Сначала корабль шатало из стороны в сторону, как будто этот странный человечек, лоцман, пытался найти путь по дорожке из рассыпанных хлебных крошек в лесу, потом Джордж приказал смыть людей, словно листья с теннисного корта, а теперь, видимо, пребывает в великолепнейшем настроении после того, как утвердил на чужой земле свои мнения, навязал свои желания, филадельфийское восприятие.
Юджиния смотрела на раскинувшийся перед ней город. Порт вдавался в материк в сторону туземного города и европейского сектора: первый собирал пыль у подошвы холма Бир-Кассе, второй утопал в зелени деревьев и садов вдоль проспектов с пышными названиями авеню де Карфаген и авеню де ла Марин. Но Юджиния не могла различить, где кончается один город и начинается другой. Карфаген, стала вспоминать она, – это древний Карфаген, где приносили в жертву детей и мечтали о дне, когда окончательно победят Рим. Но это всего лишь красивые сказки, одни только слова. Они ничего не воссоздают и не отвечают ни на какие вопросы.
Тысячи запахов и звуков доносились до корабля: что-то похожее на козлиное блеяние, что-то, что могло быть криком верблюда, призыв на молитву, позвякива-ние бубенчиков, одна бесконечная, навевающая тоску, плачущая нота. Пахло въедливой смесью восточных специй и мочи, чем-то, напоминающим липовый цвет и кусты можжевельника вместе с испарениями выгребной ямы. Эти пикантные сочетания кружились вокруг, каждую секунду раздражая обоняние одной из своих составляющих и вызывая желание либо скорее продолжить путешествие, либо, не сходя с места, освободить желудок. Никогда еще Юджиния не была в местах, которые были бы ей настолько незнакомыми, у нее было такое ощущение, будто она оказалась на Луне.
Она держалась за поручень обеими руками. «Вот, значит, как мы начинаем наши приключения – с помидорами в сливках, мятным щербетом и пожарными брандспойтами наготове».
– «Где полчища невежд ночью вступают в бой», – громко процитировала Юджиния.
– Надеюсь, этого не случится, миссис Экстельм, – ответил ей Браун. Он не намеревался мешать ей, понимая, что она не знает, что не одна, но у него не было иного выхода: нужно было либо заговорить, либо незаметно исчезнуть.
– Ой! – удивилась Юджиния. – Лейтенант Браун! Она сразу узнала голос, но тянула время, чтобы скрыть смущение.
– Я вас не заметила! Вы, наверное, тоже сбежали с лекции доктора Дюплесси.
Юджиния поправила газовую кофточку, чтобы казаться подтянутой и официальной, чего у нее не получилось.
– Я знаю, они хотят, как лучше, – продолжала она, тщательно подбирая слова, – по крайней мере, я надеюсь, что они хотят, как лучше…
Сказанная ею шутка несколько разрядила обстановку.
– …Я уверена, они должны… и что они узнали об этих странах, всегда так… ну, как бы это сказать… всегда дает столько сведений… – засмеялась Юджиния. – О, вы только послушайте, я начинаю искать извинения! Совсем как мой супруг!
Она взглянула в лицо Брауну.
– По правде говоря, я безумно рада удрать от всей этой надоедливой компании. И лекций о карфагенянах и их несчастных детях. И телячьих котлет. И бараньего рагу с фасолью! Особенно от рагу!
Юджиния снова рассмеялась, потом перегнулась через перила, и Браун подумал, что от нее можно ожидать чего угодно: она способна повернуться и убежать или, не раздумывая, броситься в волны.
– Так где же мы сейчас, лейтенант? – снова подхватила нить разговора Юджиния. – Думаю… честное слово, это только догадка… что вы бывали здесь прежде… Не знаю, что заставляет меня так говорить. Наверное, женская интуиция. Итак, расскажите-ка мне, какие чудеса мы здесь увидим?
Всматриваясь в погруженный в дымку город, Юджиния внезапно почувствовала, что стало легко на сердце. «Хорошо быть на палубе, – подумала она, – еще лучше будет на улицах. Подальше от корабля и пожарных брандспойтов, от безопасной позиции на неприступном мостике величественного корабля, откуда можно взирать на древнюю и совершенно вымершую цивилизацию, не опасаясь смешаться с грязной толпой».
Лейтенант Браун не понял перемены в Юджинии или причин, по которым она сделала вид, будто они только что познакомились, но это его устраивало, потому что облегчало его роль.
– Мне не приходилось бывать в этих местах, мэм. И я ничего тут не знаю, – ответил он, не сводя глаз с причала, весь выпрямившись и расправив плечи, как, по его представлению, должен был бы стоять лейтенант Джеймс Арманд Браун.
Его слова прозвучали так странно, что Юджиния быстро повернулась к нему и выбросила руку, словно падая или делая танцевальное па.
– О! – воскликнула она. – Я совершенно не хотела сказать… Я совершенно не хотела…
«Совать нос», – чуть было не сказала она, но остановилась.
