– Ну а я пойду продолжу разбавлять вино водой.
– О, пожалуйста, не тратьте зря драгоценную воду, – вмешалась собиравшаяся рожать Гермиона.
Боб, хохоча от души, сказал Ферди, что это улучшило сценарий.
– А теперь тебе пора запеть «О, придите все преданные», – закричал он Флоре.
– Да во всем Парадайзе нет преданных, кроме тебя и Китти, – прокричала в ответ Флора. – Если уж следовать реализму, то я лучше спою «Придите двое преданных».
– А вот это не твое дело, – загремел Гай, становясь кирпично-красным под белокурой бородой.
Флора, сунув руки в карманы, неторопливо пошла к сцене.
– «О придите все преданные , веселящиеся и радующиеся » , – мягко запела она.
– Ух ты, – сказал концертмейстер соседу-гобоисту, – это достанет даже каменное сердце Гермионы.
Тут подошла сцена, в которой Архангел Гавриил является перед пастухами, собирающимися в поля.
– Ты готов, Перси? – воззвал Боб к священнику на галерее.
– Готов, – отозвался священник, просовывая в окно свой нимб.
На улице шел снег. Все соответствовало середине унылой зимы. Священник был счастлив, что под белую ночную сорочку он поддел теплое белье.
– Пастухи, вы болтайте там между собой, – сказал Боб, сверившись с текстом.
– Что ты собираешься делать на Новый год, Рувим? – спросил Мередит, второй пастух, держащий на руках Мегги.
– Этого нет в сценарии, – прошипела Джорджия, цепляясь, что есть мочи, за какую-то жуткую овцу.
Внезапно, как запах серы, аромат «Маэстро» разнесся по огромному залу, заглушая и благовония, и «выбросы» овцы и осла.
Мгновенно сидящий ближе всех флейтист сорвал кудрявый светлый парик с бюста Раннальдини. Джорджия выпустила овцу, которая, удирая, толкнула подсматривающего мистера Бримскомба, отправив его в полет. Вновь перегорели лампы.
Раннальдини, с поднятым каракулевым воротником и с белым от сдерживаемой ярости лицом, направился к сцене.
– Я-то полагал, что растолковал вам и слова и ноты, чтобы вы к моему возвращению довели все до совершенства.
– Это моя вина, – Ферди выплюнул сигару и поднялся из рядов партера. – Я замещаю Ларри, ну и немного напутал.
– Понятно, – в бешенстве сказал Раннальдини. – Гермиона?
– Маэстро? – улыбнулась ему Гермиона в ожидании похвалы.
– Пиано, Бога ради, – проворчал Раннальдини. – Твоя колыбельная способна перебудить всех бамбино в Иудее, и, потом, детишек кормят раз в четыре часа, а не каждые четыре минуты, так что спрячь свои сиськи. Ты же играешь Деву, а не Далилу.
Затем, не давая Гермионе времени на ответный вопль, он обратился к Гаю, который в партере подкреплялся оладьями.
– Ты еще более деревянный, чем эти нелепо разукрашенные ясли, Иосиф. Ведь твоя юная женушка родила ребенка, и все поздравляют ее и подарки дарят ей, так хоть выкажи что-нибудь вроде гордости или ревности. Что же касается тебя, Перси, – он поглядел вверх на священника, все еще беспомощно болтающегося под балкой, – давай поговорим о Толстяках в Опере. У тебя такое здоровое брюхо, а голосок такой слабенький. Ведь Гермиона и Джорджия тебя просто заглушат. И потом, ты совершенно никому не можешь внушить чувство трепета или страха. Боюсь, что твое место в хоре ангелов.
Непривычно бледный Раннальдини выглядел зловеще. Черные как смоль глаза поблескивали, как дыры в преисподнюю, и вокруг него стояла какая-то атмосфера мурлыкающего удовлетворения, и не только оттого, что ему удалось довести кое-кого до бешенства. Не обращая внимания на истерики священника и Гермионы, Раннальдини взял у Камерон Кук трубку и заказал междугородний разговор.
