- Вот как? - сурово бросил он. - Уезжаешь?
- Да, биил Тубар. Здесь все дела окончены, меня уже ждут в Тардане.
Вот тут он подобрел. Вот тут он усмехнулся и предложил мне сесть -
лицом к огню. И сам уселся, впившись зоркими глазами в мое лицо.
- Так, значит? Хитрите, хитрецы?
- И да, и нет, биил Тубар. Мы с Огилом разошлись. Я - не чиновник и
не солдат, что мне делать рядом с акихом?
- А что раньше делал!
- Это я и делаю, биил Тубар.
- Значит, все-таки предал дружка?
- Разве? - спросил я сухо. - По-моему, "предать" - это значит
переметнуться к его врагам или делать ему что-то во вред. Чем я ему тут
навредил?
- Да уж, - сказал он с усмешкой. - Пятого дня кеватский посланник
чуть не с кулаками: выслать его из Лагара!
- За что? - спросил я невинно.
- Вот и ему говорят: за что? Возмутительных речей не говорил, на
посольских людей не нападал, с Бассотом войны, слава те господи, не
предвидится. Если мы за просто так торговых людей высылать станем, так кто
с Лагаром торговать захочет? - покачал головой и спросил грустно: - И что
тебе неймется? Не мог еще потерпеть?
- Если бы мог - потерпел бы.
- Эдак все круто заверчено?
- Да, - сказал я угрюмо. - У акиха должен быть только один наследник.
Все знают, что я не стремлюсь к власти...
- Но ежели тебя позовут?..
- Поэтому мне и пришлось думать не о власти, а о жизни.
- Что-то не верится, - хмуро сказал Тубар. - Чтоб у Калата да люди
самовольничали? Иль самому тебе этот пащенок по нраву?
- Терпеть его не могу, но Огил прав: я не сумею. Если наступит пора
большой крови...
- Ты не станешь ручки марать!
- Да, - сказал я резко, - не стану. Нет такой цели, что оправдала бы
большую кровь!
- А этому дозволишь...
- Высокочтимый тавел, - сказал я ему, - если бы я знал, как спасти
страну без этой крови, я бы никуда не ушел и ничего не позволил. Мне не
нравится то, что делает Огил, но как сделать иначе, я не знаю, а значит,
не должен ему мешать.
- А, дьявол тебя задери! - сказал Тубар. - И тут вывернулся! Из
дерьма вылезаешь, а чистенький выходишь! И стыд - не стыд, и грех - не
грех. А Калат? Ему-то каково?
- Наверное, не лучше, чем мне.
Тубар глядел на меня. Глядел и молчал; лицо его было в тени, и только
огонь свечи двумя горячими точками обозначал глаза. И только короткопалые
сильные руки легли на парчовую скатерть. И только чуть громче стало
дыхание.
- Ладно, - сказал он наконец. - Ты ведь не за тем ко мне пришел. Не
оправдываться. Ну?
- Да, прославленный тавел. Не думал, что надо оправдываться.
Он усмехнулся.
- Хочется думать, что все-таки оправдался. Если нет... - я глянул на
него и потерял весь пыл. - Позвольте с вами проститься, прославленный
тавел.
- Сиди! - велел он, и я уселся на место. - Ишь, какие мы гордые!
Поперек ему не скажи! Сам вломился, ну и слушай, что заслужил. -
Старческие ворчливые нотки прорвались в нестарческом голосе, и с каким-то
детским удивлением я вдруг понял, что Тубар - старик. Детское удивление и
детская обида: такой человек не может быть стар. - Ежели б я сам не хотел,
чтобы ты передо мной оправдался... нашлось бы кому тебя до самого дома
палками гнать! А ежели бы не оправдался - ноги бы твоей отныне в Лагаре не
было! Ну, чего скалишься?
- Значит, все-таки оправдался?
Смотрю на него и улыбаюсь, и он, наконец, улыбнулся в ответ.
- Дьявол тебя, дурака, задери! Ты что, вовсе страху не знаешь? Иль на
язык свой долгий надеешься?
