Весна. Уже.
Звякнула и погасла, уплыла в вечернюю синь. Я украл этот вечер.
Выдернул из суеты и теперь берегу для себя.
Тихо, только где-то поет сверчок, и дымит огонь в очаге, и тонкие
пальцы Эслана ласкают стекло. Я есть - и меня нет; полузакрыв глаза, я
откинулся в кресле и гляжу, как тонкие пальцы ласкают стекло. Багровые,
алые, желто-кровавые блики плывут в его глубине, качаются, обнимал
округлое тело вазы... Я только художник, который закончил свой труд и
принес показать тому, кто способен его оценить, и благодарен судьбе, что
есть такой человек.
Да, я благодарен судьбе за Эслан. Все у меня есть: дело, семья,
друзья, мой Маленький Квайр, уйма работы и куча забот, я занят, я
счастлив, мне не о чем тосковать - но я тоскую, если долго не вижу Эслана.
Мы так старательно не афишируем нашу дружбу, что Кас нам ее простил.
На людях я холодно кланяюсь, он еле кивает в ответ - а нечастые вечера
наших встреч затягиваются до утра.
- Слишком дорогой подарок, Бэрсар. Боюсь, я не вправе его принять.
- Вам не нравится?
- Нравится, - сказал он серьезно. - Чем-то напоминает сосуды, которые
находят в развалинах древних городов Ольрика. Не форма и не материал - но
сама гармония между формой, материалом и назначением. Эта ваза
предназначена для цветов. Не для питья и не для умывания - а для цветов. И
знаете, что в ней волнует? Никаких украшений. Она прекрасна сама по себе
благородством материала, совершенством формы и предназначенностью.
- Тогда все решено, царственный кор, потому что она предназначена
вам. Другой такой не будет.
- Спасибо, - тихо сказал он, - вдвойне драгоценный дар. Вы и это
сделали своими руками?
Я поглядел на свои обожженные руки. Чего я этими руками только не
делал! Четыреста человек на плечах - пришлось повертеться. И все-таки в
самые хлопотливые дни, в самые сжатые до упора недели я урывал хоть часок
на стекольную мастерскую. Расчеты печей и опыты со стеклом, ожоги, косые
взгляды, шепоты за спиной...
- Отказывается, вы еще и художник, Бэрсар. Воин, дипломат, ученый,
купец... не слишком ли много для одного человека?
- Пора повторять Божий суд?
- Пусть бог сам вершит свой суд. Никто из нас его не избегнет - если
не мы, так дела наши. И будут одни вознесены, другие прокляты, третьи -
забыты...
- Вас что-то заботит, царственный кор?
- Нет. Просто я тоже хочу кое-что вам подарить. Не столь дорогой дар,
но...
Я поглядел на него, и он улыбнулся - как-то бледно.
- Не сейчас. В конце нашей беседы.
- Но если эта весть столь печальна...
- Не более, чем все прочие вести. Поговорим лучше о вашем твореньи.
- Оно вас тревожит?
- Да, - сказал он, - тревожит. Вы нашли верное слово. Эта вещь словно
бы не из нашего мира. В ней нет ничего от нас. Поглядите кругом, - он
обвел взглядом комнату, и я тоже ее оглядел, - в каждой вещи есть что-то
от нас. И когда мы умрем - и творцы ее, и хозяева - она все равно в себе
сохранит что-то от нас. А ваша ваза - в ней есть что-то от вас, не спорю -
но это будит во мне тревогу. Словно бы я заглянул туда, где кончается
бытие...
- И это вас пугает, биил Эслан?
- Нет. Кто бы вы ни были, я вас не боюсь. Просто сегодня я знаю то,
что чудилось мне всегда: вы - не один из нас. Вы - существо иного мира, и
все-таки вы человек из плоти и костей, и, наверное, тоже смертны, как мы.
Не испугался и даже почти не удивился. Просто ленивая мысль: вот на
чем, оказывается, еще можно погореть. Не склад ума, не знания - вкус.
