Мы ели на веранде, потому что Прю сказала, чтобы мы не беспокоили тебя. Она сказала, что мы должны дать тебе поспать сколько тебе влезет. Что у тебя тоже праздник…
Юджиния пила чай и слушала щебетанье дочери. Чай имел запах и вкус жасмина, и Юджиния решила, что она самая счастливая на свете женщина.
– …и на краешке нашего стола сидели три коричневенькие птички, и они начали подбирать крошки с руки Лиз… потом одна перепрыгнула и встала на краешек моей тарелки… Она побольше воробья, я так думаю, хотя не очень хорошо помню размеры воробышка, и она оглядела меня сверху вниз, и у нее был такой чудной…
– Генри сказал, что ему нужно? – ласково остановила ее Юджиния, она попробовала гула мелака и положила ложку на тарелку.
– Нет, – Джинкс спрыгнула с кровати, повернулась на одной ножке, решая, как ей поступить дальше, и направилась к двери. – Но это важно. – Джинкс почти выскочила из комнаты. – У него такой серьезный вид. И Лиззи тоже так думает. Вот почему она с ним разговаривает. Потому что он такой грустный. Мама, знаешь, ты все же должна когда-нибудь встать.
Юджиния вздохнула, поставила точку на лености и безответственности, потом решила воздержаться от удовольствия скушать на завтрак тапиоковый пудинг. Она показала служанке знаком, что можно убрать поднос, накинула на себя пеньюар и вышла на веранду павильона. «Мать есть мать, – сказала она себе. – Прежде всего и превыше всего».
Перед ней тут же предстал Генри. Юджиния потуже затянула поясок пеньюара. «Готовлюсь к бою», – сказала она себе, но фраза не прозвучала смешно.
– Так в чем дело, Генри?
– Это… это… просвещение для джентльменов… – заикаясь сказал Генри. Никогда в жизни он не чувствовал себя таким косноязычным. Он пришел в дамский павильон по делу, но пока ждал на веранде и смотрел на мисс Лизз, его решимость превратилась в застывшую баранью похлебку. Генри чувствовал себя жалким трясущимся кусочком студня, оставшимся на дне кастрюли.
– Развлечение, – поправила его Юджиния. – Ты так хотел сказать?
Ее плечи и руки начала покрывать горячая испарина, кожа зачесалась, как будто на ней начали ткать свою паутину пауки. Она не могла думать ни о чем другом, кроме ванной на корабле, – пенистой воде, лавандовом мыле, губке для колен и щетке для спины.
– Да, конечно, мэм, – ответил Генри. – Развлечение. Именно.
Он посмотрел на веранду в поисках ободрения или дороги к спасению и, не найдя ни того, ни другого, сгорбился и еще больше потерял уверенность.
Юджиния рассматривала мальчика. Долговязый, неуклюжий, лет семнадцати или около того, веснушчатый, глаза красные, руки еще краснее, большие, как ласты, ступни, нечесаный. Что такое Лиззи увидела в нем?
– Так в чем дело, Генри? – повторила вопрос Юджиния. – Ты хотел сказать мне о развлечении, которое его величество султан устраивает для джентльменов? Что в этом такое важное, чтобы стоило будить меня?
«Если я не похожа в точности на бабушку, то больше никто не похож, – сказала себе Юджиния, – и я вполне могла бы быть одетой в черную блузку с рюшками и камеей у горла».
– О, мэм, Хиггинс не велел мне никому рассказывать…
Парень не может даже толком выражаться по-английски, заметила Юджиния. Это открытие неожиданно вызвало в ней волну сочувствия. Ее захлестнуло чувство, похожее на жалость и страшную усталость. Потом другое чувство вытеснило все остальные. Юджиния выпрямилась, подтянулась, закипевшее нетерпение заставило ее вспомнить о долге. Ей захотелось приказать: «Продолжай, но только без всяких ваших закулисных склок».
– …Он сказал, что мне не сдобровать, если проболтаюсь, и я совсем не хотел подсматривать за ними, мэм, честно, совсем не хотел… Я совершенно не собирался шпионить и вообще. Как перед Богом! Вы должны мне поверить…
Я пошел посмотреть, куда там запропастился Нед… не ставит ли он удочки на корме… знаете, здесь полно рыб, они даже выпрыгивают из воды и сталкиваются в воздухе, а у некоторых даже есть крылья, и, когда в них попадают, они порхают, как белки у нас дома… ну, такие, с перепонками на лапках…
– Что ты увидел, Генри? – строго спросила Юджиния. Она заметила, что Лиззи и Джинкс подошли поближе: они стояли на другом конце веранды, но любопытство было сильнее их. Юджиния быстрым жестом велела им отойти подальше. Она разозлилась, как медведь, поднятый из берлоги. «Со вчерашнего дня я не ела ничего приличного, – вспомнила она. – Меня заставили спать в общежитии, в кровати, пахнущей, как в пещере. Мне снятся сны о каких-то забытых существах, потом приходится всю ночь слушать, как режут Бог знает сколько несчастных свиней. И ко всему этому вместо порядочного завтрака суют под нос взбитое яйцо с молоком и патокой. А теперь еще этот мальчишка пришел плакаться на какие-то склоки между слугами и просить меня вмешаться только потому, что он нравится моей дочери!»
