Ферди вздохнул. Поскольку автомобиль Лизандера найден не был, а он собирался быть во «Флитли», общественной школе в Глостершире, где его отец директорствовал, к одиннадцати тридцати, Ферди согласился отвезти его туда за вознаграждение. Но не столько ради этого, сколько для того, чтобы сослаться в своей конторе на занятость осмотром недвижимости.– Впихни что-нибудь в себя, – ворчал он на Лизандера. – Ты же не ел со вчерашнего утра.– Меня тошнит.Лизандер дернулся, когда зазвонил телефон, подсознательно надеясь, что звонит его мать и ее смерть – просто ужасный сон.Взяв трубку, Ферди слушал с минуту, прежде чем рявкнуть: – Его здесь нет, а если бы и был, ничего не мог бы сказать по этому поводу, – и швырнуть ее.– Скоро тебе будет совсем тошно. Звонили из «Сан». Бетти Джонсон уже чем-то обескуражила всех в «Скорпионе». Через секунду они устроят хай под дверью. Лучше смотаться.Продавец периодики на углу поместил «Скорпион» над «Файнэншнл тайме» и «Эстейд эджентс газетт».– Вновь взялись за любовничка, – с ухмылкой сказал продавец, обращаясь к Ферди. – Напомни ему, что за ним шестьдесят фунтов.– Я сам в списке его должников, – ответил Ферди, хватая пакет ирисок. – О Господи!На первой полосе «Скорпиона» красовалась смешная, откровенная и очаровательная фотография Лизан-дера в лиственном орнаменте, прикрытого только фланелькой. «КТО ОСУДИТ МАРТУ УИНТЕРТОН?» вопрошал заголовок.– Какого черта ты позировал Бетти Джонсон почти голым? – спросил Ферди, возвращаясь в машину.– Когда она пришла, я как раз принимал душ, – хмуро объяснил Лизандер.Лизандер, которого Ферди называл еще и Джеффри Бойкотирующий Чтение, тем не менее осознавал весь ужас положения, когда «БМВ» наконец выбрался с напряженной автомобильной трассы на магистраль М4. «Умереть можно красиво , – с трудом разбирал Лизандер. – И когда зазвучали выстрелы охранников Элме pa , он был к этому уже близок. Словно замороженный свистом пуль , Лизандер мог сойти запросто за статую Адониса (а это еще кто такой?) в залитом лунным светом саду!» «Я же все-таки жокей» , – сказал двадцатидвухлетний юноша , у которого не может быть проблем и на скачках , если уж ему удалось преодолеть элмеровское двадцатифутовое электризуемое заграждение без лошади». – Боже, вот и продолжение обо мне, «младшем сыне Дэвида Хоукли Топорика , директора «Флитли» , одной из самых модных средних школ в Англии (оплата – 12 000 фунтов стерлингов в год). Возможно , отец окажет достойный прием нахальному Лизандеру». – Иисусе, эта Бетти просто тварь, – произнес Лизандер разъяренно. – Она обещала ничего не публиковать из моего рассказа. Если бы я знал, взял бы их «феррари». И уж лучше я сам покажу все отцу, чем это сделает какой-нибудь «доброжелатель». Слава Богу, что «Скорпион» запрещен во «Флитли». Долли, разумеется, тоже не обрадуется. Ох, мне очень, очень плохо.Он закурил сигарету, но вскоре натужно закашлялся, роняя пепел и обертки в салоне автомобиля Ферди.– Ну это уж просто бесстыдство, – неодобрительно сказал Лизандер, когда они потащились по скоростной полосе за недопустимо медленно едущей блондинкой в «порше». И Ферди пришлось ее обойти.– Должно быть, она водит катафалки.Лизандер обернулся, чтобы рассмотреть ее, и тут же переменил свое мнение:– Хотя вполне миленькая. Наверное, недавно получила права. Похожа на девушку из соседнего дома. Ты еще ее не трахнул?Ферди мрачно кивнул:– Мы чертовски хорошо провели четыре дня, пока ты был в Пал м-Бич. Я даже возил ее в Сан-Лоренцо. Затем она заявила, что выходит замуж и улетает в Австралию и что со мной всего лишь практиковалась.Ферди преподнес все в шутливой форме, но Лизандер почувствовал скрытую обиду. Ему очень хотелось, чтобы его друг научился соблазнять девушек так же, как и он сам.– Безмозглая корова, – сердито заключил он, а затем подбодрил Ферди после того, как тот съехал с автострады: – Боже, а ты ловко управляешься с этим автомобилем. Я бы не доехал так быстро даже ночью.Когда они добрались до Флитли с его небогатым растительностью зимним пейзажем, тропками в снегу и ледяным ветром, колышущим выцветшую траву по опушкам, Джек начал принюхиваться к запахам родного края, а Лизандер помрачнел.– Я не могу свыкнуться с тем, что ее здесь нет, – произнес он, надвигая подаренную Шерри бейсбольную кепку на нос.Он так и не мог понять, почему мать оставалась женой его отца, человека с высокомерно жесткими губами, чопорного. Но, делая жест, он купил в деревушке Флитли бутылку портвейна и пакет «Свупа» для папиного попугая Симонидеса.