Поцелуй был страстным, но она не чувствовала никакого желания. Грэм отстранился, его черные глаза светились решимостью. Он целовал ее шею, руки ласкали обнаженные плечи, постепенно спускаясь все ниже и ниже, едва касаясь ее бедер, а затем проскользнули между ее сжатых ног.
Внезапно ее пронзило дикое желание. Она застонала, когда он начал нежно поглаживать ее, вызывая влагу, подготавливая к тому, что их ждало. Отпрянув, он снял брюки, демонстрируя свое возбуждение. Она старалась не обращать внимания на доносившиеся из-за полога перешептывания и вздохи женщин.
Как это можно выдержать? «Ты должна», – уговаривала она себя, когда он опустил ее на овечьи шкуры, раздвигая ей при этом колени. Она знала его мужественное мускулистое тело почти так же хорошо, как свое собственное. Но все равно он казался ей чужим.
– Пора. Кричи, – приказал он.
Он резко вошел в нее. Не вполне готовая к этому, Джиллиан сжалась, вскрикнула и изогнулась. Снаружи послышался низкий смех и гортанная арабская речь.
Слезы душили ее. Она чувствовала себя униженной и беспомощной. Действо, о котором она всегда думала как о верхе нежности и страсти, было сведено до грубой похоти и примитивного совокупления, – больше того, стало достоянием чужих глаз и ушей.
Склонившись, муж шептал ей нежные слова по-арабски, мягко преодолевая ее сопротивление. В его взгляде светилась нежность. Грэм прошептал ей в самое ухо по-английски:
– Их здесь нет. Здесь никого нет. Только ты и я. Забудь о них, любовь моя. Поверь мне.
– Не могу, – сказала она отрывисто. – Просто не могу.
– Можешь, Джилли, – сказал он, осушая поцелуями ее слезы. На его губах показалась улыбка. – Делай так, как советуют все добропорядочные английские матушки своим дочерям перед первой брачной ночью: закрой глаза и думай об Англии.
Взгляд Грэма стал внимательным и сосредоточенным, его бедра двинулись вперед, и он проник в нее. Нежный голос и ободряющие слова контрастировали с его резкими проникающими все глубже и глубже движениями и с шепотом зрителей.
– Взгляни на меня, Джилли, – нежно прошептал он по-английски. – Представь, что мы с тобой в густом зеленом саду в Англии. Белые решетки беседки, где мы сидим и пьем чай, увиты алыми шпалерными розами. Пересмешник поет в ветвях ивы. Чувствуешь дуновение прохладного ветерка на своей нежной щеке? Ты смеешься, потому что мой новый жилет весь в крошках от вкуснейшего печенья.
Джиллиан закрыла глаза, всем сердцем стремясь унестись в мир фантазий. Она заставила себя плыть по течению. Липкая жара отступила перед чудесным английским ветерком. Вместо запаха грязных овечьих шкур, на которых они лежали, она чувствовала тонкий аромат роз и запах травы, которую косил круглолицый садовник.
– Прекрасная моя Джиллиан, в твоих зеленых глазах я вижу отражение воды. Такой прохладной, такой спокойной. Ничто не потревожит тебя здесь.
Джиллиан усилием воли вызывала в голове картинки. Она видела улыбающееся лицо Грэма, слышала его смех, представляла, как он гоняется за ней и как они все ловят и не могут поймать ярко-оранжевую бабочку. Он смеялся, и они бежали по мягкой траве, и Грэм продолжал тихо смеяться, поймав ее и развернув, чтобы поцеловать…
Над ней раздался низкий стон. Видение исчезло. Джиллиан раскрыла глаза и увидела, как ее муж весь напрягся, его сильное тело содрогнулось, и она почувствовала, как ее ровными толчками наполняет его теплое семя.
В тот момент она чувствовала себя очень несчастной. Но тут он вздохнул и поцеловал ее, шепча нежные слова ей на ухо, а потом откинул ее волосы и поцеловал в мочку. Когда он отстранился, она очень смутилась, потому что не поняла ни слова из того, что он сказал. Все ее чувства были в крайнем смятении, но ей показалось, что она услышала что-то похожее на «Я люблю тебя».
Столько раз он находил прибежище в мечтах, отгораживаясь ими от суровой реальности черного шатра, в котором ему приходилось жить. Иногда он представлял себя в Англии, как он лезет через забор, иногда – как командует пиратским кораблем, как плывет за сокровищами на далекий тропический остров. Он мечтал о том, чтобы оказаться кем угодно и где угодно, лишь бы не там, где он был.
Грэм ненавидел себя. Он сидел, прислонившись спиной к опоре шатра. Он украдкой достал свою джамбрию и поранил себя. Потом, испачкав кровью овечьи шкуры, быстро встал и оделся.
Его взгляд задержался на лицах женщин, выглядывавших из-за занавеса.
– Принесите ее одежды. Живо! – отрывисто приказал он женщинам по-арабски. Те суетливо повиновались. Он подобрал свой ятаган и джамбрию и закрепил их на поясе. Свежесмазанную винтовку он повесил на плечо. Женщины торопливо принесли одежду.
