тисулара мы - кость в
горле.
- Уже взялись, - прямо на мысль ответил Баруф. - Солдаты будут здесь
через два дня.
- А ты?
- Завтра ухожу в Бассот.
- В такое время?
- В какое? - спросил он устало. - Когда еще ничего не могу?
- Подождешь, пока уже не сможешь?
- Драться? На это Тисулар и надеется. Отличный повод позвать
кеватцев. Спасибо! Я не нанимался сажать его на престол.
- А крестьяне?
- А зачем я, по-твоему, ухожу? Стоит мне с кем-то задраться, и села
поднимутся.
- Как раз об этом я и думал.
- Квайр голый, Тилам. Дороги открыты, армия завязла под Гардром.
Раньше весны я ничего не могу. Когда поплывут дороги, у нас будет время
кое-что сделать. Ну, а если... Кас ближе, чем Кайал.
И опять я не ответил, потому что лучше мне было не отвечать. Решение
единственное - я сам это понял, когда он выложил мне свою невеселую весть.
Просто я был разъярен. Конечно, он правильно сделал, что не сказал мне
т_о_г_д_а: не смог бы я так разговаривать с Угаларом, да и с Тубаром тоже,
если бы не чувствовал за собой силу - силу, которой у нас уже нет. Но как
унизительно знать, что ты - болванчик, марионетка, что тобою просто играли
- даже если это делалось ради тебя! Не время выяснять отношения, но я не
забуду, я это запомню, Баруф, и больше ты так со мной не сыграешь! Но надо
было кончать разговор, и я спросил через силу: - Значит, в Касе я тебе не
нужен?
- Ты не дойдешь до Каса.
- Ты это знаешь!
- Да, - сказал он спокойно. - Я знаю, что ты стиснешь зубы и будешь
молчать, пока не свалишься, но ты обязательно свалишься, Тилам. У меня
крепкие парни, но дойдут не все. Просто их я могу оставить в лесу - тебя
нет. Ты пропадешь.
- Хороший предлог.
- Отнюдь не предлог. Я не хочу тебя потерять. Ты мне нужен. Не только
твоя голова, но и ты сам.
И я понял, что это правда. В голосе его были тепло и боль, и ради
этого можно все простить, даже то, чего нельзя прощать.
И я пробурчал, сдаваясь:
- А сам как пойдешь? Больной?
- Не в первый раз. Спим?

И еще кусок жизни остался позади.
Серенькое утро приняло нас в себя; мороз отпустил, и ватная,
вкрадчивая тишина стояла в лесу. Копыта беззвучно ступали в размякший
снег, не ржали кони, не звякала сбруя. Серыми призраками в тишину уходил
наш отряд: десяток крепких парней на крепких мохнатых лошадках, поникший в
седле Баруф и я... пока.
Они молчали, а я не мог молчать. Тревога или, скорее, страх? Что
делать: я уже отвык быть один.
- Баруф?
Он поднял обтянувшееся за ночь лицо.
- Ты уверен, что дойдешь?
Он заставил себя улыбнуться - только губами.
- Дойду. За Сафом встанем на лыжи.
- Глупость я спорол!
- Какую?
- Ведь прикидывал же насчет передатчика!
- Ты всерьез?
- А что? Не вижу особых сложностей.
- Смотри, Тилам! Люди в Квайре... бунтовщика они спрячут, но
колдуна...
- А я могу паять с молитвой!
- Смотри! - опять сказал он с тревогой. - В Квайре ты будешь один...
один, понимаешь? Это не мои люди. Квайр - слишком маленький городок. Если
хоть кто-то из моих...
- Да ладно тебе! Все понимаю.
- Нет, - сказал он совсем тихо, - еще нет. Поймешь в Ираге. Будешь
жить в предместье. Не лезь в город. В крайнем - понимаешь? в крайнем! -
случае можешь обратиться к Таласару. Только к нему.
- Ладно. Хоть одну связь дашь все-таки?
- Нет. Нужен будешь - найдут.
- А если нет?
- Хорошо бы. - Он глядел на меня, и в глазах его была тоска и
почему-то стыд; словно он безнадежно виноват передо мной. - Тилам, ты
продержись, а? Доживи до весны... пожалуйста!
А через несколько часов мы расстались. Они ушли, а я остался один в
лесной избушке дожидаться проводника.

И снова был путь - уже пешком. Мы вышли в шорох окрепшего за ночь
мороза, в тяжелый малиновый рассвет, и день мелькал и кружился в
заснеженных кронах, пока не раскрылся во всю ледяную синь над белым
простором замерзшей реки.
Мы шли по укутанной снегом реке; молчал мой угрюмый спутник, молчал и
я, а день все тянулся, сверкающий и холодный, тревожный день, как
нейтральная полоса между двумя отрезками жизни.
А потом за поворотом открылся Квайр - и граница осталась позади. Он
стоял на высоком берегу - весь серый и золотой; серая линия стен,
оттененных полоской снега, угловато-изящный рисунок серых башен, а за ними
нестерпимое в солнечной синеве золотое сияние шпилей.
В наезженную дорогу превратилась река: люди, сани, ржание, голоса,
скрип полозьев; желтые комья навоза, обрывки соломы, вмерзшие в желтый,
истоптанный снег. Мы уже шли в толпе; выбрались вместе с нею на берег,
прямо в грязные объятия Ирага.
Дорога разрубила Ираг пополам; она текла сама по себе, шумела,
клубилась, запихивала толпу в узкую щель надвратной башни, и предместье
пугливо отшатывалось от нее, заслонялось жердями хилых заборов,
отплевывалось потеками замерзших помоев.
Здесь не было монолитного единства, как в добротных избах Оружейного
конца: сами по себе торчали жалкие домишки, подозрительно косясь на
соседей, загораживали мусором проходы. Это были работающие домишки: тучи
дыма и угарный дух железа, вопли дерева и грохот молотков окружали их, и
мусор тоже был рабочий: горы шлака и золы, багровеющие груды черенков,
растрепанные кучи желтых стружек - но я все равно уже не верил им.
Мы все шли и шли. Петляли в переулках, лезли в дыры, перелезали через
плетни и очутились перед кузницей.
Провожатый жестом велел обождать и канул в ее нутро. За хозяином. Был
тот жилист, ростом почти с меня; копоть въелась в складки длинного, худого
лица и даже на носу была полоса сажи.
- Вот, - сказал проводник и ткнул в меня пальцем. Натянул капюшон и
молча исчез. Довольно обидно, все-таки почти сутки вдвоем....
- Здравствуй, хозяин, - сказал я. - Меня зовут Тилар.
- Ирсал, - он черной ладонью раскрасил лицо и молча повел меня в угол
двора, в низкий бревенчатый дом.
В доме были лишь кислая вонь, стол с парой лавок, да куча детей. Две
чумазых мордочки выглянули с полатей, захихикали и исчезли, и тотчас
заорал младенец. Я испуганно обернулся. Прямо на полу рядом с печью сидела
девочка-подросток и покачивала колыбель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43