На встрече присутствовали глава милиции и руководитель легиона французских добровольцев мосье Дорнан, главный редактор «Эвр» Марсель Дза, редактор «Нувель ревю франсез» Дрие ла Рошель, писатели Бери, Бразильяк».
«Беседа с А. Ф. Керенским. Корреспондент германского информационного бюро передает из Мадрида, что туда поступило известие об интервью с А. Ф. Керенским, которое он дал известному журналисту. Министр — председатель Временного русского правительства — заявил: «Россия вполне созрела для борьбы за свободу. Я твердо верю, что генерал-лейтенант Власов поведет ее по верному пути».
«Повышение цен на эсбан. В целях экономии цена на билеты Берлинской городской железной дороги повышена на пятнадцать пфеннигов».
«Изменение часов работы русского ресторана «Медведь». Администрация уведомляет гг. посетителей, что в связи с участившимися воздушными налетами противника наш ресторан открыт с 12 дня до 7 вечера».
«Богослужения». Справок было много: о кафедральном соборе Вознесения, украинской православной церкви св. Михаила на Кайзераллее, 19, казачьей православной церкви св. Николая на Клопштокштрассе, 58, о храме равноапостольского князя Владимира…
«Отдел розыска». «Лидия Михайловна Абрамова разыскивает Виктора Николаевича Абрамова, офицера армии Врангеля в 1920 году. Писать: Бреслау, 5, кабаре «Кайзеркроне». «Сотников Николай Семенович разыскивает Юлю Гриценко из Житомира. Писать: Франция, Париж, 17 район, рю Ван-Дейка, дом 4, штаб ост-легиона». «Донской казак Лютов Карп Федорович разыскивает брата Афанасия. Париж, рю Де Курсель, 63».
«К сведению подписчиков и читателей. Со следующего номера за объявления о розыске близких и друзей устанавливается единая цена — 2 марки. Объявления будут иметь стандартный вид. Например: «И. И. Русаков — А. А. Русакову. Писать: «Берлин, Митте, Георгштрассе, 2».
…Вбежал младший унтер-офицер.
— По вашему приказанию явился!
— Облачайся! Пострижешь, побреешь господина Орлова.
— Слушаюсь… Как прикажете, господин подполковник? Под полечку? Боксик?
— Обыкновенно.
— Давно оттудова, ваше высокоблагородие?
— Котов! — Поручик Астафьев оторвался от газеты. — Можете молча орудовать?
— Трудно-с, вашбродь. Поговорить охота.
— Со мной поговоришь!
Котов больше ни слова, лишь спросил деловито:
— Усы сохраним? Вам идут.
— Пожалуй, оставь.
Астафьев насмешливо бросил:
— Усы гусара украшают.
— Котов, сбрей, ну их к черту!
Парикмахер смахнул усы. Спросил у Астафьева:
— Одеколончиком полить, вашбродь?
— Лей. Рейхсбанк выдержит.
Поднялись на третий этаж, прошли в комнату, в ней мягкий кожаный диван, такие же глубокие, вишневого цвета кресла, на полу ковер.
— Отдохните, господин Орлов. Я сейчас.
Астафьев ушел, закрыв за собой дверь на ключ. Орлов опустился в удобное кресло…
— Пардон, господин подполковник. Вздремнули? Закусите.
Орлов с удивлением посмотрел на стол — как в сказке, скатерть-самобранка, — сосиски, видать, горячие, булочка, масло, вкусно пахнет кофе.
«Не слышал, как принесли!»
Астафьев опять вышел.
Только принялся за сосиски — Власов и с ним бородатый полковник.
Орлов отодвинул тарелку.
— Не дури, Алексей Иванович, — дружелюбно сказал Власов. — И так столько дней не ел. Поешь. Мы не спешим.
— Давай, Власов, говори — что надо?
— Когда мы с тобой, Алексей Иванович, в Ялте отдыхали, никак месяц не вспомню?
— Не все ли равно?