Джиллиан одевалась, опустив плечи и понурив голову. Грэм протянул ей руку, и они вместе вышли из шатра. Мужчины стояли неподалеку, провожая их мрачными взглядами. Он готов был рвать и метать.
Грэм взял себя в руки и приказал ей садиться на верблюдицу. Он не осмеливался опустить взгляд или снять руку с рукояти ятагана.
– Теперь она по праву принадлежит мне. Я заберу ее с собой. – Его воинственная поза будто говорила: «Только попробуйте меня остановить».
Махджуб слегка кивнул головой и сказал по-арабски:
– Иди с миром, и да хранит тебя Аллах.
Но Грэм не обольщался насчет мирных слов шейха: воин-одиночка, да еще с женщиной, в пустыне – легкая добыча.
Грэм инстинктивно понимал, что они должны убраться как можно быстрее и как можно дальше от этого племени. Темные глаза кочевников светились жестокостью и жадностью.
Он провел пальцем по прикладу своей винтовки и выразительно посмотрел на Махджуба. Тот отвел глаза. Грэм кивнул и направился к своему верблюду.
Глава 22
Они ехали молча, время от времени спешиваясь, чтобы стереть следы своих верблюдов. Грэм заговорил только раз, объясняя, что так он пытается сбить со следа кочевников, если те пустятся за ними в погоню. Только ветер шелестел в тишине, развевая одежды и заставляя каждого из них острее чувствовать свое одиночество. Признавшись ей в любви, там, в шатре, Грэм хранил угрюмое молчание. Временами ей начинало казаться, что он никогда не произносил этих слов.
Они остановились отдохнуть в затерянном в песках оазисе. Там была небольшая рощица финиковых пальм и два источника: в одном вода была холодной и прозрачной, а в другом – бурлящей и горячей. Джиллиан уселась на песок и принялась осматривать окрестности. Повсюду виднелись следы мелкой живности. Неподалеку опустился на землю ворон, кося на нее черным глазом. Черный, как Грэм. У нее защемило сердце, когда ворон, напившись, взмыл в небо. Хорошо ему. Он свободен.
Грэм подстрелил из лука зайца, содрал с него шкурку и выпотрошил. Жир с шипением стекал в огонь, пахло очень вкусно, но Джиллиан совсем не хотелось есть. Она молча готовила ужин на костре. Он сидел напротив нее и ел. Тени плясали на его волевом лице.
После ужина Джиллиан вымыла посуду. Здесь была вода, и она могла позволить себе эту роскошь. Затем девушка взяла мыло и полотенце и пошла к источнику, чтобы помыться. Грэм сверкнул глазами:
– Одной идти опасно. Там змеи.
Повернувшись к нему спиной, она бросила через плечо:
– Я готова рискнуть.
Но он встал и пошел за ней по песку к маленькому источнику. Джиллиан, закусив губу, смотрела на манящую воду. Ей не хотелось раздеваться перед ним.
– Ну же, – сказал Грэм и отвернулся, чтобы не мешать ей раздеваться. Он стоял неподвижно, как стена, широко расставив ноги. Грэму не хотелось нарушать ее уединения.
Она погрузилась в теплую ласковую воду, немного поплавала туда-сюда, взяла мыло и, всхлипывая, стала мыться. Безмолвные рыдания сжимали ей горло. Джиллиан плакала, стараясь заглушить плач плеском воды. Она с остервенением смывала с себя воспоминания и запахи сегодняшнего дня.
Когда она наконец вышла из источника, все ее тело было красным, как после бани. Она быстро вытерлась и оделась. Грэм все так же стоял поодаль, повернувшись к ней спиной.
Интересно, слышал ли он, как она плакала. Впрочем, ей все равно.
Не проронив ни слова, они пошли обратно в шатер. Джиллиан уселась на полосатое одеяло, а Грэм устроился рядом. Она чувствовала себя очень несчастной, не зная, как попросить его об утешении, – ей нужна была помощь, чтобы пережить произошедшее между ними. Ей казалось, что она навсегда теряет его. Может, даже уже потеряла.
– Прости меня, Джилли, за то, что мне пришлось с тобой сделать.
Она молча сидела, плотно обхватив руками колени.
– Это было оскорбительно. Я изнасиловал и унизил тебя.
У нее ком подступил к горлу.
– Полагаю, ты должен был так поступить, чтобы спасти нас обоих. Не вини себя, Грэм, твои действия были оправданными.
Его глаза загорелись мрачным огнем. На его лице была написана ярость и одержимость.
– Нет! Когда человека принуждают к чему-нибудь помимо его воли, этому нет оправдания…
– Но это они меня принудили, а не ты, – начала возражать она, а сама вся сжалась при виде ярости, пылавшей в его глазах.
– Я должен был убить их.
– Они убили бы тебя. Ведь их было гораздо больше. Смерть – это не выход.
– В некоторых случаях – выход.
Она замерла, уловив нотку одержимости в его тоне. Он сидел, уставившись в пустоту.
– Я знаю, что говорю. Со мной однажды случилось нечто подобное.
