Каждый раз при появлении на палубе кого-то из компании Экстельмов или офицера в красно-белой форме по собравшейся на пристани толпе пробегал вздох и она разражалась криками; скоро галдеж стал таким же постоянным, как вой ураганного ветра.
Вот появилась миссис Дюплесси в бледно-лиловом платье с подобранным ему в тон кружевным зонтиком. Толпа вздохнула, потом взвизгнула, затем снова вздохнула и заколыхалась, как желе в формочке, когда его трясут.
Потом к поручням прошествовал Уитни, разодетый в пух и прах, со всеми регалиями охотника: на нем были свеженачищенный мелом тропический шлем и офицерская портупея. Его встретили одобрительными возгласами, хотя в нескольких прозвучало нечто, очень похожее на издевку.
Потом появились Джордж и Косби; они непринужденно беседовали, прогуливаясь по палубе. Толпа завыла, заревела, завопила. Поднялся жуткий гвалт. Раздались хлопки, затрепыхали по ветру одежды, когда их владельцы воздели вверх руки, загромыхали консервные банки – импровизированный оркестр.
Дети, по одному подбегавшие к жемчужного цвета поручням, отскакивали назад, напуганные воем, грозившим расколоть всю пристань. Они убегали и прятались, пока не стихал гам, и только тогда снова высовывались на палубу. Так заманчиво страшно им бывало, когда они в кромешной тьме играли в привидения.
Прибавилось чемоданов из телячьей кожи, коробов, плетеных корзин, складных столиков, тростей для прогулки и для сиденья, походный стол с блестящими медными ручками, коробки с обувью и шляпами, домашняя аптечка с приспособлениями, напоминающими тысячу крошечных ящичков. Каждый новый предмет толпа отмечала всеобщим топотом и радостными рукоплесканиями над головой. Для африканцев это было лучше, чем день рождения короля «Эдварда», процессия в честь погребения королевы Викки или лицезрение смертной казни.
– Мы постараемся как можно быстрее доставить вас на станцию, сэр, – сказал Джорджу адъютант вице-губернатора, – пока не начались настоящие бесчинства. Эти бездельники простодушны. Разойдутся и затопчут всех без разбора.
Итак, экипажи были доставлены, лошади нервно били копытами, поднимая тучи пыли, а коробки, столы, дорожные чемоданы и походные кровати погружены и с грохотом отправлены на станцию. Но толпу не проведешь; она не сдала позиций и ждала, пока «Бвана Кхубвас», белые хозяева, и их прекрасные белые дети не ступят на пирс.
Юджиния наблюдала за всем этим впечатляющим зрелищем из-под зашторенного навеса. «Да, – говорили ее глаза, – я – дома. Наконец я нашла свое место». Она видела, как королевские стрелки стараются сдержать толпу; как они стискивают зубы, когда их руки невольно хватаются за штык, как вокруг них весело вьется толпа, и подумала: «Они беспечны, как выводок только что вылупившихся цыплят». Открытие было таким легкомысленным, что Юджинии показалось, что она сделалась невесомой, словно вдруг поднялась в воздух.
То там, то тут мелькали обноски обмундирования, поношенный сержантский мундир, фуражка, шляпа, украшенная галунами. Эти вещи были слишком тесны, слишком широки, слишком топорщились, слишком выцвели, но это неважно. Их владельцев не унижали подобные мелочи. Они надвигались на солдат, а потом откатывались назад; как будто купались в океане или танцевали в потемках, подумала Юджиния. Им хотелось поближе посмотреть на «Бвана Кхубвас»; им больше ничего не нужно.
Юджиния знала, что Браун был рядом. Она чувствовала его присутствие, но не могла оторвать глаз от толпы; словно она и этот людской водоворот слились в единое целое, словно все они были частью некоего удивительного спирального восхождения к облакам. Она наблюдала, как по пристани снова промчались экипажи, поднимая вихри пыли и доводя толпу до неистовства. Видела, как по сходням, сопровождаемая бурными аплодисментами, тяжело сбегает миссис Дюплесси, а рядом с супругой семенит образцовый муж. Видела, как в экипаж, запряженный четверкой лошадей, юркнул Уитни, Смайт-Берроуз, ее дети и Прю, и он умчался, подняв за собой вихрь гравия и песка, под не нуждающиеся в переводе радостные крики.
– Дальше должны идти мы, – прошептала Юджиния, но слова прозвучали так, словно исходили не от нее. Она произнесла их, как иностранка, поскольку сочла эту фразу уместной в данной ситуации.
– Я рада, что мы идем, – добавила она.
Браун не ответил. Вряд ли он слышал; он думал о Бекмане: куда и зачем тот уехал. «Он что-то замышляет. У Бекмана что-то на уме. Он отправился в город, а я отправляюсь на континент. Бекман что-то знает. Он что-то утаивает».