— Не представляешь, как я тебе завидовал! Какая у тебя жена! Ее, по-моему, Кирой звали? Верно, Кира. Слушай меня внимательно, Орлов. Советую еще раз все взвесить. Кстати, листовки с твоим фото и подписью произвели на советских сильное впечатление. Взвесь еще раз все. А пока будь здоров.
Последним вышел бородатый полковник. Испытующе посмотрел на Орлова.
Почти тотчас же дверь открылась.
«Нет-нет, галлюцинация! Не может быть…»
— Алеша!
«Я схожу с ума!»
— Алеша, это я. Мне сказали: «Сейчас вы его увидите».
Кира бросилась к нему.
— Кира! Живая, живая… Родненькая моя!
— Алеша! Давно ты здесь! Где Сережа?
— Как где? У бабушки! Да ведь ты ничего не знаешь! У бабушки…
— Когда ты видел его?
— Недавно… Недели три назад.
— Он здоров?
— Кира! Живая, живая!
— Скажи, он здоров?
— Совершенно здоров! Кира! Живая! Не плачь, Кира, не плачь!
— Не могу… Я так измучилась. Я ничего не знала. Я побежала тебя искать, а машина ушла… Ты их видел — Сережу и маму?
— Кира, рассказывай, рассказывай…
— Как он выглядит? Он здоров?
— Ходит в школу, даже в две — еще в музыкальную… Сядь рядом! Счастье мое. Рассказывай.
— Как я только выжила? Если бы ты знал, как я их ненавижу! Как мама? Совсем старенькая?
— Ей Сережа стареть не дает. Ты бы видела, как он ест!
— Ты видел их!
— Не плачь, Кира, не плачь…
— Не буду… Он сказал: «Сейчас вы увидите вашего мужа, повлияйте на него!»
— Кто он?
— Как кто? Власов. Он меня сюда привез. Он уговаривал: «Повлияйте на мужа, если хотите, чтобы он и вы остались живы». Алеша, скажи, что я должна делать? Он сказал: «Если он не послушает вас, его сожгут!»
— Это они умеют…
— Говорил, что все равно победит Германия.
— Это он и мне говорил… Они хотят, чтобы я пошел служить к ним. Я им, видно, очень нужен, надеются — много расскажу. Дураки! Правда, Кира? Дураки!
— Дураки!
— Они убьют нас, Кира.
— Знаю…
— Он мне сказал, что сбросили нашим листовки с моим портретом…
— Он мне показал. Как ты мог надеть немецкую форму?
— Это фотомонтаж. Ловкость рук. Самое страшное, Кира, что наши могут не узнать правды.
— Узнают когда-нибудь. Ничего тайного нет на свете. Все рано или поздно открывается… А если и не узнают, совесть твоя будет чиста… Алешенька, я такое пережила, такого насмотрелась!
— Не будем об этом больше говорить…
— Расскажи про Сережу.
— Я приехал, они меня не ждали. Он очень вырос. Он мне по плечо…
Дверь открылась. Вошли Власов и бородатый полковник.
— Вы должны поблагодарить меня, Кира Антоновна, что я не поверил вам и предоставил возможность повидать Алексея Ивановича. Представь, Алексей Иванович, твоя супруга выдавала себя за Рябинину. Распорядитесь, Никандров.
— Свидание окончено.
Кира положила руки на плечи мужа:
— Алеша! Представь, что мы одни. Это же не люди, а животные… Звери… Пусть звери смотрят на людей. Дай я тебя поцелую, Алеша! Не волнуйся за меня. Слышишь! Не волнуйся… Я все выдержу…
— Свидание окончено.
Открылась дверь. Орлов заметил — в коридоре двое с автоматами. Никандров приказал:
— Проводите арестованную!
Дверь захлопнули, Никандров встал рядом с Власовым.
— Слушай меня внимательно, Алексей Иванович, — сказал Власов. — Говорю с тобой в последний раз. Сейчас тебе принесут бумагу и ручку. Садись и пиши. Или… Что ты так смотришь?
— Пытать будешь?