– Что ты видел, Генри? – еще раз задала вопрос Юджиния, но могла бы и не делать этого. Страх погнал Генри прийти в павильон, он не замечал тона, с которым с ним разговаривала хозяйка, не замечал предупреждающих взглядов Лиззи и не видел, какие обвинения против него выдвигаются. Генри сошел на берег, пренебрегая здравым смыслом, не думая выбивать себе какие-то блага, не в поисках справедливости. Он оказался на веранде потому, что увидел нечто такое, от чего у него душа ушла в пятки.
– Ружья, мэм! – выкрикнул Генри. – Люди султана забирали с корабля ружья!
– Но там же Хиггинс, – возразила Юджиния. Вежливо – и только. – Ты же сам сказал. Хиггинс ни за что не допустит никакого непорядка.
В сердце кольнул страх, но она обратила это чувство против Генри. «Как он смеет беспокоить ее здесь? – вскипела она. – И вообще, как этот слуга-мальчишка посмел сойти на берег, да еще пугать нас всякими домыслами, россказнями и мальчишескими выдумками?»
– Он там был. То есть Хиггинс. Но мастера Джорджа, его там не было. И я не собирался подсматривать, мэм, честное слово…
Красные круги вокруг глаз делали Генри похожим на дрожащего щенка. Юджинии захотелось потрясти его, пока он не заскулит.
– Это не имеет значения, – оборвала его Юджиния. – Что ты имел в виду, когда сказал: «Мастера Джорджа не было»? Мой муж не занимается всем, что происходит на борту.
Юджиния отчеканила эти слова, но другой голос подсказывал ей, что Генри прав – Джордж должен был присутствовать при этом.
– В том-то и дело, мэм! Я просто не знаю… Все это показалось мне таким таинственным и таким странным… Старик Хиггинс отдает каким-то чертовым, простите, мэм, я не хочу ничего сказать про его высочество, но он же отдал целую кучу новеньких винтовок каким-то язычникам, все эти ящики из трюма…
Генри замолчал как раз во время, потому что Лиззи смотрела на него очень и очень выразительно. Она не слышала, что он говорил, но видела, какое у него встревоженное лицо.
– Что он говорит, мама? – губами, молча, спрашивала она. Лиззи попробовала придвинуться поближе, но Джинкс не давала ей двинуться.
Генри снова перевел взгляд на Юджинию.
– …Все эти огромные ящики, мэм… – повторил он. – …Те, которые охранял лейтенант Браун. Во всех ящиках были ружья. Во всех до единого. Ружья… патроны… вот что Хиггинс передавал язычникам… это никакие не машины… И лейтенант, он тоже взял несколько…
– Ну уж у страха глаза велики, Генри! – сердито фыркнула на него Юджиния, но исправилась и заговорила более взвешенно. – Я сама видела, как выгружали несколько ящиков с механизмами, еще до того, как мы пришли сюда… в ту ночь, когда мы прошли маяк в Танджонг-Дату. Это было сделано, чтобы не платить дополнительный акцизный налог. Это решение не имеет никакого отношения к…
– О нет, мэм, это совсем не преувеличение и совсем не у страха глаза велики. – У Генри побелело лицо, но он упрямо стоял на своем. – И никакие это не машины, мэм. Это были винтовки, это точно, как дважды два четыре. Я сам слышал, как Хиггинс говорил помощнику. Он сказал, что мистер Браун сейчас в джунглях с этими дикарями и что когда он встретится с людьми султана, пойдет большая потеха…
– Тихо, Генри! – хлестнули слова Юджинии. Она не могла думать, не могла заглядывать вперед и сообразить, что нужно сделать, не могла разобраться в этой абсурдной истории, и бессвязный лепет Генри только усугублял ее состояние. – Когда мистер Экстельм вернется, он во всем разберется. Уверена, всему есть свои резонные объяснения…
– У нас не остается времени, мэм! Хиггинс сказал помощнику, что султан задумал сегодня утром какие-то казни. Он хочет прикончить каких-то бедных пленных, которых давно уже гноит в яме…
Юджиния так резко отвернулась от Генри, что можно было подумать, будто его вовсе и нет там. Она решительным шагом вернулась в павильон и скомандовала Прю и девочкам идти за ней. «Развлечение для джентльменов», проговорила она сама себе, ружья для султана, ружья в джунглях с Джеймсом. Казни. Ничего не понятно, но в голове продолжало отстукивать: машины, мой отец, Айварды, султан. Юджиния не видела связи, но знала, что она существует.
«А может быть, и нет, – усомнилась она, стаскивая с себя пеньюар и натягивая белое платье, которое носила накануне вечером. Одежда еще не высохла после вчерашней бани, и пятна плесени уже поползли по рукавам и корсажу, но Юджиния этого не замечала. Продев руки в манжеты, она принялась застегивать юбку. – Может быть, и нет никакой связи, может быть, это простое совпадение».