– Понимаю, – добавила она через мгновение. – Конечно же. Как вам угодно. Значит, мы с вами здесь новенькие.
Браун промолчал. Он смотрел на порт и ругал себя за то, что скрывает правду, потом стал выговаривать себе за то, что вынужден ее скрывать, и, наконец, за то, что правда больно ранит Юджинию. «И надо же, именно тогда, когда я посчитал, что это не имеет значения, – сказал он себе. – Именно тогда, когда я убедил себя, что ложь – ерунда».
– Верно, мне довелось побывать в других местах… – проговорил он и заговорил совершенно по-иному: – Местах экзотических, вроде этого. По крайней мере, – Браун попробовал улыбнуться, – они показались мне экзотическими…
– Неужели? – заинтригованно спросила Юджиния. В этот миг она была так похожа на Джинкс, что вряд ли их можно было различить. – Такие же экзотические, как эти? С таким же множеством, ну, как бы назвать их?., странных звуков, запахов, красок… и… музыки? – Неожиданно Юджиния засмеялась. – Знаете, лейтенант, – почти запела она. – Я очень, очень счастлива. Да, счастлива! – Юджиния осознала, что это правда, у нее много сил, храбрости и надежд. Словно кто-то долгое время старался сказать ей что-то, кричал ей в уши или нашептывал добрые вести, а до нее доносился только неясный шум. Но потом шум приобрел форму слов, слова стали мыслями, а мысли – реальностью.
– Расскажите-ка мне о своих приключениях! – обратилась Юджиния к Брауну. – Поль рассказывал, что вы побывали в Южно-Китайском море и там на вас напали пираты. Но вы же знаете Поля! «Живое воображение», как говорим мы, матери, когда видим, что ребенок любит присочинить!
Так как, эти истории выдуманные или были на самом деле?.. Среди нас герой, а?.. А где еще вы были? Расскажите мне хоть что-нибудь! Ну, поговорите со мной…
Мы здесь чудесно проведем время, – Юджиния приостановила поток слов. – Я это чувствую, а вы?.. Я чувствую, что этот город – только начало. Перед нами весь мир…
Продолжая трещать, Юджиния отодвинулась от Брауна, разгладила юбку, встряхнула кружева на манжетах, заправила на место завитки волос, упавшие ей на лицо. Она вся была в движении, расправляя складки на юбке или вышитый пояс, и не думала о том, какое действие оказывают ее движения.
Лейтенант Браун чувствовал, как его оставляет решимость. Она таяла, будто была сделана из такого ненадежного материала, как однодневный лед. «Лейтенант Джеймс Арманд Браун, – повторил он про себя. – Военно-морская академия Соединенных Штатов, выпуск тысяча восемьсот девяносто девятого года. Лейтенант Браун».
– Ну, так что же, я готова, – весело объявила Юджиния и быстрым шагом пошла по палубе. – Пойду возьму детей, Джорджа, Дюплесси и вообще всех, и мы отправляемся.
«Северная Африка! Подумать только. Даже само название такое удивительное! И догадайтесь, что еще? Никакого Огдена Бекмана. Ну разве это не замечательная новость? Он останется на борту. И на все время нашей остановки».
Юджиния не смогла бы объяснить, почему она добавила последнее сообщение. Слова вылетели сами собой, прежде чем она успела подумать.
Посещение священного города мусульман Кайруана мыслилось как главное событие во время стоянки яхты в Тунисе. Джордж так решил еще тогда, когда Пенсильванию покрывали сугробы: добираться до Кайруана на верблюдах, караваном, и дети одеты, как маленькие арабы. Вот это будет процессия так процессия!
Для осуществления этого превращения семье предстояло прежде всего посетить базар в городке Энфида. Там их хватали за руки, тянули за полы, к ним то и дело приставали всевозможные шарлатаны, шуты, заклинатели болезней и змей, жонглеры и «честные торговцы», каких можно увидеть только на арабском базаре. Но Джордж всякий раз оказывался на высоте: он покупал все без разбору.
– Сюда, достопочтенный господин…
– Будьте так великодушны, благородный сэр…
– Моя скромная лавка как раз у вас по пути, эфенди…
И от каждого тянуло жаром и алчностью в одинаковой степени и с одинаковой очевидностью.
– И цена очень хорошая. Только для вас. Потому что мне приятно видеть, что человек искусства уходит от меня с произведением искусства…
Или переметную суму. Или шестифутовый медный кофейник. Или кусок расшитой домотканой шерстяной ткани. Или детскую жилетку, феску, десять фесок, двадцать – какое это имеет значение! Все, что производит страна, горой вываливали под ноги Джорджу. Лавочники распахивали двери в свои лавчонки, чтобы поразить его горами самых соблазнительных предметов: верблюжьим седлом, инкрустированным перламутром, кривой турецкой саблей из дамасской стали, украшенным серебряной тесьмой бурнусом, бархатными туфлями, золотыми шлепанцами. Копьем, найденным далеко в Атласских горах. Его хозяин клялся, что оно самое что ни на есть настоящее:
– Римское, благородный сэр. Из Карфагена. Со времени крестоносцев.
