- Куда ехать, тебе скажут утром.
Он налил себе еще кофе; Хейзел в спальне тихонько что-то напевала.
- Что ты будешь делать со своими деньгами? - спросил я.
- Еще не думал об этом, дружище. На той неделе из Уорсопа приедет на несколько дней моя мамаша. Поселю ее в гостинице. Покажу ей всякие примечательные местечки вроде Тауэрского моста и Букингемского дворца.
- Очень мило. Даже трогательно.
- Нечего язвить, Майкл. Я ведь всего только человек.
- В том-то, наверно, и беда, что моя, что твоя.
- Слушай, парень, что тебя гложет? Сколько я ребят перевидал, все возвращаются гордые, точно индюки, что их не зацапали, а ты как в воду опущенный.
- Я из другого теста. Поездка дорого мне далась, и по мне это видно - ничего не поделаешь.
- А ты, парень, простая душа, черт подери, это уж точно,- сказал Уильям.- Вздремни малость, а потом сходим куда-нибудь, спокойненько подзаправимся. Хейзел я спроважу. Она не обидится. Не на что ей, черт подери, обижаться.
- Думаешь жениться?
- Ну, где уж при такой работенке. После, может, и женюсь. Ни у него, ни у меня не было твердой почвы под ногами, но все равно нам хотелось того же, что и всем. Я лежал в комнате для гостей и думал о Полли, и вдруг меня разобрал страх, будто только теперь до меня доперло, как опасно было топать через таможню с грузом золота. В глазах потемнело, руки и ноги затряслись. Вся поездка показалась сном, и сон этот напугал меня больше, чем сама поездка. Наверно, я трус, и, выходит, нечего мне заниматься этим делом. Но я и правда вздремнул, а когда проснулся, понял, что не откажусь от него: я ведь уже обзавелся целью, предметом желаний, даже просто распорядком жизни, и все это отняло у меня ту решающую каплю мужества, которая требовалась, чтоб передумать и сойти с опасной дорожки.
Уильям будил меня, но голова у меня была как чугунная, Он поднес мне к самому носу чашку чая, и от этого запаха я сразу взбодрился.
- Выпей-ка,- сказал Уильям, и сквозь поднимавшийся над чашкой пар я увидел: он расплылся в улыбке до ушей.- Живо вскочишь на ноги, чем отлеживать бока. Нечего тебе весь вечер вариться в собственном соку.
- А почему бы и нет?
- Не понимаешь - не надо. Вот твоя деньга от Железного. Тридцать кусков. Легкий хлеб, легче не бывает.
Я взял у него из рук длинный конверт и сунул под подушку.
- Не больно-то легкий.
Уильям сел в кресло и уставил на меня свои серые гляделки - так и буравил, очень это у него внушительно получалось, как всегда, когда он пытался заглянуть мне в душу.
- Слушай, что тебя грызет?
- Крысы. Завладели мной с субботнего вечера. Скажи, ты любил когда-нибудь?
Левая нога у него дернулась, будто его стукнули по коленке, проверяя рефлексы.
- Неужто в стюардессу втюрился? Если да, лучше сразу выкинь из головы. Они в точности такие, как все, только что в белых фартучках.
- Ты мне не ответил.
- Отвечаю: нет. Любил отца, да его убило в шахте, когда мне было семь лет. Покуда он был живой, я не знал, что люблю его, а как помер, я понял: век его не забуду и уж никогда никого не полюблю… ну, может, мать, так ведь она еще живая, а стало быть, покуда это просто так, вроде как влюбленность. Мне многие женщины нравились, на некоторых я даже хотел жениться, а вот чтоб любить, нет, этого не скажу. Сейчас у меня дела пошли на лад, и я так и буду жить, покуда не надумаю, на что свою монету пустить. Я уже порядком поднакопил, скоро совсем богач буду, и знаешь, какие у меня мысли? Заведу хозяйство, стану выращивать овощи на продажу. Куплю на свои сбережения домик в Ноттингеме и акра четыре земли. Мамаша тоже со мной поселится, коли пожелает, а может, еще и найдется такая женщина, захочет впрячься со мной в одну упряжку, тогда мне и вовсе ничего больше не надо.
