Он повернулся и вышел, закрыв за собой дверь.
На самом выходе он столкнулся со Степаном, который, сделав безмятежное лицо, вкрадчиво спросил:
- Ну как?
"Подслушивал", - понял Артюхов, но ничем не выдал себя, отодвинул его плечом и вышел на улицу.
- Чего молчишь? - уже с угрозой в голосе наступал тот.
- А мне что, перед тобой отчитываться? - Федор едва сдерживался. Чего врал, что он жмур?
- Ну, наперво, здесь главный - я. А потом, он жмур. Ему отсюда ходу - только ногами вперед. Так сейчас или завтра - разницы нет. Усек?
- Да усек я это, усек! - заорал Федор. - Зачем меня послал туда? На очную ставку, что ли? Блин...
Федор замедлил шаги и с яростью взглянул в бледное одутловатое лицо идущего за ним человека.
- Ты, Стреляный, больно горяч... - захихикал Степан, уже не скрывая, что подслушивал. - Сам сюда напросился, никто не звал. У твоей шоблы свои правила, у нас - свои. Неужели в натуре не понял, что вы - мелочь пузатая? А полезли на кого? То-то... - И добавил равнодушно: - Ты его обмоешь, пожрать дашь. Я ему укол сделаю, чтобы освежился малость. С ним хозяин говорить будет... И чтоб у меня без фокусов, Стреляный, слышь? Я не таких фраеров обламывал... Вольный стрелок...
Федор проглотил все. Он действительно понял наконец, куда попал. Такие зоны не нюхали, у них была "крыша", способная устоять в любой ураган. В зоне о таких только рассказывали: кто с отвращением, кто с ужасом, а кто с восторгом и завистью. Это были "беспредельщики", вставшие на путь отрицаловки всего и вся. Они не признавали никаких авторитетов воровской шайки, а только хозяина, который платил. Находился тот, кто "заказывал" хозяина, "мочили" и его, потому как не связаны ничем человеческим. Как правило, бывшие менты или военные, они находили свою смерть от рук подобных им беспредельщиков.
Федор впервые пригляделся к Степану, уходившему от него по аллейке к своему сараю с садовыми инструментами. Коренастая сутуловатая фигура, руки крепкие, жилистые, идет легко, будто летит. Вспомнил его цепкий, тяжелый взгляд...
"Я с тобой посчитаюсь еще", - подумал так, словно поклялся, и, свесив голову, побрел к дому.
А Васька Вульф знал, что он мертвец. Он свыкся с этой мыслью и потому все время молчал, не делал даже попыток заговорить со Стреляным. Тот обмыл ему лицо и грудь, принес какой-то еды, но Василий только выпил воды и опять погрузился в свой последний сон наяву. Зачем-то вспоминал родителей, скрипку, первую юношескую любовь, а дальше залезать не хотелось... С грустью подумал о своем уютном жилье на Щипке и понял, что теперь все, что нажила его семья и он сам, развеется по ветру, пойдет по чужим рукам, так как детей и наследников у него не было...
После укола, который ему сделал невзрачный мужик с серым, незапоминающимся лицом, Ваське стало полегче, но он понял, что его просто готовят к новым испытаниям, хотел снова попросить Федьку, чтобы помог умереть, но взглянул на бывшего кореша, на его понурую спину и понял: бесполезно. Здесь в клетке и он сам, и этот дуролом Стреляный, неизвестно за что продавшийся и как попавший сюда.
А Федор боялся, что Голова опять обратится к нему со своей просьбой. Ничем он помочь ему не мог. Степан глаз с него не спускал. Вроде бы и не стоял все время рядом, однако Федор постоянно ощущал его присутствие, но, может быть, то был страх, прочно угнездившийся теперь у него внутри, и преодолеть его он был не в силах.
Вечером его позвал к телефону Аджиев.
- Ну, как? - спросил без всяких приветствий.