– Кариссима , – начал он на беглом итальянском, в котором с трудом можно было понять только одно слово, похожее на «сеть». Затем с порочной улыбкой он перешел на английский, заглушаемый кудахтаньем Гермионы:
– Это всего лишь означает, что представление состоится за день до Рождества. Сценарий? Блестящий. Я скажу, чтобы Китти отправила его тебе факсом, так что за ночь выучишь. Чао.
Отключив телефон, он резко повернулся к труппе:
– Завтра прибудет Сесилия на роль Гавриила. Актерская прямота Джорджии возобладала над ужасом, и она сорвала свой головной убор.
– Сценарий вовсе не блестящ, Раннальдини, – запротестовала она. – Нас же засмеют. Рэчел его просто испортила, даже Камерон Кук согласна со мной. Кто-то должен сказать это Рэчел.
– Понятно, дорогая Джорджия, – ласково произнес Раннальдини. – Но что касается меня, то я считаю, что сценарий намного улучшен, стал более близок к теме, более насыщен, менее банален.
Он повернулся назад:
– Прекрасно сделано, Рэчел.
Все, в особенности Джорджия, считавшая, что Рэчел далеко отсюда, подпрыгнули от неожиданности, когда в дверях возникла Рэчел.
Она была одета в новый кашемировый коричнево-желтый свитер, более мягкий, чем животик персидского котенка, и вся она выглядела совершенно великолепно, так что раздражение в атмосфере рассеялось.
– Господи, – пробормотал Мередит, выпуская Мегти, стремительно сбежавшую к Лизандеру, – если Раннальдини нравится этот сценарий, значит, он втрескался.
– Позже я уйду работать в башню, – сказал Раннальдини Китти, которая, вновь забравшись на лестницу, украшала остролистником подоконники. – И я не хотел бы, чтобы меня беспокоили.
Проходя мимо Рэчел, как летучая мышь в своем черном пальто, он прикрыл ее от посторонних взглядов. Только Флора, тенью застывшая на скамье у окна, увидала, как он тронул грудь Рэчел, в то время как ее рука быстро скользнула в его брюки.
– Мой маленький квакер, – прошептал Раннальдини. – Скоренько ли ты придешь в башню?
– Сразу же, как только найду кого-нибудь посидеть с детьми.
И он удалился.
Однако даже самым лучшим планам мужчин не всегда суждено сбыться. Зайдя в кухню, чтобы приготовить Артуру котелок кофе, Лизандер нашел там Рэчел, пишущую записку.
– Где Китти? – требовательно спросила она. Схватив записку, Лизандер скомкал ее.
– Она не сможет посидеть с детьми, – сказал он равнодушно.
– Это еще почему? Разве ее уже кто-то перехватил?
– Она занимается рождественским подарком для матери.
– Ах, верно. Но, может быть, ты сможешь? Дети тебя просто обожают.
– И я не могу.
Лицо Лизандера вдруг стало жестким, словно сырая глина превратилась в бронзу.
– Я не собираюсь присматривать за твоими детьми, пока ты будешь трахаться с Раннальдини:
– О чем ты? – Рэчел выдохнула в ужасе. – У меня уже девять месяцев никого не было.
– Кроме Раннальдини. И было это 9 декабря, разве нет? Я возвращался домой от Китти, а Раннальдини целовал тебя в дверях. Твое полотенце соскользнуло. А Китти ты сказала, что поехала в город к адвокату. В общем, к мужику.
– Мы обсуждали каденции, – начала Рэчел, торопливо подыскивая оправдания.
– Брось врать, – мрачно произнес Лизандер. – А ведь Китти чертовски устала тем вечером.
Рэчел очень не хотелось, чтобы он на нее сердился.
– Послушай, приходи сегодня вечером, выпьем, я тебе все объясню.