- Ну и дай тебе бог, как говорится,- сказал я.- Может, и впрямь надо дожить до сорока, тогда сообразишь, чего тебе от жизни требуется.
- Я это с двадцати лет понимал. Да только ни себе не признавался, ни вслух не говорил. Ото всех затаил. А сейчас вот проболтался, потому - есть на это надежда, дело верное, черт подери. Ну да ладно, давай теперь выкладывай про свою зазнобу, я гляжу, ты из-за нее как в лихорадке. Хоть позавидую тебе… А вообще, давай выйдем и доберемся до какой-нибудь жратвы. А то у меня совсем живот подвело.
Мы пошли в тот самый ресторанчик в Сохо, где я повстречался с ним после приезда в Лондон; выпили по бутылке вина - Уильям сказал, нынче у него как раз день рождения.
- В день рождения я поминаю все чудеса, какие со мной приключились, и подсчитываю свои удачи. Когда я был малец, никому до этого не было дела. Никто не замечал никаких чудес, не до жиру было, быть бы живу. А теперь вот у меня есть время их поминать, стало быть, ясно - я живу в достатке.
- У тебя настроеньице что надо.- со смехом сказал я.- А сколько ж тебе стукнуло?
- Тридцать девять, и я не чувствую себя ни на день моложе,- ответил он, отрезая кусок эскалопа.
Мы вместе встречали его мать на вокзале Сент-Панкрас. Билл увидал - она выходит из вагона второго класса, и как закричит:
- Я ж тебе послал десять фунтов на билет первого класса, а ты вон мне какую гадость устроила! Неладно это, мать.
- Не смей со мной так разговаривать!
Я даже попятился: неужто это она так пронзительно заорала? И метила она явно в меня, я уж было решил - она чокнутая и приняла меня за Уильяма, а потом понял, у нее глаза косят. А она знай орет:
- Чего я там не видала, в первом классе, дурья твоя башка? В этих первых классах незнамо с кем придется сидеть. И нечего на меня гавкать. Никто не поверит, будто ты мне родной сын. И это после всего, чего я натерпелась! Лучше уж я прямо сразу подамся обратно в Уорксоп.
Уильям побледнел, но наклонился и поцеловал ее.
- Не уезжай, мать,- взмолился он, как маленький,- я ведь только хотел как лучше, чтоб тебе удобней ехать.
Ну и ну, подумал я, вспомнив, как он сам добирался до Лондона. За этот год у него многое переменилось.
- Где твой чемодан? - спросил он, когда зеваки, что сбежались на крик, стали расходиться.
Мамаша его была маленькая, тощенькая, в блекло-голубом пальто и мутно-голубой шляпке на пепельно-серых волосах - сразу видно, жизнь била и колотила ее всяко, а гордости из нее не выбила. В очках, зубы вставные, поди угадай, сколько ей лет, а все ж, как она ни старалась, она явно была ближе к шестидесяти, чем к сорока.
- Совсем из головы вон. Наверно, в вагоне еще.
- Пойду возьму,- сказал я.
Когда я приволок чемодан - а он был тяжеленный, я чуть кишки не надорвал,- они уже двинули к выходу: Уильям оставил там такси. Таксист поднял чемодан я выругался:
- Свинец, что ли, у вас там?
- Золотые слитки,- засмеялся Билл.- Она привезла из дому уголь!
Мамаша усадила меня в такси рядом с собой.
- Приятно впервой прокатиться по Лондону с двумя молодыми людьми. И впрямь большой город, правда, Билл? Побольше Уорксопа будет.