Федор понял, что хозяин раздражен чем-то, и ответил быстро, угодливо, содрогаясь в душе от омерзения к самому себе:
- Жив пока...
- Должен быть жив. Смотрите там...
На этом он разговор с Федором закончил, и еще, наверное, полчаса что-то вправлял Степану.
Только затемно Федор понял, что Игоря и Петра в охотничьем домике нет. Они заявились на том же джипе глубокой ночью и о чем-то долго шептались со Степаном.
Федор сидел на террасе, никому не нужный, чужой и одновременно повязанный с ними со всеми и будущим мертвецом в бане, и тем, о чем они шептались: видно, какое-то дело у них сорвалось.
- Чего не спишь? Ложись, - бросил ему, проходя мимо, Степан с прежней неприязнью. - Завтра рано подниму.
Собиралась гроза. Над темными макушками елей посверкивало разовым огнем, было душно и маетно, хотелось забыться где-нибудь в тишине и прохладе, вдали от всего того жуткого, что каждое мгновение могло здесь совершиться. И Федор отправился на озеро.
Искупавшись, на обратном пути он пошел сначала коротким кусочком берега, а потом свернул на ту часть участка, где был настоящий лес. Упали Первые капли дождя. Они и заглушили шаги Федоpa, поэтому стоявшие у ворот Степан и Петр не услышали, как он подошел.
- И что же вы, шпана, обосрались так? - выругался Степан, гремя замками сторожки, чтобы выпустить двух овчарок, которые охраняли участок по ночам.
Федор замер.
- Выхода у него не было. Понял, что его ждет, - мрачно отвечал Петр. - Они, видно, уже поняли, что Голова к нам попал. Момент мы упустили. Надо было одновременно... Но шайке их капец.
- Капец... - зло передразнил Степан. - Грязная работа. Четыре трупа! Бабки с кого выбивать будешь? Лесного живьем брать надо было.
- А этот?.. - вставил Петр.
- Этот расколется, деваться ему некуда. Но главный-то не он...
Огромная овчарка глухо заурчала, возникнув, словно тень, у ног неподвижного Федора.
- Что там? Кто? - вскинулся Петр.
- Не блажи... - лениво одернул его Степан. - Пошли-ка, сейчас ливень будет.
Они потопали по асфальтовой дорожке к дому, а Федор все стоял столбом, ожидая, когда собака признает его и отойдет. Пес обнюхал штанины его брюк, но не уходил.
- Ну, гуляй же, гуляй... - тихонько взмолился Артюхов.
Дождь полил сильнее. Собака, встряхнувшись, наконец отпрянула в сторону и скрылась в кустах.
"Значит, Костю Лесного они не взяли, - с облегчением подумал Федор, не смея по-прежнему сделать и шагу. - Сам застрелился Костя, он такой, да..." - вяло летели воспоминания о бывшем "бригадире". Ничего плохого Артюхов о нем сказать не мог. Крутой был парень, удачливый, и всем им рядом с ним кайфово жилось. Теперь его нет, и других ребят тоже... Голова обречен. И никто не узнает, как же погибла "бригада", кто виноват во всем...
Страшная тоска сдавила грудь. Ноги у Федора подкосились, и он сел на траву, сжав голову обеими руками, и тут же услыхал за воротами шум подъезжающей машины.
Аджиев ворвался в дом как вихрь. Свежий, гладко выбритый, в сером бизнес-костюме, он как будто только что вышел из телестудии, где давал интервью на тему благотворного влияния частного капитала на ход реформ. Видимо, он по-иному, чем с утра, оценил проведенную операцию, потому что настроение у него было прекрасное.
Войдя, он сразу спросил про Федора и тут же приказал сделать легкий ужин. Вслед за его шестисотым "мерсом" пришел джип, откуда, как и прошлой ночью, вывалилась компания "быков", заволокших еще два полуживых тела в баню.