Глупо соглашаться, еще глупее спорить - я просто заговорил о другом.
- Вам, я думаю, ведомо имя Элса Эрдана, царственный кор?
- Художник? Я знаю, что он в Кас, и что вы приблизили его к себе.
- Мне нравится его рисунок. Скупо, точно... трогательное такое, чуть
угловатое изящество.
- А краски кричат, как торговки на базаре.
- Как у всех квайрцев, царственный кор. Кто родился в мрачной стране,
любит яркие краски. Он сделал мне несколько моделей для первой партии.
- Желаю удачи, - сказал Эслан. - Стекло дорого само по себе, а
стекло-рубин пойдет по цене серебра. Думаю, вы возьмете по две-три сотни
ломбов в Тардан и до пяти за морем.
- Так дорого?
- Так дешево, - уточнил он. - Мир болен войной, мой друг, и искусство
упало в цене. Мы ценим не красоту, а власть, а власть не признает красоты.
- А вы?
- А я, наверное, уже смирился, Бэрсар. Вы были правы: мне нет места в
этом котле. Когда-нибудь я просто сменю Кас на Лагар... когда это станет
возможно.
- Что вас гнетет, царственный кор? Если я способен помочь...
- Нет, - горько сказал он. - Этого не можете даже вы. Мир изменился и
стал неуютен, как брошенный дом. Квайр уходит от меня - не из моих рук, а
из моей души. Ваш друг и соплеменник, - он поглядел на меня и странно
улыбнулся, - заколдовал его. Квайр уже другая страна - не та, что я любил
и хотел для себя. И знаете, что тягостно? Он мне не безразличен. Я хочу,
чтобы он процветал - пусть даже и без меня. Чтобы был славен - пусть и не
под моей рукой. Я ненавижу Калата, но я не хочу, чтобы его убили...
- Это и есть ваш подарок, царственный кор?
- Да, - сказал он совсем тихо. - Отныне вы можете презирать меня. Я
предаю тех, кто мне верен, и кто доверил мне свою жизнь.
- Но если вы не желаете...
- Если бы я не желал, я бы не стал говорить. Ценю ваш такт, но у вас
уже нет времени, чтобы узнать все без меня.
- Значит, примерно месяц?
- Уже меньше.
- Акхон?
- Ну, сам он останется в стороне. Он недостаточно глуп, чтобы верить
словам Тибайена. Недавний казначей двора, Банаф, и калары Назора и Глата.
- Все они под наблюдением, царственный кор.
- Знаю, - с трудом улыбнувшись, ответил он, - но они члены Совета
Благородных, и Совет Благородных будет на их стороне. А поскольку ваш друг
и его... помощник снимут оружие, входя в зал...
- Но это же нелепо! Никто из них не выйдет из зала живым!
- Кому они нужны! Они верят, что стражу заменят людьми акхона. Я не
верю. Тибайену удобнее, чтобы погибли все.
- И страна без власти сама упадет ему в руки? Я думаю, этого не
случится, царственный кор.
- Я тоже так думаю, - горько ответил он.

- Малый совет, - бросил я Дарну еще на крыльце, и он исчез в темноте.
Онар пошел за мной. Уже не друзья - телохранители, безмолвные тени за
спиною, и смутная горечь несвободы который раз шевельнулась во мне. Лишь
шевельнулась, пока поднимался наверх, потому что не до того, потому что
все минуты этой ночи уже сочтены.
Началась. Целых две недели украли. Рухнул мой график, все полетело к
чертям, и придется все заново обдумать в пути...
...Они появились вместе, хоть Эргис живет вдвое дальше, чем Сибл, и
Дарн, конечно, сначала уведомил Старшего Брата. Сибл был хмур спросонья,
Эргис спокоен и свеж; Сибл покосился с тревогой, Эргис улыбнулся, и я
тихонько вздохнул, проклятое равновесие, как это мне надоело!
- Садитесь, братья, - сказал я им. - Надо подумать. Послезавтра с
утра я уезжаю. Думаю, что надолго.
