Коли ты прямиком из Борстала, попробуй найди работу. Я из кожи вон лез, все глаза проглядел - в газетах спрос на рабочую силу читал, а ходил столько, что аж с ног валился. Рекомендаций у меня никаких не было, чем мне махать перед носом у этих святош? Ну, все-таки есть на свете добрые души, нашелся один богатый старик, ему нужен был парень, чтоб катал его в кресле. Пришел я в его большой дом, и слуга провел меня к нему в сад. Он слушал какую-то пластинку, пришлось постоять подождать, покуда музыка кончится, а потом подошел я, поднял звукосниматель и выключил проигрыватель, просто по доброте - самому-то ему было не дотянуться,-а не потому, что подлизаться хотел.
«У меня уже двадцать молодых людей побывало,- сказал он,- я утомился. Есть у вас специальная подготовка?»
«Нет, сэр,-ответил я.-Я только-только из Борстала». Тут он захохотал, и я даже испугался - вдруг развалится на составные части, такой он был сморщенный, усохший, как ни говори, восемьдесят лет. Уж пускай бы развалился, думаю, а я отсюда смоюсь, буду искать дальше. Но что-то было такое в этом старике, что злость моя поостыла, тем более он возьми да и скажи:
«В таком случае я вас беру. Когда можете начать?» Одежонка на мне была плохонькая, слуга его повел меня в дом наверх, а там полно форменной одежды, подобрали одну ливрею мне впору. Служба эта конечно не из лучших, но я получал тридцать монет в неделю на всем готовом, по тем временам совсем не плохо. В первый раз в жизни у меня была своя комната, пускай маленькая, пускай под самой крышей, а на одного меня, да еще шофер каждый день, покуда старик спал, час учил меня водить машину. На полдня в неделю меня отпускали домой, и я все деньги отдавал матери, себе оставлял только шиллинг-другой на курево. В Борстале такой работой не похвастаешься, а все ж она меня кормила, и еще я нет-нет да покупал братьям и сестренке приличную обнову.
Старика того звали Перси Уоплоуд, у него была прорва земли, и на земле фермы, а под землей полно угольных шахт. Бывало, катаю его по саду час утром да час днем, а он знай толкует мне, чем жизнь красна, а чаще вовсе про меня забудет и вслух считает, сколько он всего потеряет, когда сыграет в ящик. И еще он часто вроде говорил с разными своими знакомыми, только их тут никого не было, а некоторые давно уже померли. Слышали б они его, вот бы обалдели, право слово, я сам сколько раз весь скрючивался, только б не захохотать. Стану как вкопанный, не могу кресло сдвинуть, уж больно он чудно выражался. А еще, бывало, со своими двумя сыновьями говорит - на самом-то деле их давно на войне убило,- наказывает, чтоб готовили уроки и после чтоб в университете хорошо учились. Или везу я его в кресле по дорожке вдоль ручья, а он им толкует, как будет хорошо и ему и матери ихней (а она уж тоже померла), когда они поженятся да обзаведутся детишками. Случалось, приезжал к нему из Йоркшира сводный брат. Он был на двадцать лет моложе. Иной раз бедняга Перси чего недослышит, так тот давай на него орать!
В дождь ему на улицу нельзя было, и я по полчаса катал его по дому, по коридорам на первом этаже,- сидеть на месте он терпеть не мог. А остальное время он заставлял меня читать ему вслух, вот где попервоначалу была мука: коли я медленно читаю или ошибусь, он орет, ругается, того гляди, палкой стукнет. А иногда он набирался терпения, и это помогло; месяца через два я стал читать хорошо, потому как дождь, черт его дери, лил чуть не каждый день. Вобщем, мы с этим Перси неплохо ладили, да и все равно не приходилось обижаться, коли он надо мной и посмеется, ведь .за то он мне и платил. Шофер говорил, Перси уж сколько лет не бывал так часто в хорошем настроении, и даже намекал: может| если так и дальше пойдет, старик кой-что отпишет мне в завещании. Я про себя считал: хорошо тебе шутить, а мне на твои шутки только облизываться. Деньги никогда мне так легко не достанутся. Мне уж, видать, на роду написано либо их горбом зарабатывать, либо красть, и я тогда еще не знал, что трудней.