— Тебя не тронем. Но если благоразумие у тебя верх не возьмет… Тут есть один специалист. Лучше его никто не умеет допрашивать. Большой мастер на выдумки… Фантазер… Эрих Рике… Так вот, он у тебя на глазах будет допрашивать Киру Антоновну…
Опять: кап-кап-кап… Сегодня пятница. Где они держат Киру? Не виделись столько… А может, все чепуха? Присяга… Клятва… Может, самое главное в жизни любовь? Немцы не победят, это глупости… Победим мы… Буду гнить в земле. Какое там — просто стану пеплом… А жизнь всюду… Дерьмо ты, Алексей Иванович, если об этом думаешь. Нигде тебе жизни не будет. Жрать будешь, пить будешь, а жить не будешь… Будут Киру терзать, будут… Мне бы пистолет, два патрона — больше не надо. Одну пулю Власову, другую себе…
Кап-кап-кап… Куда уходит вода? Минут за пятнадцать — полная ладонь… Куда она уходит? Пол сухой.
Щелкнул выключатель.
— Ты свободен, Малов.
— А он вас не обидит, господин полковник?
Смех.
— Обидит? Меня? Ты подумал, что сказал, Малов? «Чей это голос? Это не поручика!»
— Придете через полчаса, Малов… Если меня будут спрашивать, отвечайте: «Беседует с Орловым». Поняли — «беседует»!
Снова смех.
— Понял, ваше благородие…
— Идите!
Хлопнула дверь. Тихо. Что он? Ушел? Почему молчит? Стоит и молчит. Нет, идет.
— Вы не спите, Орлов? — Открылась дверка. — Спите? Надо поговорить, товарищ Орлов…

Из воспоминаний Андрея Михайловича Мартынова
Орлова трудно было узнать — так он изменился за сутки. Он осунулся, нос у него заострился, глаза воспалились.
Как он закричал на меня: «Какой я тебе товарищ, сволочь?!»
А я думал лишь об одном: как сделать, чтобы он мне поверил, какие слова найти? Я понимал, кто я для него — самая распоследняя, самая мерзкая гадина. Если бы я думал о нем иначе, разве я мог бы рискнуть?
Но расскажу по порядку. Трухин мне сказал: «Хотите посмотреть на человека Василевского?» Они почему-то решили, что Орлов — доверенное лицо Василевского. Пока мы ехали в штаб, Трухин успел рассказать, что пойманный офицер «знает о планах советского командования не меньше Василевского». Они всегда и во всем преувеличивали. «Это человек, который так нужен нам». И не удержался, съязвил в адрес Власова: «Теперь наш Андрюша воскреснет. А то ему совсем труба».
Когда я увидел Орлова, он мне очень понравился.
Трухин спросил: «Ну как? Что скажешь, Павел Михайлович?» Я ответил: «Видно, крепкий орешек. Сразу не раскусить…» А Трухин свое: «Помяни мое слово — расколется!»
Тогда меня это разозлило, а потом пригодилось — легче было объяснять дальнейшее поведение Орлова.
В тот вечер я сообщил в Центр: «Держит себя пока хорошо». У меня были основания для такой оценки. Власов рвал и метал после первого допроса Орлова. Потом укатил к своей Адели.
Из Центра ответили: «Под вашу личную ответственность». Как будто я здесь могу переложить мою ответственность на другого. «Пусть соглашается на предложение Власова. Руководство операцией за вами. Инструкции для Орлова через вас». Я им свое: «А если Орлов мне не поверит?» Они ответили: «Организуем убедительные доказательства. Вызывайте послезавтра». А тут Власов приволок жену Орлова. Как они держались!..
Я ему сказал:
— Надо поговорить, товарищ Орлов…
А он мне:
— Нам не о чем говорить, бандит!
— Ладно, — говорю, — ругайте, только тише. Речь идет о спасении вашей жены.
Как я рад, что именно эти слова пришли мне на ум!
Он замолк.
— Я свой, товарищ Орлов!
Он засмеялся:
— Давай, давай, бандюга, сочиняй…
А в глазах настороженность и любопытство.
— Понимаю, что вы сразу не поверите. Очень трудно вам поверить мне. Но времени у нас мало, поэтому буду краток. Вспомните, что генерал-полковник сказал вам в самую последнюю минуту, когда отправлял вас для координации действий армейской и партизанской разведки? Вы с ним вдвоем остались, больше никого не было. Ну, вспомните.