- Куда? - спросил Сибл.
- В Квайр.
- Чего это вдруг?
И я рассказал им то, что узнал от Эслана.
- Больно ты распрыгался, Великий, - пробурчал Сибл, - аль дела нет?
Иль поменьше тебя не найдется? Вон Эргис - он что, без ног?
- Хоть завтра, - сказал Эргис.
И я улыбнулся тому, что самое трудное оказалось самым легким.
- Ты прав, Сибл. И дел полно, и люди не без ног. Просто Эргис не
успеет. Пока он пробьется...
- А Зелор?
- Огил поверит только Эргису или мне.
- Ну и черт с ним, коль так!
- А с Квайром? Страна останется без головы как раз перед войной.
- Я пробьюсь, Тилар, - сказал Эргис.
- А если он и тебе не поверит? У меня нет доказательств, Эргис.
И я не вправе сослаться на того, кто мне это сказал. Он может решить,
что я просто пытаюсь поссорить его со знатью - а ведь война на носу! - и
он предпочтет рискнуть.
- Ну, ты-то пробьешься, добьешься и живой останешься!
- Да, - сказал я ему. - Пробьюсь, добьюсь и останусь. Это решено,
Сибл.
- Ты б хоть не придуривался с Советом-то, коль сам все решил! Значит,
ты хвост трубой - а тут трава не расти. Только-только выбираться начали, и
нате вам: пропадай все пропадом - я пошел! Иль на меня порешил хозяйство
оставить?
- На тебя.
- А Эргиса, значит, с собой? Ну, спасибо! Другие, значит, воевать, а
я горшки считать?
- Да, - сказал я ему. - Будешь считать горшки, пока не приедет Асаг.
Вызывай Асага, передавай ему хозяйство - и свободен. Бери людей и уводи в
лес. Эргис, проводники готовы?
Эргис спокойно кивнул.
Я знал, что у него все готово, просто опять равновесие, и надо в него
играть.
- А моих, что ль, никого не берешь? - ревниво спросил Сибл.
- Дарна и Эгона. И еще троих до границы. Сам отберешь.
Вот и все. Главное позади. И тревога: Сибл уступил слишком легко. Он
должен был еще возражать. Ему было что возразить.
Мы говорили о насущном, о том неотложном и неизбежном, что требовал
от нас Малый Квайр, а тревога все сидела во мне. Сибл мне верен, но это
верность ревнивой жены, и если он что-то задумал...
И когда, проводив их, я шел к себе, тревога сидела внутри. Чего-то я
не додумал, что-то не так.
Я забыл об этом, когда увидел Суил. Она не спала и ждала меня за
шитьем, хоть знала давно, что меня бесполезно ждать, я сам не знаю, когда
приду, и приду ли...
Она подняла глаза от шитья и улыбнулась.
- Ну, никак про дом вспомнил! Опять не евши, да?
- Не помню, - не хочу ей сейчас говорить. Завтра.
- Горе ты мое! Когда только поумнеешь?
- Суил! - я хотел ее обнять, но она отвела мои руки.
- После!
- Что?
- После, говорю. Вот как поешь, так и скажешь.
- Что скажу?
- А что завтра хотел сказать. Ой, Тилар, ну не липни! Садись за стол.
Я сел, а она мелькала по комнате, собирая на стол, то почти исчезая,
то возникая в светлом кругу; такая легкая, ловкая, такая моя, что я сам не
верил, что смогу хоть на час оставить ее.
А потом я ел, о она сидела напротив, опершись щекой на ладонь, и все
смотрела, смотрела, словно уже прощалась, словно хотела насмотреться на
долгие дни разлуки.
- Ну, - спросила она, - когда едешь?
- Послезавтра. Прямо с утра.
- Надолго?
- Не знаю, птичка.
И я рассказал ей то, что мог сказать - без имен.
- Доигрался, - тихо сказала она.
- Кто?