Я скоро там освоился, катался как сыр в масле: жизнь спокойная, работа не больно тяжелая. Экономка и шофер были со мной добрые, иногда и потолкуют как с человеком, и кормили на убой. Покуда я там работал, шофер выучил меня водить машину, я даже права получил, и заплатил за них хозяин. Раз в неделю шофер катал старика по Дьюкери, и мне сказали - мол, скоро это, может, доверят и мне, вроде о большей чести и мечтать нельзя.
Экономку звали Одри Бикон, пухленькая такая бабенка под сорок, родом откуда-то из-под Честерфилда. На работе она одевалась просто, но на вид была ничего, во всяком случае, шофер, Фред Крес-суэл, хвалился, будто раз-другой переспал с ней, да только я не больно верил, таковская, похоже, его бы уж не выпустила. Он хвалился, мол, она баба что надо, только уж больно много мяса на костях наросло, даже лишку. Я не сразу понял, чего это она так хорошо меня кормит. А потом раз сижу, развалясь, в кухне, а она подошла сзади и прижалась ко мне грудями. Я до того уже разок-другой развлекался с девчонками, но только не с такими тетками. А она давай целовать меня в спину, прямо через рубашку, меня так в жар и кинуло, сижу и даже обернуться не смею. А потом обернулся, поглядел в ее серые глаза, обнял за плечи. Стали мы целоваться, и пока никто не помешал, она сказала, чтоб сегодня ночью я к ней заглянул. Тут я вовсе зашелся от нежных чувств, морда, верно, стала как у теленка, а она резко так сказала:
«Ты что, может, не знаешь, где моя комната?»
В общем что долго рассусоливать: бабенка была аппетитная, можешь мне поверить, и сыт я был до отвала - только, можно сказать, подчищу тарелку, глядишь, она опять полная. Так оно и шло месяц за месяцем, и пока была у меня эта работа, кажется, больше и желать нечего. Ну что еще надо молодому парню? Все у меня было: работа, деньги, еда, любовь, крыша над головой. Лопни мои глаза, ничего лучше я потом и не нюхал. И вот хочешь верь, хочешь не верь, сам теперь не пойму, как оно могло случиться, а только надоела она мне. День проходит, другой, а я не иду к ней в комнату, и все тут. Что-то со мной сделалось, сам не знаю. Отворотило меня от нее. Стал я чаще в Уорксоп ходить, просто на полчасика заглядывал вечерами домой. Выпью где-нибудь в закусочной пива или чаю и топаю назад - всего-то несколько миль - и сразу заваливаюсь спать. Даже ни с какой девчонкой не встречался. Одри попробовала было повернуть меня на прежнее, да не вышло. Ну, она и озлилась на меня, и уж не успокоилась, покуда меня не прогнали с этого места.
Не враз ей удалось это подстроить, потому как нечего было мне пришить. Был я парень, как говорится, трезвый, рассудительный, любил бродить по дому, разглядывать картины, а при случае и порыться в стариковой библиотеке. Старик души не чаял в собаках, и несколько собак всегда слонялось по всему дому. Иногда с нами на прогулки ходил рыжий сеттер. Собаки хороши, когда от них толк, но я все равно против них ничего не имел. На день рождения, когда старику стукнуло восемьдесят один, какой-то его правнук прислал . ему йоркширского терьера - уж наверняка для того старался, чтоб старик отписал ему побольше. От такого внимания наш Перси прослезился, и собачонка эта стала самым дорогим его сокровищем. А по правде сказать, несносная была сучка. Бегает всюду, пачкает, а что всего хуже - невзлюбила меня. И кто ее знает почему. Я-то ее не трогал, бывало, иду за Перси, чтоб на прогулку его везти, она и давай на меня лаять и сразу пятится, а я на нее и не гляжу.