- Хватит меня ругать, биил Тубар. Вот погибну, будете жалеть, что не
по-доброму простились.
- С чего это вдруг?
- А я с этим к вам и шел. Не оправдаться, а говорить о войне.
- Ну, говори.
- Квайр должен победить, - сказал я ему. - Судьба всех наших стран
зависит от того, кто победит - Кеват или Квайр.
- Может быть, - сказал Тубар.
- Квайр может победить, - сказал я ему. - Страна готова к войне,
армия сильна и обучена, а Крир уже бил кеватцев.
- Раз на раз не приходится.
- Они же ничему не научились, биил Тубар! В прошлый раз на нас
бросили 80 тысяч, теперь бросят 120 - только и всего.
- Ладно, парень, - сказал он угрюмо. - Я эту песенку знаю. Лагар в
войну не вступит.
- Биил Тубар, - тихо сказал я, - Тибайен очень болен. Я не знаю,
сколько он еще проживет, но после его смерти в Кевате начнется смута.
- Обещаешь? - с усмешкой спросил Тубар, и я твердо ответил:
- Обещаю.
- Нет, парень. Верю, что не врешь, но Лагар в войну не вступит.
- Только потому, что у нас аких, а не локих?
- Да, - угрюмо, сказал он, - потому. Мы смолчали, когда он судил и
выслал самолучших людей. Мы смолчали, когда он давеча разогнал Совет
Благородных... Молчи! - остановил он меня. - Знаю, что сами виноваты. На
какого коня сел, на том и скачи. Но и ты, парень, пойми: торговый договор
можно подписать с кем попало, союзный - только с равным себе. Наш государь
твоего купчишку равным признать не может!
- Конечно! Вы слишком благородны для вас! Воистину дело воина и
мужчины смотреть, как мы примем эту орду на свою грудь и спасем вас,
высокородных!
- Тилар, - с угрозой сказал он.
- Да не трожьте вы меня! Незачем вам себя утруждать! Через двадцать
дней я буду на землях Кевата и займусь тем же, что в прошлый раз.
- Совсем спятил!
- А кто еще это может сделать? Вместе со мной Огил потерял мои связи
в Кайале и среди олоров. Биил Тубар, - сказал я ему, - у меня только сотня
клинков. Столько же, сколько в прошлый раз, но тогда мы работали не одни,
и Огил нам помогал. И все-таки из сотни вернулись шестеро.
- Ну?
- Люди, - сказал я ему. - Нас не хватит на эту войну. Сотня растет за
месяц, как щепотка соли в воде. Мы будем среди врагов одни, и нам никто не
поможет.
- Ты спятил, - грустно сказал Тубар. - Как это я тебе людей дам? Это
измена называется.
- Добровольцы... - начал было я, но он покачал головой:
- А это уже зовется дезертирством!
- Совсем иначе это зовется, биил Тубар! Если две сотни солдат из
целой армии попросят в отпуск...
- А ежели они не воротятся?
- Все мы смертны, биил Тубар. Говорят, и в своей постели умирают.
- Не боюсь, - сказал он ус усмешкой, - с тобой такое не стрясется.
Ну, а ежели они в отпуск уйдут, - с тобой такое не стрясется. Ну, а ежели
в отпуск уйдут, а в плену объявятся? Лагар-то не воюет.
- Там, где мы будем, пленных не берут. Да и среди олоров лагарцы
встречаются.
- Ты что вообразил: мои вояки захотят, как олоры, на кол садиться?
- Биил Тубар, - сказал я ему устало, - все, кто со мной идет, знают,
чего им ждать. И если кто-то хочет уйти, я его не держу и не упрекаю. Я
говорю о двух сотнях потому, что именно в стольких я уверен.
- Из всего-то моего войска?
- Да. И это значит, что у вас очень хорошее войско, и солдаты ваши -
не ружейное мясо, а честные и смелые люди.
- Ну вот! От такого-то охальника похвалы дождался! А все затем, чтобы
взять моих лучших да перебить?