– Крестоносцы были… – начал было Джордж поправлять эту очевидную ошибку, потом у него хватило ума не продолжать. – Как ты думаешь, Джини? – в конце концов обратился он к жене, покачав головой и рассмеявшись. – Ну что, купим? Римское. Из Карфагена. Со времен крестоносцев.
Иногда Юджиния отвечала, но чаще предпочитала промолчать. Количество предлагаемых товаров почему-то пугало ее. Они напоминали ей перезрелые фрукты: папайю или мангостан – они лопаются и разбрасывают вокруг словно дымящуюся мякоть, от которой начинает нестерпимо вонять. Сначала они выглядят привлекательно, но потом появляется желание зашвырнуть их подальше и глотнуть свежего воздуха и воды.
Пурпурные цвета, малиновые, ярко-красные; сандал, жасмин, розовое масло. Янтарные бусы, серебряные шнуры, золотые, серебряные, медные обручи; баночки с кардамоном, семенами аниса, мелкими бобами; будинские кольца на лодыжки, перстни и амулеты. Юджиния смотрела на все это, и ей становилось все более не по себе, а дети ее в это время бегали и прыгали по улице, и муж скупал все скопом и отправлял на корабль.
– И смотрите, чтобы было как следует упаковано! Такую вещь нельзя разбить!
– Да, эфенди.
Обиженный торговец поддавал под зад путавшемуся под ногами мальчишке.
Скоро мальчишки из лавок забегали по всей улице, сталкивались с верблюдами, натыкались на мартышек в клетках, тыкались в пирамиды зеленых яиц, падали на козлят, привязанных к вбитому в землю колышку. То и дело переворачивались тележки, торговцы вопили что есть мочи.
– Да, эфенди… Да, эфенди. Салам, салам, салам.
В воздухе мелькали мальчишки, пыль стояла столбом, дико верещали попугайчики в ящиках, которые кидали на тележки.
«Приключение, – то и дело напоминало себе Юджиния, – это приключение». Но вокруг было такое буйство звуков, запахов и красок, что она ничего не могла разобрать. Похоже не столько на приятное приключение, сколько на бегство разгромленной армии. Невольно Юджинии на ум пришли овцы, которых они видели накануне. Они шли по гребню горного кряжа: и животные, и пастухи, и похожие на волков собаки двигались в одном темпе. Можно было подумать, будто они спасаются от какого-то бедствия, пожара или наводнения, но спасались они так, что не было слышно ни единого звука. Овцы не блеяли, собаки не рычали и не лаяли. Приглушенный топот копыт по каменистой тропе перекрывал один-единственный звук – периодически пастухи свистели сквозь свои черные зубы, и длинный пронзительный свист далеко разносился вокруг, врезаясь в иссушенные раскаленные горы.
– Немного устали, мадам?
От неожиданного голоса Юджиния вздрогнула и вернулась в настоящее.
– Может быть, вам немного отдохнуть?
К ней, отдуваясь, подошел мистер Сурави. Мистер Сурави был родившимся здесь «англичанином», говорившим с непонятным акцентом и пахнувший карри, которым на прошлой неделе его потчевала жена.
– Чайку? – прохрипел он еще раз. Мистер Сурави при всех его претензиях на аристократичность обожал чай, который подавали в маленьких чайных. Горячий чай в стаканах, сдобренный таким количеством сахара и мяты, что не оставалось никакого вкуса чая.
– Нет, благодарю вас, мистер Сурави, – проговорила Юджиния, стараясь отстраниться от грязного костюма и пропитавшегося потом тропического шлема. – Думаю, мне лучше пройтись по улице и найти мужа.
– Конечно, конечно, мадам. Я провожу вас. – Мистер Сурави приподнялся на пухлых, но проворных пальцах ног. Его невозможно ничем затруднить. О каком неудобстве может идти речь? Он весь к услугам высокочтимых гостей.
– Как вам будет угодно, мадам, – выдохнул мистер Сурави, а сам в это время думал о той приятной жизни, которая наступит для него после отъезда этих богачей американцев, когда он вновь останется один на один со своим возлюбленным базаром. Табак, подумал он, он купит целую жестянку самого лучшего табака. Самого лучшего, который только можно купить за деньги, потому что тогда у него в кармане будут звенеть деньги. Много денег. Хватит на год, а то и больше.
Джордж Экстельм даже бровью не повел, когда ему сказали, сколько будет стоить хороший гид, даже не пошевелился. И вот теперь он здесь, великий путешественник, покупает все не глядя, с налету, не спрашивая цену, не изучая осторожных па того элегантного танца, который называется искусством торговаться. Сколько он платит? В пять, пятьдесят, сто раз больше, чем стоит вещь! Мистер Сурави только качал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85