Раз она щелкнула зубами возле самой моей лодыжки, и я подумал: ну нет, хватит. А все равно ее не трогал, шел и шел. И тут она вдруг цап меня зубами. Да так больно. Я хоть видел: мимо Одри идет, но не удержался и наподдал ей ногой.. Надо бы мне совладать с собой, не обратить внимания или, может, посмеяться, а я обозлился, наподдал шавке под зад. Она так и отлетела в другой конец коридора, откуда раньше выскочила. Может, тем бы и кончилось, да на беду она такой визг подняла - на весь дом. Уоплоуд был в соседней комнате. Он иногда бывал туг на ухо, а тут, как назло, все услыхал. И давай орать, будто его режут. Я вошел, спрашиваю, что такое.
«Собачка!-кричит.- Что с собачкой?»
Я говорю - мол, я шел мимо и нечаянно на нее наступил, да он не поверил, позвонил и давай всех звать. И грозится: коли не дознается-всех уволит, ну, а Одри Бикон эдак спокойненько и рассказала ему, что видела. Мне велели убираться вон. Перси держал на руках свою дорогую собачонку, чуть не плакал, а на меня и не поглядел. Я ему показываю - вот, мол, следы зубов на лодыжке, вот штанина разодрана, а ему хоть бы что. Я и ушел оттуда с четырь-мя фунтами в кармане, надо было искать другую работу.
Вытащил я из мусорного ящика вчерашнюю газету, смотрю - началась воина. Место я нашел быстро. Тут мне пригодились водительские права: меня взяли шофером-развозить хлеб из пекарни по городским булочным. Теперь наша семья всегда была с хлебом, каждое утро я забрасывал домой три-четыре буханки получше. Только вот беда - не умел я думать. Да и сейчас не умею, разве что за последние годы опыту прибавилось, много чего понял. Жизнь ведь как устроена: кто не думает, тому в нашем мире худо приходится. Раз не умеешь думать, стало быть, никогда не станешь такой, как другим надо, а это худо - либо для тебя, либо для них. Может, я еще найду какую-то среднюю дорожку, чтоб ни другим не вредно, ни себе… вот тогда, каков я ни есть, уж свое возьму.
Солнце согрело нас. За разговором мы выкурили все мои сигареты. Это было все равно как слушать радио, а ведь радио у меня не было, я его оставил матери. Машина делала миль сорок в час, миновали Стамфорд. Утро было уже в разгаре, и я тоже катил полным ходом и одну за другой обрывал бечевки и нити, что связывали меня с прошлой жизнью. Спасибо еще, что их хватило надолго, ведь теперь они улетали назад и, кажется, обрывались уже навсегда. Пока Билл молчал и собирался с силами, чтобы рассказывать дальше (наверно, от этого на его озабоченном лице прибавится морщин - ведь конец истории уже не за горами), я с грустью думал о Клодин, о том, что все еще люблю ее. Как-никак у нее будет от меня ребенок. Вот приеду в Лондон и напишу ей длинное пылкое письмо. При мысли, что все идет по плану, я улыбнулся, но только чей же это план? Я задумался об этом, и вдруг в радиаторе что-то взорвалось.
- Стой! - крикнул Билл Страж; Я послушался, выскочил еще прежде него и подмял капот - как там жива моя красотка?-Воды нет,- сказал Билл. - Вся испарилась. До капельки. Ты что ж, вовсе в машинах не смыслишь?
- Дня два назад радиатор был полный,- сказал я. Ой схватился за голову.
- Тогда что-то неладно.
- Ты бы хоть раз меня порадовал.
- Будет чем, так и порадую. Иди поищи воду, а я здесь обожду,- сказал он.- Только дай сигаретку, чтоб скоротать время.