Я сошел у Кембридж-серкус,- не желал я слушать, что она станет говорить про колонну Нельсона. Но сам все равно прошел к Трафальгарской площади и замешался в толпу. Ветром у меня с головы сорвало шляпу, я кинулся догонять ее прямо по плитам, под брызгами обоих фонтанов, из-под ног у меня во все стороны испуганно разлетелись голуби. Я заглядывал в лицо каждой девушке: а вдруг это Полли Моггерхэнгер? Нет, я не был в нее влюблен. Слишком острый привкус был у моего чувства к ней.
Наконец я зашел в телефонную будку и набрал номер Моггерхэнгеров. Ответил женский голос, наверно ее мать.
- Полли дома?
- Нет,- сказали мне и повесили трубку.
Я пошел к Стрэнду, все надеялся ее встретить. Полюбовался немного витриной ювелира, потом той же дорогой двинул обратно и зашел в кафе перекусить. Есть не хотелось, я раскрошил на тарелке остатки пирожного, целлофановые обертки. Полил все это красным соусом и поплеся прочь.
Вижу - перед театром очередь, я стал в хвост и выложил тридцать шиллингов за билет. Вошел, сел, заиграли государственный гимн, а я не встал - неохота было чувствовать себя дураком. Остальное стадо поднялось на ноги, и кто-то позади меня сказал: надо проявить уважение, я-то, конечно, не поднялся, но откликнулся - мол, уж если встану, так разве затем, чтоб расквасить этому патриоту рыло. Он заткнулся, и тут погасили свет.
На сцену вышел какой-то дядя и стал бесноваться, бегать по гостиной и кричать, что мир весь прогнил. Вошла его жена - он давай кричать на нее, покуда она не расплакалась. Потом этот псих поганый стал грозить кулаком публике и обзывать нас всякими загогулисты-ми выраженьицами. Тут я поднялся и стал пробираться к выходу, меня принялись ругать - мол, мешаю слушать, в общем, я нашумел, как только мог, и вышел на улицу. Вот что получается, когда пришьешься к очереди и вообще к стаду, а только чудно: мне стало веселей, чем до театра.
Я пошел к Финчли-роуд и повстречал Бриджит: она поднималась по ступенькам школы Смога. Одета она была почти как до замужества - в черных спортивных брюках и розовато-лиловом джемпере. Она похудела, побледнела, молочно-белой, цветущей пухленькой рожицы молодой голландочки как не бывало, да еще под глазами черные круги, словно, покуда мы не виделись, она много пережила и маялась бессонницей. Она улыбнулась мне, протянула руку.
- Почему не звонила? - с упреком спросил я.
- А я звонила, но какой-то мужчина ответил, что тебя нет в городе.
- Точно,- сказал я,- я ездил в имение, навещал мать. Ее хватил удар, и, похоже, она долго не протянет. Если она и впрямь отдаст концы, мне достанется полмиллиона - правда, в этот мой приезд она уже еле ворочала языком, а все равно грозилась, что все оставит приюту для собачек. Да ладно, плевать. Как ты?
- Сама не знаю. Муж вчера уехал на неделю в Глазго, на какую-то конференцию. Так по крайней мере он сказал, и не смейся, пожалуйста. Это правда, я видела все письма, его приглашали.
Чем-то тяжелым меня стукнуло по плечу, я круто обернулся - и получил по животу. Это Смог колотил меня школьной сумкой с книгами, по которым он учился читать и писать.
- Был бы ты чуть повыше, я бы уж тебе накостылял. Когда подрастешь, не вздумай эдак развлекаться, не то влипнешь.
Бриджит дала ему подзатыльник, и его форменный картузик отлетел под машину. Он кинулся было за ним прямо наперерез другой машине, но я ухватил его за руку и спас ему жизнь.
- Осторожней, ради Христа,- сказал я.
- А мне плевать.
- Зато мне не плевать.- Я поднял его шапчонку и водрузил на место.- Пойдем-ка подзаправимся пирожными и чаем, согласен, Смог?
- Мы поедем домой,- сказала Бриджит.- Терпеть не могу ваши английские кафе, в них только и есть что крепкий чай да жирные пирожные.