– Нет уж, спасибо. И больше не предлагай этого дела Китти.
Бедный Раннальдини. Гермиона была так зла, что решила быть девственней самой Девы этой ночью. Китти отправилась в Сидкепс, а Рэчел заточена с детьми. Оставшись перед пугающей перспективой вечера без любви, Раннальдини решил простить Флору. Позвонив Гаю и Джорджии, он напросился зайти после ужина, чтобы просмотреть запись репетиции в костюмах, а также в последний раз обсудить сценарий.
– Вполне возможно, что Рэчел не хватило немного опыта.
К тому времени, когда он прибыл в «Ангельский отдых», вовсю валил снег. Вздрагивая под ледяным ветром, похожая на убитого страуса, на боку лежала елка.
Раннальдини разозлился, узнав, что Флора ушла на какую-то вечеринку. Джорджия разозлилась из-за того, что разглядела на пленке, как руки Гая не раз пропадали в пышной глубине голубого наряда Гермионы.
– Но это же игра, – запротестовал Гай. – И похлопывание по заднице – дружеский жест любящего мужа, доброго к своей жене.
– Или, еще лучше, к чужой, – огрызнулась Джорджия.
Гай застрял в доме на весь вечер, поскольку несчастная Флора похитила автомобиль без спроса и у него не было возможности сбежать.
Они работали на кухне, потому что там топилась плита и было теплее. К тому времени, когда они исправили наихудшие экзерсисы Рэчел, Раннальдини выпил достаточно красного вина и решил заглянуть к ней по дороге домой. Он как раз доставал ключи от автомобиля, когда вошла Флора и равнодушно взглянула на него. Ее рыжие волосы, потемневшие от снега, отросли с прошедшего лета. Перекрученный пушистый локон завивался вокруг шеи, как кожаный ремешок.
На Флоре был черный кожаный жакет, куртка из сатина металлического цвета и черные вельветовые шорты над черными чулками на ногах, потерявших свою пухлость.
– Мы беспокоились о тебе, дорогая, – сказала Джорджия. – Ведь на дорогах же черт-те что. Как вечеринка?
– Прекрасно.
Флора присела к Динсдейлу, скармливая ему раскрошившуюся в кармане сосиску.
– В следующий раз, когда берешь машину, спрашивай, – сердито отчитал ее Гай. – Пожалуй, выпью еще красного.
– Мы тоже, – присоединилась Джорджия. – Бутыль в кладовой.
Гай подпрыгнул от телефонного звонка.
– Я возьму в соседней комнате, – сказала Флора, пробегая через зал в гостиную, чтобы ответить.
Было что-то пустынное и негостеприимное в доме ее родителей, ни каких-нибудь там разноцветных шаров или мишуры.
Слыша теннисоновский ручеек продолжительного смеха, Гай машинально отметил, что не ему платить за этот разговор.
– Это Мелани, – спустя четверть часа сообщила Флора. – Она звонила из телефона-автомата из Перта с оплатой за наш счет.
Кое-как Гай сдержался, а когда Джорджия бросилась к телефону, а Раннальдини внезапно перестал куда-либо спешить, Гай отправился за следующей бутылкой.
Пять минут спустя, слезно попрощавшись с восхищавшейся ею старшей дочерью, Джорджия заметила экземпляр Катулла, который прислал ей Дэвид Хоукли, и сняла книгу с полки.
– «Как тяжело расставаться с давней любовью» , – прочла она печально.
Если бы разок увидеться с Дэвидом – он гораздо искреннее Гая. С его бессонницей, он сейчас, наверное, бодрствует. Его номер запечатлелся в ее сердце. Осторожно сняла она трубку второго телефона и услыхала, как Гай говорит:
– Я не мог выбраться, Джу-Джу. Флора взяла автомобиль без разрешения, а Джорджия затеяла пьянку, так что я никак не мог. В общем, я не хотел рисковать, сердце мое. Мне искренне жаль. Позвоню тебе, как только смогу. Спи спокойно, дорогая.