Я протянул ему последнюю свою сигарету и пошел. Когда я прошагал по шоссе с четверть мили, меня обогнал грузовик, из кабины мне улыбнулся и помахал Билл Строу. Грузовик умчался. И я подумал: не видать мне больше этого Билла как своих ушей. И конца истории не услышу. При такой скорости он быстро домчит до Лондона. Как нажито, так и прожито. Так уж оно повелось на дороге.
Я шел еще полчаса, а ни заправочной станции, ни жилья все не было. Шагал я быстро, а от малейшего усилия меня всегда прошибал пот, оттого я и не полюбил тяжелую работу - терпеть не могу потеть. Мало того, что от тебя разит, еще, глядишь, вместе с потом из тебя утечет что-нибудь такое, без чего и жить нельзя. Но скоро идти стало приятно. Справа от меня, совсем рядом, с грохотом проносились машины, но я поуспокоился, сбавил шаг. Сквозь их шум слышались голоса птиц, ветерком наносило запахи полей - каким же свободным можно быть, если всеми потрохами не прикован к машине.
Вдалеке кто-то шел мне навстречу, и я подумал: спрошу-ка, где тут взять воды для радиатора. Скоро я разглядел, что лицо вроде знакомое,- оказалось, это Билл Строу тащит канистру с водой.
- Я решил, тебе полезно прогуляться,- сказал он.- Разве это дело - столько часов гнешь спину за рулем, надо ж ноги размять. А пройдешься - и машину будешь вести лучше. И для печенки полезно. Ну, пошли, дадим напиться нашей коняге.
Мы зашагали назад.
- Ты верно, думал, я тебя бросил? - со смехом спросил он и протянул мне пачку сигарет. - Закуривай! Я взял со стойки, когда он глядел в другую сторону. Да бери, ничего. Можешь за них заплатить, когда поедем мимо Я все равно обещал вернуть канистру. Очень услужливый малый. Коли нужен бензин, давай купим у него, просто ради доброго отношения.
- У тебя уже все наперед решено.
- Нет еще, - сказал он, думая о чем-то своем,-но скоро решу.
- Скажи поясней.
- Спроси меня через три месяца.
- Господи, да где ж, по-твоему, мы тогда будем?
- Сдается мне, у черта на куличках. А ты как думаешь? -Не знаю. Я сам себе хозяин.
- Ты вроде говорил, ты страховик. Я, понятно, не поверил, не та у тебя машина.
- Я тебе после объясню,- сказал я,- когда про себя дорасскажешь.
- Теперь недолго осталось, вот только запустим эту проклятую машину. Я ее, голубушку, налажу, хотя она у меня дорогое время с мясом отрывает.
Я налил воды в радиатор, опустил капот, и мы поехали. Над. носом поднимался пар, и я думал, это еще не остыл радиатор, но Билл умел смотреть правде в глаза и сказал, этого быть не может: пока мы ходили за водой, машина уже сто раз могла остыть. К тому времени, как мы доехали до гаража, радиатор опять был пуст. Я легко впадаю в отчаяние, и тогда, глядя на радиатор, чуть не плакал, думал, может, бросить машину да двинуть пешкодралом на ближайшую железнодорожную станцию. До дому ведь всего несколько часов езды.
- Что ж, валяй, если хочешь,- сказал Билл Строу, когда я с ним поделился этими мыслями.- Да только зачем? Поломка-то пустячная.
- Впрямь пустячная?
Он протянул мне раскрытую ладонь.
- Давай пять монет… нет, лучше десять, и будет полный порядок.
Я прилепился к нему - уж очень меня зацепило, как он рассказывал про свою жизнь, и такой он становился уверенный, едва машина начинала барахлить, а она теперь почти сплошь барахлила. Но при всем этом я человек суеверный и недоверчивый - и поневоле думал: может, не будь его, машина вовсе и не подвела бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51