- Рават, кто ж еще? Всех разогнал, дурак! Ты хоть с Эргисом?
- Конечно, птичка.
И она сама потянулась ко мне.

Лес был вокруг, бесконечный и безначальный; я знаю, что у него есть
начало и есть конец, что выйдя из пункта А, я прибуду а пункт Б, если
только шальная пуля не остановит меня на пути - но это знание, а чувства
твердили другое: нет начала и нет конца, просто живой зеленый обрывок
вечности, мостик вневременья между двумя временами.
Тусклый подводный свет стоял в лесу, мелькал иногда в разрывах крон
лоскуток голубого неба, и кони бесшумно ступали по слежавшейся хвое. Снова
я был в пути и опять свободен; вся моя свобода тут: на отрезке от А до Б,
в островке безвременья, где никто из владеющих мной - ни друзья, ни враги
не предъявят свои права.
Эргис уехал вперед, исчез за изгибом тропы, другие отстали, оберегали
мое раздумье, и это было приятно и немного смешно: мне есть о чем думать,
но путь еще так далек, и можно подумать о том, о чем можно думать лишь
здесь - в лесу, между двух времен.
Я думал о себе - таком, какого не может быть. Счастливый семьянин:
сын, муж и отец. Я еще не скучал по сыну. Я только научился его любить.
Еще недавно он раздражал меня. Он отнял Суил, он заполнил собой весь дом,
и я приходил туда, как незванный гость, не зная, где спрятаться от их
восторгов и их суеты.
А потом он стал меньше орать, и женщины стали меньше ахать, и я
однажды вгляделся в него.
Он важно спал, завернутый в полотно, и он был Бэрсар. Малюсенький
Бэрсар, точь-в-точь такой же, как я, как мой отец и, наверное, как дед,
как вся беспокойная, долговязая череда, текущая в прошлое... до
сегодняшнего дня. Вот тут я и почувствовал, что он - мой сын. Мое
продолжение. Часть меня.
Нет, это не было радостью - я испугался. Мне всегда казалось, что я
люблю этот мир. Что эти люди очень много для меня значат. Но когда я
понял, что в этом мире останется часть меня, что даже смерть не вычеркнет
меня из этого мира - вот теперь я чувствовал страх.
Это жалкое существо, безмозглый комочек плоти неожиданно оказался
сильнее всех иллюзий. До сих пор я _д_у_м_а_л_, что принадлежу этому миру
- а теперь я ему принадлежу. До сих пор я _д_у_м_а_л_, что завтра за него
отвечаю - а теперь я за него отвечаю. Все, что я сделаю в этом мире, падет
на мое дитя. И все, что я не сумею сделать, тоже падет на него. Раньше я
не был в ответе ни перед кем. Только перед собой, своей совестью и своей
любовью. Слова! Очень легко перехитрить свою совесть и обмануть любовь, но
это маленькое существо не обманешь, жизнью своей он ответит за все, что я
натворю...
Я придержал коня, потому что увидел Эргиса. Он стоял поперек тропы,
загораживая путь, и это значит, что кончился _н_а_ш_ лес, и начались чужие
леса - земли чужих племен и тропы олоров - и надо ждать провожатых,
которых пошлет нам лес. Раньше я был чужой, мне хватало оружия и охраны,
теперь мы уже свои, и чтим законы лесов. "Забавно, - подумал я, - с
охраною или без я мчался по этим лесам мимо десятков глаз и думал, что я -
невидимка, тень, и путь мой не ведом никому". Но - слава Эргису! - я
поумнел и чту законы лесов. А вот и проводник: угрюмая тень в лохматом
меху. Он молча коснулся груди и пошел по тропе, и наши кони пошли за ним,
почти не замедлив ход.
И можно думать о том, о чем надо подумать в пути, но опять я думаю о
другом. О караванах, которые скоро выйдут из Каса. Пять караванов готовы к
отправке в Тардан; отборные меха и стекло; Эслан был прав, называя меня
купцом, мне надо и я буду торговать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43