Усадьба школы «Флитли» была когда-то обителью герцогов. Теперь об этом напоминали только железные ворота с каменными львами по краям, аллея высоких, с голыми стволами конских каштанов и сам дом, серо-желтый, в георгианском стиле. Вокруг же, как грибы после дождя, выросли аудитории, лаборатории, гимнастические залы и жилые помещения для наставников и детей. Огромное озеро превратили в плавательный бассейн.«Теперь Артуру и Тини негде пастись», – подумал Лизандер, оглядывая вытянувшиеся серебристо-зеленые игровые поляны.– О нет! – раздался визг.Конюшню, где он и его мать держали лошадей, давно разобрали, чтобы расчистить место для новой музыкальной школы, стоимостью благодаря стараниям секретарши отца миссис Кольман дошедшей уже до трехсот тысяч фунтов стерлингов.– Ты войдешь? – спросил Лизандер Ферди. Тот покачал головой:– Мне нужно еще несколько звонков сделать. Хотя Ферди был в числе лучших учеников и первым заработал миллион среди старших ребят, все же директор никогда не забывал, что лучший приятель его сына продавал другим мальчикам спиртные напитки, сигареты и презервативы, да еще по ценам черного рынка.– Ну так я Джека оставлю с тобой, – сказал Лизандер, – а то Симонидес доводит его до истерики, имитируя собачий лай. О Боже, надеюсь, папочка в духе.Дэвид Хоукли руководил одной из лучших школ в стране. Прозванный воспитанниками Топориком за резкость выражений, он был блестящ и как учитель, и как администратор, безжалостно подавивший все романтические мечтания и сделавшийся великолепным, классического стиля ученым своего поколения. Обладатель замечательной внешности, бледный, патрицианского типа, с плотно сжатыми губами, как первый герцог Веллингтон, экстравагантно подстриженный седеющий брюнет, Хоукли производил впечатление человека с глубоко спрятанным внутренним огнем, постоянными сражениями, подобными битвам на Пиринеях и при Ватерлоо, сражениями с отчаянием и могуществом тьмы.Несгибаемый по натуре, он был особенно жестоким со своим младшим сыном, поскольку его последняя жена Пиппа уж слишком восхищалась юношей. И особенно волновали Пиппу в Лизандере широко расставленные голубовато-зеленые глаза, еще больше раскрывающиеся в минуты раздумий, пышные блестящие каштановые волосы, ниспадающие на лоб, и милая искренняя улыбка, совершенно преображающая лицо. Нравились Пиппе его какая-то беспомощность, безответственность, мечтательность, смех в неподходящую минуту.Лизандер был совсем не похож на старших сыновей Дэвида – Александра и Гектора, которые, как и отец, преуспевали в Кембридже, а теперь блистали на Би-Би-Си и в МИДе. Оба сделали хорошие партии, но, в отличие от отца, были увлечены своими детьми, готовили по воскресеньям ленч, знали разницу между слоеным пирожком и сдобным печеньем и меняли пеленки, не считая это потерей мужского достоинства. И подобно отцу вели бесконечные дискуссии о том, что и как делать Лизандеру.Ожидая этим утром сына, Дэвид Хоукли пребывал в крайне суровом настроении. Обычно в январе он купался в лучах славы от выпуска шестого класса в Оксбридж. Но в этом году против частных средних школ было такое предубеждение, что поступили только десять ребят, да и те без стипендий, что вызвало бесконечный поток обвинительных звонков от родителей. Большую часть ночи безжалостно перекраивая учебные программы, он все же понимал, что следующий год вряд ли будет удачнее.Настроение стало еще хуже, когда сегодня утром его любимый попугай Симонидес был убит лисой. Симонидес лаял, как собака, болтал по-гречески и по-латыни и, вероятно, обученный Лизандером, орал «пошли к такой-то матери» на родителей воспитанников, которые слишком долго засиживались в доме.Он любил сидеть у Дэвида на плече, когда тот работал, прыгать по постели, прижиматься к шее и оставался его единственным утешением после смерти Пиппы.Дэвид злился еще из-за того, что подвиги Лизандера в Палм-Бич были уже вовсю размазаны «Скорпионом», и газета не без умысла подбрасывалась кругом воспитанниками, даже на его скамью в церкви.И уж самое плохое – Лизандер по своей рассеянности перепутал конверты, в которые вложил два письма, трудолюбиво написанные из Палм-Бич. И вместо того чтобы получить бодрое послание от сына, у которого все хорошо и который надеется на встречу в следующем месяце, Дэвид открыл письмо Лизандера к своей более чем сомнительной подружке Долли. Кроме прочих отвратительных вещей, описываемых Л изандером, были подробные сообщения о том, каким сексом они займутся при встрече, а также о том, что, вероятно, ему придется объявить войну папаше, положившему глаз на свою секретаршу Горчицу – такую... собаку.И все же Дэвида Хоукли больше огорчали недостатки стиля Лизандера и грамматические ошибки. Но он не собирался отправлять письмо обратно спутниковой связью, ведь директор должен был объяснить ему: в слове «лизать» всего лишь одно «з», выражения типа «траханый наглец» употреблять нельзя, не говоря уж о словосочетании «нажравшийся брюзга».