- Не позорьте лагарцев, доблестный тавел! Если нас победят, придет
ваш черед драться с кеватцами - но уже на вашей земле. Не мешайте хоть
кому-то из лагарцев не пустить врага на землю отцов!
- Эх, - сказал он печально, - мне б еще день-другой пересидеть. Чуял
ведь... Что ты со мной творишь, парень! И дать боязно, и не дать
совестно... Ладно, будь по-твоему. Три дня на прошение - и чтоб не
самолично. А командиры? - глянул на меня и закивал. - Ну ясно, Ланс - кто
еще? Давно копытом бьет. Как же: две войны прошел, а еще живой - людей
стыдно! Эх, не пускать бы дурака... ладно, бери! Но уж гляди!
- Я зря никем не рискую.
- Окромя себя. Ладно, Тилар, - сказал он устало, - вон уже брезжит, а
дел тебе не прикупать. Дай-ка я тебя благословлю на битву правую... и
прощай. Будет господь милостив - так и свидимся.
Я в Тардане. Доделываю дела и жду добровольцев. Приятная
неожиданность: первый мой караван уже пришел. Не стали ждать, пока
просохнут дороги, а шли по тропам лесовиков.
Караван - это деньги, деньги - это кони, кони - это поход...
Хорошо, что в здешних домах не бывает зеркал, потому что я просто
боюсь повстречаться с тобой взглядом. Я - вовсе не я, а какой-то другой
человек, напяливший мое тело, как краденую одежду, и даже голос его чужой
- надменный, самоуверенный голос болвана, который уверен, что знает все.
Я ничего не знаю. Я знаю, что завтра меня потащат в поход, и там,
должно быть, убьют. Я помню, что было со мною в прошлый раз, а в этот -
меня убьют. Даже не страх: покорность и тупая тоска. Кто-то, одетый в мое
тело, доделывает дела, чтобы скорее отправить меня на смерть...

"Что такое счастье?" - не спросят у меня. А я бы ответил. Счастье -
это тот коротенький промежуток, когда все решено, но решение еще не стало
делом.
Счастье - это лесная база в забытом богом углу, где сходятся три
страны. Нет, конечно, никто никогда не проводил здесь границ. Просто
поедешь прямо - на третий день выедешь к полноводной Истаре, а еще через
неделю увидишь Кайал. Вправо - каких-то два дня - и появятся стены Исога,
назад - смотришь, и доберешься до Каса.
"Счастье - это свобода", - думаю я. Эгон забрал своих людей и уехал к
Исогу, Эргис забрал своих людей и уехал к Дарну, Сибл со своими людьми
сидит возле Каса, и только мои лагарцы скучают со мной.
Когда мы выехали, в Тардан цвели сады. Когда мы ехали через Бассот -
голосила пора птичьих свадеб. А здесь уже набухает лето; деревья одеты в
листву, и трава по колено.
Счастье - один-единственный миг, вот этот самый, украденный у
судьбы...
- Биил Бэрсар! - зовет меня Ланс, и я улыбаюсь ему. Он так завидно и
так нескрываемо молод! Ветеран двух войн, владелец высшей из боевых наград
и двадцати одного года.
- Приветствую вас, алсах, - говорю я ему - уже без улыбки. Юные
ветераны ужасно боятся насмешек, а мои друзья умеют уесть - особенно
тихоня Эгон.
- Биил Бэрсар, - говорит он сурово и смотрит прямо в глаза. Честный и
бестрепетный взгляд, еще не замутненный войной, еще не омраченный жизнью;
мне нравится этот мальчик, но, может быть, завтра я поведу его в бой и
позволю его убить, а если и пожалею о нем, то после - когда смогу.
И я уже не противен себе.
- Я хотел бы с вами поговорить!
- К вашим услугам, алсах.
- Насколько я помню, вы звали нас на войну!
- Господи помилуй, алсах! С кем это вы собирались воевать? Пока
никакой войны нет.