— Мне вспоминать нечего, никакого генерал-полковника я не знаю…
— На прощанье он вам сказал: «Ни пера ни пуха, Алеша…» И спросил: «Кому ты сдал ключи от сейфа?» Вы ответили: «Как всегда, подполковнику Владычину».
Вижу, верит! Но хочет, чтобы я ему еще доказательств подкинул.
— Хорошо, — говорю, — я вам помогу, товарищ Орлов. Когда вы к генералполковнику зашли, он сказал: «Береженого и бог бережет!» Верно? И еще сказал: «Число не забыл?» А вы ответили: «Сорок пять!»
Тут он мне окончательно поверил. По правде сказать, я не знал, что обозначает сорок пять, но для Орлова, видно, число имело смысл, он даже улыбнулся:
— Неужели свой? Чертовщина какая-то!
— После все узнаете, на досуге. Сейчас о самом главном — Москва приказала согласиться на предложение Власова.
Он вскочил:
— С ума сошли!
А я ему: что, мол, поделаешь, мне тоже никакого удовольствия «работа» у Власова не доставляет. Надо, Алексей Иванович. Соглашайтесь не сразу, еще поломайтесь. Инструкции получите от меня. То, что Власов пригрозил вашу жену начать пытать, вам поможет: не хочу, мол, чтобы мучили жену.
— Думаешь, поверит?
— Власов, как многие подлецы, сентиментален. Поверит. Он очень хочет, чтобы вы согласились.
— Неужели свой? Как мне тебя называть?
— Никандров Павел Михайлович.
— До сих пор понять не могу, — сказал Орлов, — летел к партизанам, а попал к власовцам.
— Все объясню, — ответил я. — Но сейчас не это главное. После того как согласитесь, вас поместят в гостинице номер пятьсот двадцать семь. Это не номер, а камера для последней проверки. Сам в ней жил неделю. Ни одного лишнего слова, ни одного лишнего движения! Поняли?
— Понял. Киру увижу?
— Когда согласитесь.
Я дал Орлову таблетку, чтобы он эту ночь хорошо выспался…
Под благовидным предлогом я уклонился от допроса Орлова, когда Алексей Иванович должен был согласиться на предложение Власова. Не могу объяснить, почему я решил, что так будет лучше, но мне показалось, что лучше оставить Орлова наедине с Астафьевым.
Поручик мне все рассказал. Он говорил об Орлове с презрением, даже с брезгливостью.
— Как все… Я думал, что он настоящий человек, мужчина, а он дерьмо, тряпка: «Не хочу, чтобы мучили мою Киру».
— А вы бы, Астафьев, хотели, чтобы он погиб героем?
Астафьев подозрительно посмотрел на меня:
— Видите ли, господин Никандров, в моих словах, очевидно, нет логики, но я был бы доволен, если бы господин Орлов смело подставил грудь под выстрелы. Я бы тогда поверил, что такие понятия, как честь, гордость, где-то еще остались. А так — скучно жить, господин Никандров. Хотя я понимаю, Орлов чем-то поможет вам и Власову…
Я до этого заметил, что Астафьев перестал в разговоре со мной называть Власова по имени-отчеству. Или просто «Власов», или «генерал».
— Я понимаю, — продолжал Астафьев, — цель оправдывает средства, но мне почему-то не хочется, чтобы средствами для достижения цели стало предательство своей Родины. — И с усмешкой закончил: — Разумеется, не имею в виду присутствующих.
Разговор принимал явно нежелательный оборот, и я поспешил внести ясность.
— А по-моему, Орлов поступил правильно, как настоящий русский патриот. Он понял, что освободительное движение, руководимое Андреем Андреевичем…
Как Астафьев на меня посмотрел!
— Передовицу из «Добровольца» излагаете?
Мне хотелось продолжить беседу, неожиданно открывшую новое в настроении поручика, но рисковать сейчас не было смысла, и я строго одернул Астафьева:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68