– Вместо того чтобы трахаться, как ты собиралась! – заорала Джорджия в трубку.
– Мне так жаль, что не удалось поговорить сегодня днем, малышка, – пробормотал Раннальдини. – Ты пела чудесно.
– Молилась моему демоническому любовнику, – сухо ответила Флора.
Раннальдини выглянул наружу и увидел темную бесснежную тень под его машиной и трепещущего белого страуса. Сквозь темноту светились огни в коттедже Рэчел. Ему представилось видение: Рэчел и Флора в постели, томно растирают друг друга маслом, со все увеличивающейся влажностью в промежности, они ждут, когда же он придет к ним.
– Я соскучился по тебе, – сказал он ласково. – Где твоя комната?
На улице, под белой омелой, где Флора просидела это утро, ее родители в ярости раскрывали рты, в очередной раз выясняя отношения.
– О маэстро, – произнесла она дрожащим голосом, – я думала, что ты никогда не простишь меня.
– Маленьким девочкам полезно, когда их иногда наказывают.
– Я заслужила это, – согласилась Флора. – Если подняться по лестнице и повернуть налево, то моя комната четвертая по правому ряду, над тремя маленькими ступеньками, но не включай свет, а то он попадет прямо в комнату мамы и папы. Поспеши.
Она выскользнула из комнаты.
Раннальдини не смог сдержать ухмылку. Он был уверен, что у Руперта Кемпбелл-Блэка сейчас не было семнадцатилетних.
Влетел Гай с лицом краснее принесенного им кларета. Раннальдини зевнул и сказал, что не хотел бы тащиться домой. Не перепадет ли ему зубной пасты и свободной комнаты? Оставшись один, он быстренько умылся, вырвал седой волосок на груди, поплескал из одного из привезенных Гаем из Франции флаконов одеколона на шею и на плечи и подождал с полчасика, пока в доме утихнет, так что даже стало слышно шелестение снега под окном, подобное мягким кошачьим шагам.
Закутавшись в темно-красное полотенце, жесткое после стирки Мамаши Кураж, он на цыпочках вышел на лестничную клетку. Скрип был ужасный. Он подпрыгнул, когда в своей корзине громко всхрапнул Динсдеил. Первая, вторая, третья дверь. Раннальдини думал, что сейчас взорвется от страсти. Ощущая под босой ногой три незастланные ступеньки, он открыл, а затем закрыл четвертую дверь по правую руку.
– Иди ко мне, любимый, – прошептал голос.
– Малышка, это я, – ответил Раннальдини.
Наклонившись, он совершил прыжок в направлении голоса. Ему показалось, что Флора каким-то образом в самых невероятных местах то похудела, то пополнела. И в следующий момент он понял, что его руки сжимают обнаженного Гая, изгнанного разгневанной Джорджией в отдельную комнату и спьяну перепутавшего дверь. Хоть Гай и был во хмелю, но быстро все сообразил.
– Ведь Флоре всего семнадцать. Как ты смеешь волочиться за школьницами, грязный старикашка?
– А я видел, как ты в понедельник выходил от Лан-гана со своей подружкой-художницей, – отплевывался Раннальдини. – Так что на твоем месте я бы заткнулся.
45
И Раннальдини и Гай были очень злы на Флору, но в день представления у них было мало возможностей излить свой гнев.
Члены труппы между тем продолжали ссориться. Сесилия в ее новой роли Гавриила съездила к Валентино и купила там обольстительную, но совершенно неуместную, кончающуюся на бедрах золотую тунику и нимб еще больший, чем у Гермионы. Мстительная Гермиона два часа провела за макияжем, оставив совсем мало времени на все остальное.
Мериголд плакала весь день, потому что Ларри не появлялся дома с прошлой ночи. Должно быть, вернулся к Никки.
Рэчел выглядела совершенно бездушной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45