Мы сошли с автобуса где-то на границе Хэмпстеда и тихими улочками пошли к новому жилищу доктора Андерсона. С фасада дом похож был на пассажирский самолет, приземлившийся на холме, и мы поднялись к нему по бетонным ступеням.
Бриджит ввела меня в гостиную - длинную комнату с окнами от пола до потолка, одна сторона ее выходила на газон. Смог скинул пальто и уселся на пол, попытался закончить картинку-головоломку, которую на три четверти сложила Бриджит, но у него не хватило терпения, он все смешал и принялся читать какой-то учебник. Бриджит позвонила, в дверях появилась смуглая немолодая женщина и спросила:
- Что угодно?
- Приготовьте нам, пожалуйста, чаю, Аделаида.
- Вы уже пили, перед тем как пошли в школу,- сказала Аделаида.
- Мне нужно еще, черт возьми, для троих. Аделаида, ворча, вышла.
- Ну и жизнь,- сказал я.
- Ужас.
Мне до смерти хотелось еще разок слетать в Швейцарию -может, в самолете опять повстречаю Полли. Я знал, это чистый бред, и при чем тут Полли, когда у меня на коленях сидит Бриджит. Мы уложили спать бесенка Смога и остались вдвоем в гостиной. Жизнь совсем вышла из берегов: Бриджит нежно меня ласкала, а я мечтал только о Полли, которая была неизвестно где. Я отвечал на поцелуи Бриджит рассеянно, но достаточно крепко, и она ничего не замечала, продолжала меня ласкать. Может, она что и чувствовала, но оттого только еще настойчивей меня ласкала…
И вдруг на меня накатило что-то странное: отчаянно захотелось ребенка от Бриджит. Сам не знаю почему, но в эту минуту я вроде со стороны подумал -хочу, чтоб у Бриджит был ребенок. Именно эта мысль под конец, совсем уже на ночь глядя вытеснила из моей головы Полли, и хоть она не больно-то приблизила меня к Бриджит, я по крайней мере перестал чувствовать себя перед нею последним подлецом.
Я не остался на ночь в уютном убежище у моей милой, а потопал на квартиру Уильяма - может, меня уже там ждут распоряжения насчет следующей поездки. Было три часа утра, распоряжений никаких, и в мечтах о новой встрече с Бриджит я завалился спать.
Поутру раздался телефонный звонок, и нам обоим велели сейчас же явиться с паспортами на квартиру в Найтсбридже, Уильям не успел даже позвонить матери в гостиницу. Я наскоро позавтракал и помчался - надеялся по дороге схватить такси. Уильям должен был выйти на десять минут поздней: входить вместе в тот дом не полагалось - вдруг нас кто заметит?
Было десять утра, час «пик», однако заторы на улицах еще не начались. Из-за угла вынырнула маленькая, но мощная легковушка и боком треснулась об автобус. Послышался звон разбитого стекла и глухой хруст и скрежет металла. Из автобуса повыскакивали пассажиры, вылез водитель. Никого не ранило, и я заторопился дальше, но все равно это была дурная примета. Я сел в такси и закурил: это уличное происшествие меня что-то расстроило. В приметы либо веришь, либо нет. Я не верю. Если не веришь, значит думаешь - ты не сам решаешь свою судьбу, она решается на небесах или где-то там еще. Верить а приметы - все равно что надеяться, будто ты как-то можешь распоряжаться своей судьбой. А мы ведь ничего этого не можем. Сигарета отдавала какой-то дрянью. Приметы существуют, чтоб пугать человека, а не предостерегать. Такими мыслями я себя старался подбодрить, да все без толку.
Я околачивался в приемной, поджидал Уильяма и листал охотничьи журналы. Наконец он явился, вид у него был какой-то встрепанный, но Стэнли сразу же провел нас в комнату. Мне почудилось, что-то неладно, и я слышал - человек под прозрачным колпаком орал в телефон, а потом я увидал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51