- Так может, и не будет?
Мне не хочется уходить от солнца и трав, но я ухожу. Приглашаю его с
собой и спускаюсь в землянку. Здесь стоит полумрак и запах сырой земли.
Здесь стол, за которым можно писать - и все для письма. Подставка, на
которой лежит ружье - и все для стрельбы. И маленький вороненный ящик в
углу, а вот он для чего - не знает никто.
- Послушайте, Ланс, - сказал я ему, - мне не хочется вас обижать. Мне
очень долго не хотелось вас обижать, но, кажется, пора. Когда мы
встретились в первый раз, я вам ничего не предложил. Я только просил вас
разузнать обо мне. Расспросить подробнее друзей и врагов, чтобы решить,
стоит ли вам еще раз встречаться со мной.
- Я это сделал, - сказал Ланс. - Ваши друзья сказали, что вы -
храбрец, а ваши враги, что вы - колдун.
- А истина посредине. Я - политик.
Он посмотрел удивленно и засмеялся. Расхохотался, как мальчишка,
услыхавший отличную шутку. Мне бы очень хотелось улыбнуться в ответ!
- Боюсь, что из нашего главного разговора вы запомнили только слово
"война".
- Я запомнил еще кое-что. Под чужим именем, без славы, почти без
надежды. И в случае особой удачи - позорная казнь.
- Очень романтический вариант! Должен вас поздравить: вы запомнили
пустяки, а главное упустили.
- Святой Гайт! Если уж для дворянина и офицера позор - пустяки!..
- А вот это и было главным, алсах. Вам следовало забыть, что вы -
дворянин и офицер. Вы шли ко мне просто добровольцем, таким же, как любой
из наших солдат.
- Ну, был такой разговор, - согласился он неохотно.
- Не разговор, а условие, и вы его не выполняете. Мне очень жаль,
Ланс, но если это для вас невыполнимо, нам стоит расстаться. Вас никто не
упрекнет...
- Никто? - он перегнулся ко мне через стол, словно собрался боднуть.
- Что я вам сделал, биил Бэрсар? Что я вам такого сделал, что вы решили
меня опозорить? Я...
- Довольно, Ланс! В нашем уговоре есть такой пункт: всякий, кто
передумал или кому не нравлюсь я, может нас оставить. Конечно, до начала
дела, потом, боюсь, это будет... сложно.
- Думаете, я струшу?
- Да бросьте вы эти глупости, - сказал я устало. - В нашем деле
храбрость... это так. Для личного употребления. Ваша храбрость понадобится
вам самому. Мне от вас нужно только послушание. Вы что думаете, мы здесь
подвигами заниматься собрались? Не-ет. Мы здесь для того, чтобы сделать
невозможное. Работа, конечно, грязная, но после нее все наши подвиги на
войне - преснятина. Но...
Он усмехнулся.
- Но проглоти язык и слушай команду?
- Да. Пока хоть чему-то не научитесь.
- А вы... добряк, биил Бэрсар, - с угрюмой усмешкой сказал мне Ланс.
- Все наверняка? Если я вас сейчас брошу - значит, трус? Если не стану
вашим слугой послушным - значит, дурак и слабак. Не понял, что обещал, а
то, что обещал - не смог выполнить? А если я сейчас вас ударю?
- Позову Дарна? Вы что думаете: я драться с вами стану? Рисковать
страной из-за мальчишки?
- А за мальчишку...
- Запишите где-то для памяти. Выживем - сочтемся.
- Хорошо, - сказал он угрюмо. - Я принимаю ваши условия. Приходится
принять. Но мы сочтемся.
И тут, наконец, я смог улыбнуться. Если будем живы...

А ночью ожил передатчик. Страшный и упоительный звук - он бы поднял
меня и со смертного ложа, и пока я бежал к нему, сквозь томительный ужас
н_а_ч_а_л_а_ все равно пробивался восторг. И когда я нажал на кнопку и
услышал голос Эргиса - сквозь дали, сквозь леса, сквозь многие дни пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43