Но Федор всего этого не видел. Он снова побрел к озеру и под проливным дождем пристроился на берегу, бесчувственный и безразличный ко всему. Он понимал, что теперь некому будет разнести по всей столичной кодле, кто "завалил" Лесного и его ребят. Но ведь со временем станет известно, на кого работает Стреляный. Этого никак не скроешь, кто-то же да узнает его в Москве, и поползет слух... И тогда... Выходило, что ему не так жалко погибших корешей, сколько дрожит он за собственную шкуру. Вот уж этого никак он не ожидал от себя, и признать такое значило сказать: скурвился Стреляный.
Рядом опять бесшумно пробежала собака, а потом чья-то рука легла ему на плечо. Закутавшись в военный плащ, перед ним стоял Петр.
- Давай, хозяин зовет... - и повернул назад, больше не говоря ни слова.
Федор шел к дому и думал о том, что ему очень хочется жить.
.
- Ты чего? Разнюнился? - бросил Аджиев, вальяжно расположившись за столом, уставленным разной снедью. - Конечно, понимаю, бывшие дружки и прочая галиматья. Но ты ведь сам рассказывал, как загремел через полгода в зону из-за подставы? Не так? О ком жалеешь? Да таких лесных в Москве, что клопов... Другому бы не говорил, но ты меня спас. Я умею быть благодарным.
Он или смеялся, или угрожал, понять было нельзя: так странно блестели его черные бешеные глаза.
- Всех бы взяли тепленькими, - продолжал бахвалиться Артур Нерсесович, как будто больше не замечая стоящего на середине комнаты Федора. Да поторопились, не с того начали... Лесного брать надо было первым, козлы... Он попытался загнуть длинное ругательство, но запутался, запнулся и опрокинул стопку водки. - Садись, - кивнул Аджиев на стул напротив.
Федор сел на краешек, испытывая безотчетное чувство покорности перед этим хлипким с виду мужичонкой.
- Прими... - Аджиев налил стопку и ему. - Ночь веселая будет, надо расслабиться. Там еще двоих привезли... Мои шестерки запроданные. Один из ваших, перед тем как окочуриться, выдал, кто "стучал"...
Федор выпил, как автомат, и не почувствовал вкуса водки.
- Жалеешь? - лез в душу Артур Нерсесович, заглядывая через стол в лицо Артюхову. - Что-то уж больно ты жалостливый. Ну, прямо Достоевский... - Он хохотал теперь откровенно, размазывая по губам бутерброд с икрой, оскалив красную хищную пасть с неестественно ровными коронками вставных зубов. Поздно, Федя. От меня обратного хода туда, - показал он рукою в окно, - нет. Только туда... - Короткий палец Аджиева постучал по деревянной столешнице. - А говорил - "три ходки"...
Федор понимал, что объяснять ничего не надо, потому что не сможет он объяснить. Но Аджиев явно ждал объяснений или каких-то слов.
- Да все ништяк, - выклюнулась откуда-то фраза. - Я, Артур Нерсесович, не "жорик", но вот костоломом быть не могу... Короче, не моя это маза...
- Он у нас вольный стрелок, - хихикнул кто-то в углу. И тут только Федор увидел тихонько стоящего у окна Степана, улыбавшегося сладенькой гадкой улыбочкой.
Он ничего не соображал, когда молниеносно метнул в него хлебный нож, лежавший на краю стола.
Степан и мигнуть не успел, как острое, хорошо заточенное лезвие вошло ему в горло. Он нелепо всплеснул руками и осел, булькая кровью, залившей ему всю грудь.
Аджиев побелел, но головы не повернул туда, где валялся его верный сатрап.
- Готов? - тихо спросил он.
- Не знаю... - пожал плечами Федор. - Достал он меня.
Рука сама потянулась к рюмке. Он выпил, теперь уже запомнив навсегда, как преодолевать страх.