ГЛАВА 15
Личный железнодорожный вагон Экстельмов терпеливо ждал на вокзале Момбасы, в то время как соперничество между привокзальными носильщиками и теми, кто сопровождал семейство и багаж с пирса, далеко не отличалось терпимостью и спокойствием. В пекле под новой железной крышей здания вокзала вакамба схватились с ванкикуйю, а суахили сражались и с теми, и с другими. Межплеменная война шла за чемоданы и перевязанные бечевкой коробки. Если бы багаж можно было разделить так же просто, как убитую газель, было бы понятно, кто победил: одно племя вышло бы с честью, другое покрыло бы себя позором. По всему вокзалу раздавались вой, рев и рыканье: воины вырывали друг у друга победу. О том, что главное – благополучно загрузить багаж в вагон, – почти никто уже не вспоминал.
– Давай кончать с этой кучей-малой, – пробурчал своему товарищу по оружию меднолицый старший сержант полка королевских стрелков его величества короля Эдуарда.
– Все дело в американцах. Чем быстрее мы их сплавим, тем лучше. Его напарник вытер пот с шеи.
– В жизни не видел ничего подобного. – Меднолицый с отвращением сплюнул. – Кафиры, наверное, думают, что эти иностранцы – второе пришествие.
– Боже мой! Как мне не хватает Дели, – вздохнул потиравший шею капрал.
– А мне нет. По мне лучше Брайтона нет. Кресло на эспланаде в цветах и тост с молоком перед сном, – сказал меднолицый.
– Тебе это не понравится.
– Это мы еще посмотрим.
Поль подкрался к солдатам тихо, как мышь. Он улизнул от матери, сестер, Прю, даже от острого, как у коршуна, взора старой миссис Дюплесси, чтобы исследовать блестящий, новенький поезд. На железной дороге Уганды имелось два сверкающих, как новенький пенни, паровоза и специальный вагон, выкрашенный в темно-зеленую и желтую краску, со столиками и мягкими креслами, длинными диванами и большими, как в домах, окнами, чтобы его семья чувствовала себя комфортабельно.
– Мы скоро отправимся? – с важным видом, по-взрослому, поинтересовался Поль, пытаясь походить на отца.
– Откуда ты еще взялся? – вылупил глаза меднолицый.
– Я просто… – начал было Поль.
– Ну, тогда тебе еще лучше «просто» убраться отсюда, паренек, – нагнулся к Полю старший сержант.
Маленькому мальчику он казался таким же великолепным, как один из оловянных солдатиков, подаренных ему дедушкой Экстельмом перед отъездом из Филадельфии. На голубом кителе у него золотые нашивки, а брюки с малиновыми лампасами.
– А у меня есть солдатик, точно такой же, как вы, – великодушно сказал Поль.
– Да неужели? – Меднолицый подмигнул своему напарнику.
– Только у него лицо выкрашено белым. Меднолицый нахмурился.
– И у него другая шапка, – продолжил Поль, не подозревая о своей оплошности. – Но у него такие же, как у вас, малиновые полоски. Только, конечно, поменьше, ведь он и сам меньше. Он выглядит ужасно замечательным.
Слово «ужасный» было новым открытием Поля. Он много раз слышал его этим утром, пока носился с сестрами по кораблю. Его произносили солдаты на папиной яхте, и люди губернатора, и даже мистер Оливер Смайт-Берроуз.
– «Ужасно»? – переспросил меднолицый.
– О да, сэр, – заулыбался Поль, убедившись, что в нем признали человека, умудренного опытом, а не малыша, у которого на губах молоко не обсохло.
– Что ж, мистер «ужасный», думаю, вы будете «ужасно замечательным», если уберетесь к своей мамочке, – прорычал меднолицый.
– Лучше отведи его, Чапман, – недовольно сказал потиравший шею капрал. – Я присмотрю за этой кучей-малой.
– Смотри только, постарайся быть здесь, когда я вернусь, Дэниелс. Очень не хотел бы узнать, что ты уплыл в Брайтон.
– Ну вот еще! – возмутился Дэниелс. – Это ты хочешь курортное кресло в этом курортном Брайтоне! Для меня – только Дели, не забывай об этом.
Поль и его угрюмый телохранитель шли по платформе, лавируя в потоке корзин, коробов и людей. Повсюду стоял ор, и, как казалось Полю, все бессмысленно мотались взад и вперед, как на пожаре, когда никто не знает, где спрятаны ведра. Временами два паровоза выпускали струю пара, и носильщики терялись в них, как путники в снегах, но Полю нравилось это зрелище и в особенности запах огромных машин. Так пахло в их домашней прачечной, и Поль вдруг понял, что скучает по этому большому, уютному дому. И решил держаться поближе к своему провожатому.
Старший сержант Чапман не привык обращаться с детьми. О, когда-то он хотел обзавестись семьей, но большинство англичанок не уживались в местах, где он проходил службу, так что он отменил свадебные колокола раз, потом другой, а теперь, как он любил хвалиться, кому он нужен? Он, седой ветеран, понимал страх ребенка, хотя тот и старался не показывать виду.
– Лучше дай сюда руку. Будь послушным парнем, – хриплым голосом сказал он и, сжав руку Поля, нахмурился, словно побоялся, что его уличат в несоответствующем кадровому военному поведении.