Белый от гнева, Дэвид наблюдал за примчавшимся младшим ребенком, вылезающим из автомобиля, которым управлял этот толстяк, этот не подходящий Лизандеру друг, уж наверняка служивший в какой-нибудь фирме. Сынок тем временем побрел по тропинке, вздрагивая от звона отбивающих половину двенадцатого колоколов, затем приласкал школьного кота Гесиода, снова выставленного на улицу миссис Кольман, не одобряющей присутствие животных в официальном учреждении. Именно она первой показала Дэвиду сегодняшний утренний выпуск «Скорпиона».– Я никогда не читаю этот грязный листок, Дэвид, но миссис Моп принесла мне его, – миссис Кольман называла директора Дэвидом только с глазу на глаз.И теперь неприязненная до оргазма секретарша вводила Лизандера в кабинет. Нарядная, веселая и радушная, она приветливо встречала только Александра и Гектора, приезжавших навестить отца: «Мистер Хоукли, мистер Гектор Хоукли хочет вас видеть».Но Лизандер для нее был подобен призраку его матери, к которой миссис Кольман питала необъяснимую ревность.Лизандер заметил, что Горчица крепко хватила подогретого эля с пряностями, оставившего вишнево-красный след на ее морщинистых губах. Желая побыстрее добраться до владельца кассы, он тоже не стал с ней как-то особо расшаркиваться.– Привет, пап.Лизандер выложил содержимое сумки на покрытый зеленой кожей стол, рядом с аккуратной стопкой учебных планов.– Это «Свуп» для Симонидеса.«Бойтесь данайцев», – подумал Дэвид, глядя на дары. Опасаясь, что его голос задрожит, если он станет рассказывать о гибели попугая, он только поблагодарил и предложил присесть.Очаровательно оформленный, рассчитанный на прием гостей, кабинет резко контрастировал с холодной, как день за окном, внешностью его хозяина. Все стены были увешаны полками с книгами, большинство на латыни и греческом, сильно захватанными и потрепанными, в выцветших малиновых, голубых, темно-зеленых и коричневых переплетах, золотые буквы на которых поблескивали в отсветах пламени, охватившего яблоневые поленья в камине. Среди редкостей можно было отметить «Этику» Аристотеля и семь томов «Разрушения и упадка Римской империи» Гиббона. И поскольку Дэвид Хоукли не был тщеславным человеком, на самую верхнюю полку были заброшены его восхитительные переводы из Платона, Овидия и Еврипида. Когда умерла Пиппа, он как раз работал с текстами Катулла, и с тех пор все так и оставил.Свободные места на стенах были заняты хорошими английскими акварелями, прелестными французскими гравюрами, иллюстрирующими сказки Эзопа, старой фотографией – конференция директоров школ в Абердине – и еще более давней фотографией: Дэвид только что добился голубых цветов Кембриджа, и вот на груди лента, а голова откинута назад. Над камином висел Пуссен – испуганные нимфы и пастухи, картина, унаследованная от тетушки Эми, которая только одному Лизандеру, помимо старших братьев, оставила двадцать тысяч фунтов, справедливо полагая, что мальчику понадобится рука помощи. Он же, к ярости отца, мгновенно вложил большую часть денег в стипльчезера по кличке Король Артур, быстренько охромевшего и больше в скачках не участвовавшего.В отличие от Элмера Уинтертона Дэвид Хоукли верил в долговечность мира, поэтому большинство дыр в ковре были заделаны добротными заплатками. Пружины давно выскочили из древней софы, обитой ситцем либерти под цвет обоев. Миссис Кольман, не уставая, просила его приобрести более современную и удобную, но Дэвиду не хотелось, чтобы родители подолгу засиживались, особенно прекрасные разведенные или заброшенные матери, – видит Бог, их было предостаточно, – которые приходили поговорить о сыновьях, а заканчивали плачем о самих себе, и глаза их искали спокойствия в его спокойствии.Теперь Лизандер, нарушив совершенство интерьера, развалился на этой самой софе в длинном темно-голубом пальто Ферди, не зная, куда пристроить длинные ноги, такой соблазнительный в своем положении, словно Нарцисс или Бальдур Прекрасный. Но скромный, как и отец, он, казалось, не осознавал, что наделен удивительной внешностью.Дэвид не предложил Лизандеру стакан сладковатого шерри, предназначавшегося для родителей, чтобы избежать неуместного веселья в суровой беседе с сыном, хотя сам наедине хлебнул.Лизандер, всегда с трудом переносящий холод встреч с отцом, проницательность серых глаз, теперь заметил на родителе новый галстук от Хоукса, отсутствие дырок от зацепов о дверные ручки на черной мантии ученого, уже позеленевшей от времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45