- Да ты артист, - уважительно сказал Аджиев и, поднявшись, громко позвал: - Эй, там, врача позовите, Анатолия сюда...
При этом он по-прежнему старался не оглядываться назад. В коридоре забегали.
Федор встал и, не дожидаясь развязки, пошел вон из комнаты.
Дом празднично светился огнями, как будто был полон гостей.
Стреляный, позабытый всеми, метнулся к бане, достал из потайного кармана брюк нужную отмычку: они у него имелись на все случаи жизни.
Дождь продолжал лить не переставая. Но громыхало теперь так, что треск стоял по всему лесу, грозно сжавшему в кольцо человеческое пристанище.
Пошуровав в замке, Федор ввалился в предбанник, затем отворил вторую дверь. Василий по-прежнему недвижимо лежал на скамье, только его опять привязали. По углам валялись еще два тела в каких-то мешках - лишь головы торчали лицом вниз. Это обстоятельство осложнило задуманное. Но он решился: осторожно приблизился к Ваське и начал пихать ему в рот одну за другой заначенные еще днем таблетки. Наверное, их было мало, но это оказалось все, что он сумел увести из аптечного шкафа буквально из-под носа Степана перед тем, как пойти на озеро. Голова хрипел и давился, но послушно глотал одну за другой крохотные шарики, точно ребенок, отдавшийся на волю заботливой матери.
Фляжка всегда была у Федора с собой, он приложил ее к губам Головы. Тот дернулся, ловя благодатные капли, всхлипнул. В углу завозился, застонал один из лежащих в мешке. Наконец Голова откинулся и, не открывая единственного уцелевшего глаза, скривил рот в подобие улыбки.
Федор машинально утер ему ладонью мокрый подбородок, и Голова успел коснуться губами его руки, поцеловал. Федор отдернул кисть, как ужаленный, и выбежал наружу, успев закрыть за собой все двери. И провалился, растаял в темноте.
- Сдох... Сдох, сука! - бесновался Аджиев в тесном предбаннике. Почему сдох? Анатолий! Где Анатолий?
- Да ведь он повез Степана... - тихо откликнулся кто-то из толпившихся на ступеньках бани охранников.
Артур Нерсесович мгновенно остыл и, тяжело дыша, привалился к косяку двери. Теперь важно было не наделать еще ошибок. Конечно, его личный врач знал, куда поблизости можно было без лишней огласки пристроить тяжелораненого. Аджиев только не мог понять до конца, нужно ли было это лично ему, Артуру Нерсесовичу, чтобы Степан выжил. Конечно, этот бывший омоновец на протяжении последних пяти лет служил ему верой и правдой, и он, если выживет, найдет возможность скрутить башку этому заносчивому уркагану. Вдвоем им в его свите не служить... Степана Аджиев в деле проверял не раз, что-то получится еще из новенького и так ли уж он ему обязан? Никому Артур Нерсесович не был обязан. Он покрутил головой: среди охранников Федора не было.
- Где Федор? - грозно спросил он.
- Наверное, опять на озере, - угодливо откликнулся Петр.
Все молчали. Ветер осатанело рвал верхушки деревьев. Дождь пошел редкий, но похолодало, и Аджиев поежился.
- Приведи сюда, - приказал он, обращаясь к Петру. - Да закончим с этими... - Он не договорил, но все поняли, о чем речь.
Аджиев сидел на террасе, накинув дождевик, когда появился совершенно промокший Федор в сопровождении Петра.
- Твой Васька загнулся. - Аджиев пристально посмотрел на подошедшего.
Федор стоял с непроницаемым лицом. Теперь никакие силы мира не смогли бы вывести его из себя.
- Что мне Васька? Измолотили, вот и откинул копыта. Он ведь говенной породы, интеллигент... Жила лопнула.
- А, пошел ты... - махнул рукой Аджиев. - Учить будешь.
Видно было, что он выдохся, хотя наверняка выпил еще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45