Юджиния обдумывала этот вопрос, заканчивая одеваться. Она действовала сразу в двух направлениях. Просчитывала в уме имена, взвешивала возможности продуманного заговора, рылась в памяти в поисках ключа. И одновременно одевалась и двигалась – спокойно, уверенно, целенаправленно. Оба уровня ее действий шли бок о бок, но каждый сам по себе. Тело двигалось автоматически, машинально – сначала чулки, потом туфли, а ум интуитивно схватывал звуки, картинки, полурасслышанные фразы, чтобы потом кинуть их, как поступают с письмами, в ящик комода.
Потом в ней возобладало разумное начало. «Джордж никогда не станет подвергать опасности свою семью, – говорил ей мозг. – Он желает нам только добра, он нас любит, что бы там ни было». – А эмоциональная сфера подсказывала: «А где ты была? Когда же ты наконец возьмешься за ум?»
Разум парировал:
«Но Джеймс, любит меня, он бы не стал связываться с чем-то у меня за спиной.» – А эмоции оборвали его громким долгим смехом: «Да пошевели ты мозгами. Проснись!»
Юджиния решила не прислушиваться ни к тому, ни к другому голосу. Главное сейчас, найти Поля. С остальным можно разобраться потом. Ружья или машины – должно же быть логическое объяснение, оно имеется всегда.
– Прю, – громким голосом спросила Юджиния, – куда, сказал мой муж, он берет с собой Поля?
– На «Развлечение для джентльменов», миссис. Голос хозяйки удивил ее, как будто говорил кто-то другой.
Юджиния зашнуровала ботинки и, не глядя на Прю, сказала:
– Каким путем они пошли?
– Как, миссис, я, верно говорю, не помню… Прошло уже много времени, и я…
Прю в этот момент начала убирать пеньюар Юджинии и сушить простыни, но ее остановил неожиданно резкий оклик:
– Ну, думай же!
Пеньюар выпал из ее рук на пол.
– Я… – замешкалась Прю. – Я не… Но Юджиния уже встала, сердито бросив:
– Ладно. Когда это было?
– О, рано, мисс! – Прю обрадовалась вопросу, на который могла ответить. – Еще до того, как вы проснулись. Мистер Джордж сказал, чтобы вас не будили…
Прю не успела договорить до конца, как Юджиния бросилась к двери. Лиззи и Джинкс видели, что мать уходит, и почувствовали себя как выброшенные на берег моряки, потерпевшие кораблекрушение. Но не проронили ни слова.
У дверей веранды Юджиния обернулась и отдала последнее приказание:
– Я хочу, чтобы вы все немедленно отправились на корабль. Миссис Дюплесси, Прю, Олив! Все оставьте здесь. Мы пришлем за вещами потом. Я иду искать Поля и разбираться, что тут происходит. Лиззи и Джинкс, никаких вопросов. Делайте, что вам сказано, и все!
В это время Прю вспомнила, куда ушли мужчины.
– На холм, миссис! – крикнула она вслед Юджинии. – Это там будет развлечение. По-моему, они назвали его Джалан.
* * *
Подъем на холм Джалан весь зарос лианами. Джорджу приходилось постоянно останавливаться, чтобы высвободить то ногу, то руку. Он обернулся и посмотрел на остальных: на старого мистера Пейна, сэра Чарльза Айварда, молодого Уитни и Риджуэя – и как только им удается выглядеть такими свежими и невымотанными. Даже султан, отягощенный бременем королевских крисов, огромным тюрбаном, множеством одеяний, не казался утомленным и суетливым. Подъем плохо сказывался только на одном единственном человеке – Лэнире Айварде. Он хватался за лианы, словно хотел откусить от них кусочек, отпихивал султанских слуг, когда они хотели поддержать его, и повисал на растущих вдоль тропинки деревьях.
Поравнявшись наконец с Джорджем, он тихо пробормотал:
– Не могу поверить, что вы ввязались в это. Нас там не должно быть. Султан намеревается сразу провести казнь! Сех будет…
Но Лэниру пришлось отстать, так и не закончив своей мысли. Тропинка была слишком узкой для двоих, и султан считал смертным грехом разговор, в котором он сам не участвовал. Сегодня благословлялись только общие для всех разговоры, только то, о чем могла говорить вся процессия. Лэнир вернулся на свое место в колонне и стал ждать случая, чтобы договорить до конца то, что хотел сказать.
Джордж видел, как Лэнир метнулся в кусты, его все больше начинало беспокоить, что Лэнир Кинлок Айвард, раджа-мада и наследник отцовского титула, был явно не в себе. Казни, скажет тоже! Султан никогда не допустит такого, особенно перед гостями. Джордж не мог понять, чего они так паникуют по поводу Сеха или почему Лэнир торопит с обсуждением того, что должен был сделать Огден Бекман, и всего, что связано с заговором свергнуть султана. Да еще так в открытую! Под самым носом у султана. Лэнир может сколько угодно думать, что у малайцев неполноценные мозги, сказал себе Джордж, но это у нашего раджи-мады не хватает шариков в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85