Джиллиан промолчала, боясь, что стоит ей сказать хоть слово, и он опять замкнется в себе. Грэм посмотрел ей прямо в глаза:
– В пустыне от самого себя не спрячешься. Я очень не хотел тебе рассказывать об этом. Пришло время тебе узнать, что со мной случилось, когда мне было шесть лет. После гибели родителей меня воспитывала вовсе не милая английская пара – меня захватил в плен один из убийц моих родителей, затащил в свой черный шатер и изнасиловал.
Грэм чувствовал себя опустошенным и одиноким. Господи Иисусе, вот до чего дошло! Она увидит весь мрак, царящий в его душе, и сама решит, остаться ей или уходить. Он почти физически ощущал, как мрак окружает его сплошной стеной, холодной, словно могильный камень. Он бесстрастно рассказывал историю своего детства, избегая смотреть ей в глаза. Вместо этого он смотрел ей под ноги.
Он рассказал ей все с того самого момента, когда в испуге заметил, как к их каравану во весь опор несутся воинственные кочевники, как его мать спрятала Кеннета в корзину и как его родители отчаянно пытались найти укрытие для него. О том, как солнце сверкало на обнаженных клинках, когда аль-хаджиды убивали всех без жалости и без разбору, как он сжался, когда над ним занесли ятаган. Он рассказал о вспыхнувших глазах воина, схватившего его за руку.
Из-под одежды Джиллиан были видны лишь пальцы ног, розовые после мытья. Грэм не сводил с них глаз, рассказывая о грязных овечьих шкурах, в которые его тыкали лицом, о том, как взявший его в плен кочевник Хусам каждую ночь издевался над ним, и о Фейзале, который протянул ему руку помощи и помог выбраться из мрака.
– Фейзал видел, как меня брали в плен, и пожалел меня, – рассказывал Грэм. И тут он набрался смелости и взглянул Джиллиан в лицо. Он не знал, что увидит там: жалость или отвращение.
Не то и не другое. Она сидела, крепко сжав кулачки.
Грэм рассказал ей, что Фейзал долгое время жил в Каире среди неверных и говорил по-английски. Рискуя жизнью, он давал Грэму сладкие финики, если мальчик сидел голодным. Фейзал научил сообразительного Грэма всему, чему учил своих собственных сыновей: охотиться на диких зайцев, разбираться в верблюжьих следах, читать по-английски и по-арабски, разыскивать воду и выживать в пустыне, питаясь финиками и верблюжьим молоком. Он ей рассказал даже про аль-Гамру, про свою призрачную надежду на спасение и про то, какую цену ему пришлось заплатить за свою доверчивость.
Правда, он не сказал Джиллиан, что аль-Гамра – это ее отец, он не хотел наносить ей такой страшный удар.
Грэм рассказал ей, что, когда ему исполнилось девять, он надоел Хусаму. Его мучитель увез его на многие мили от их поселения в самое сердце пустыни и оставил умирать под палящим солнцем. Тут Джиллиан резко втянула воздух. Взглянув, Грэм заметил в ее глазах слезы.
Он опять уставился в землю. Еще один взгляд на нее и он сам расплачется. Грэм отринул чувства, стараясь, чтобы голос не дрожал.
Его оставили в пустыне умирать, но он вернулся через три дня. Идти он уже не мог и полз на четвереньках, но он выжил. Фейзал выступил вперед и сказал шейху, что Грэм смог преодолеть пустыню и этим заслужил право на жизнь. Шейх нехотя даровал Грэму право жить у Фейзала, но поклялся при этом, что Грэм никогда не станет воином. Но Фейзал все равно обучал его. Другие просто не обращали на него внимания и сторонились. Чтобы заслужить их уважение, Грэм стал грабителем. Он участвовал в битвах и набегах, но всегда действовал в одиночку. В конце концов его прозвали Гепардом, одиноким охотником.
– Фейзал как-то сказал мне, что в пустыне не может быть никаких тайн. Пустыня раскрывает в человеке его истинную суть. И пусть я много выстрадал, но никто не сможет отнять у меня душу. А еще он сказал, что если я когда-нибудь потеряю себя, то надо прийти в пустыню, чтобы вновь обрести.
И тут Джиллиан заговорила. Ее голос был нежным, как шелк, и нес ему утешение:
– А сейчас ты нашел себя?
Он немного подумал, уставившись в песок, и сказал:
– Я и сам не знаю.
Джиллиан сидела, обхватив себя руками. Грэм пошел прогуляться и успокоиться, по крайней мере по его словам. Она не рискнула выразить свое сочувствие или хотя бы показать его. Инстинкт подсказывал Джиллиан, что ему не нужна ее жалость.
Услышанный рассказ наполнил ее ужасом. Маленький мальчик, который перенес столько страданий. Теперь понятно, почему в его темных глазах то и дело мелькает боль. Она не знала, сколько разочарований, сколько мук он перенес, не знала, что ей делать, чем помочь ему. Но она точно знала, что любит его.
Издалека донесся плеск воды. Джиллиан встала, пошла к источнику и притаилась за пальмой.
Ее муж стоял по пояс в теплом источнике и с ожесточением мылся. Его красивое лицо было искажено страданием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38