Поль и Чапман проходили сквозь клубы пара.
– Как в снежный буран, – заметил Поль, крепко ухватившись за большую руку и в то же время делая вид, что подобная предосторожность ниже его достоинства. – Прошлой зимой у нас был снежный буран. По-моему, прошлой зимой. Я слышал, папа говорил об этом. Все улицы были в сугробах… По-моему, так сказал папа… В Филадельфии, – добавил Поль для достоверности. – Знаете, мы ведь оттуда.
– Да неужели? – Чапман сделал вид, что слушает, ведя своего маленького подопечного сквозь гущу рукопашного боя. У него было зверское выражение лица, но Поль был слишком мал, чтобы это заметить.
– О да. Вся наша семья, – с гордостью продолжал Поль. – Но, знаете, когда идет снег, мы с сестрами… как я должен говорить: «я» или «мы»? – Не дождавшись ответа, Поль продолжил: – В любом случае, мы с сестрами вышли кататься на санках прямо посередине Честнат-стрит. Прямо там, где обычно ездят экипажи! Не было видно, где кончалась улица и начинался парк!
– Неужели не было видно? – Чапман резко повернул в сторону, чтобы обойти толпу попрошаек, толкавшихся у вагона-ресторана. Но он опоздал: юного принца заметили. Безносые, безрукие, безногие, потерявшие человеческий облик калеки гурьбой бросились к ним. Чапман подхватил Поля на руки и решительно зашагал прочь.
– Вы… Вы любите снег, сэр? – спросил Поль, выглядывая из-за плеча старшего сержанта, чтобы посмотреть, как калеки исчезают в клубах светло-серого дыма. Бесформенные оборванцы выли, скулили и гремели пустыми черепками, что казалось Полю бряцаньем цепей на тощей ноге привидения. Он смотрел и смотрел, пока привидения не утратили очертаний и наконец не угомонились. Лучше поговорить о снеге, решил Поль. – Так как, сэр? – повторил он. – Я имею в виду, любите ли вы снег?
– Ну, не знаю, парень, – небрежно ответил Чапман. – Я давно его не видел. – Старший сержант хотел отпустить малыша, но решил не рисковать. Кругом столько этих чертовых попрошаек. Он не знал, как много Поль успел увидеть, но понимал, что одного взгляда больше, чем достаточно. Африка – не место для белого ребенка.
– А в Англии? – упорствовал Поль.
– Я давно не был в Англии.
– Но это же ваш дом! – ужаснулся Поль. – Как это, не бывать дома! Об этом даже подумать страшно.
– Мой дом здесь, – ответил Чапман. Он говорил тихо, и Поль не был уверен, что правильно его расслышал.
– Здесь? – переспросил малыш, взглянув на привокзальный хаос – шум, жара, вонь – и на нищих, плетущихся в клубах пара, подобно сказочным духам. Он ждал, что вот-вот появится великан. Гигант с семидесятифутовой булавой, который расколотит железную крышу и крикнет: «Фи-фью-фо-фам. Нюхом чую англичан».
– Не на вокзале, парень, – фыркнул Чапман, неправильно поняв смятение Поля. – Я не говорил, что живу на вокзале. Я говорил об Африке. Сейчас мой дом – Африка.
– Она? – промолвил Поль, – и внезапно весь континент представился ему таким же ужасным, как железнодорожный вокзал. Даже еще ужаснее, поскольку это был огромный и более уродливый великан. На его искривленной спине пузырились горы, руки безжизненно болтались под океаном, а на месте носа и глаз покоились глубокие ледяные озера.
* * *
– Ну, ты мог бы, по крайней мере, сказать им, чтобы выключили пар! – раздраженно сказала Юджиния, никогда не позволявшая себе такой тон в присутствии детей. – В этом бедламе ничего не видно дальше двух футов!
Юджиния старалась сдерживаться, уговаривала себя, что, создавая панику, сына не найдешь, что нужно действовать хладнокровно, что с Полем не случится никакой беды; но материнский страх противоречит здравому смыслу, и Юджиния видела демонов, почти таких же огромных, каких видел ее сын, и не было рядом большой и сильной руки, за которую можно было уцепиться.
– Не могу понять, Юджиния, как вы втроем могли его потерять. – Джордж, сам в страхе и раздражении, прибег к испытанному оружию: снисходительному сарказму.
– Что ты без конца повторяешь одно и то же! – снова повысила голос Юджиния. – Если бы это помогло нам найти Поля! Дальше, полагаю, ты скажешь, что это испытание придаст ему «стойкости». Как то замечательное маленькое «испытание», когда ты учил его стрелять. – Юджиния яростно атаковала своего противника; ей было все равно, кто ее видит и что подумает. – Безусловно, это была похвальная попытка.
Все остальные – доктор и миссис Дюплесси, Лиззи, Джинкс, Уитни, Браун и Смайт-Берроуз – метались между вагоном и платформой, призывая всех помочь найти малыша. У них не было времени сделать паузу. Так что словесная перепалка между Юджинией и Джорджем прошла незамеченной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85