– Таким, как эта?
– Да, дорогу протоптали угольщики. Они заваливают входы камнями и прокладывают пути через горы.
Крестьяне, неприкасаемые, угольщики – никто из них не должен носить оружия и принимать участие в войнах между кланами. Интересно, много ли найдется таких земледельцев, как убитый мной в Мацуэ или как Е-Ан? Сколько мужества и ума пропадает даром. Если бы я смог их вооружить и обучить, хватило бы на целую армию. Но станут ли настоящие воины сражаться с ними бок о бок? Или сочтут меня неприкасаемым?
Я надолго погрузился в мысли, как вдруг почувствовал запах гари, а вскоре услышал отдаленные голоса и знакомые мне звуки: удары топора, треск огня. Е-Ан заметил, как я навострил уши.
– Вы уже слышите угольщиков?
Я кивнул, подсчитывая количество людей. Судя по голосам, четверо и еще один молчаливый, но с особенной походкой, собак нет, что странно.
– Ты же знаешь, я наполовину Кикута, из Племени, и кое-чему научился.
Е-Ан невольно вздрогнул. Для Потаенных эти таланты равносильны колдовству. Мой отец отрекся от всех своих способностей, когда обратился в веру Потаенных: он умер потому, что дал клятву никогда не убивать.
– Я знаю, – сказал Е-Ан.
– Мне необходимы некоторые необычные навыки, чтобы выполнить предначертанное.
– Племя – дети дьявола, – пробормотал он и тотчас добавил: – Но ваш случай иной, мой господин.
Я вдруг понял, на какой риск он идет. Возмездие может последовать не только от людей, но и от сверхъестественных сил. Кровь Племени делала меня опасным в его сознании, как колдуна или духа реки. Меня снова поразила сила убеждений кожевника и степень его доверия.
Запах гари усилился. На одежду и кожу садились крупинки золы, зловеще напоминая о снеге. Земля под ногами стала серой. Тропа вывела на просеку между деревьями, на которой стояло несколько угольных печей, обложенных сырой землей и дерном. Горела только одна из них, в щелях сверкало красное пламя. Трое мужчин разбирали холодные печи и сгребали уголь. Четвертый сидел у костра, над которым висел кипящий чайник. Значит, их четверо, хотя я все же чувствовал присутствие пятого. Вдруг сзади послышались громкие шаги, и кто-то втянул воздух, как перед нападением. Я оттолкнул Е-Ана в сторону и прыжком развернулся, чтобы предстать лицом перед опасностью.
Это был огромный человек, такого гиганта ранее мне видеть не доводилось. Он уже простер руки, чтобы схватить нас. Одна из кистей великана была отрублена. Я не стал калечить его сильнее. Оставив перед противником двойника, я скользнул ему за спину и позвал оттуда, выставив нож и угрожая перерезать горло. Е-Ан закричал:
– Это я, тупица, Е-Ан! Не узнал меня?
Мужчина у огня громко рассмеялся, сбежались все угольщики.
– Пощадите, господин, – заголосили они. – Он не причинит вреда. Вы просто напугали его.
Гигант опустил руки и стоял с виноватым видом.
– Он немой, – сказал Е-Ан. – Даже с одной рукой он силен, как два быка, усердный работник.
Угольщики искренне перепугались, что я накажу их верного помощника. Они бросились в ноги, моля о пощаде. Я велел им подняться и усмирить своего гиганта.
– Я чуть его не убил!
Угольщики поднялись, поприветствовали меня, похлопали Е-Ана по плечу, снова поклонились и пригласили к костру. Один из них налил чай из чайника. Понятия не имею, из чего они его варят. В жизни я не пробовал ничего подобного, но питье было, по крайней мере, горячим. Е-Ан отвел угольщиков в сторону и быстро заговорил шепотом. Впрочем, я расслышал каждое слово.
Е-Ан рассказал им, кто я, что вызвало удивленные восклицания и повторные поклоны. Он добавил, что мне нужно попасть в Тераяму как можно раньше. Угольщики принялись спорить о том, какой путь самый безопасный и отправляться ли сразу же или подождать до утра. Затем они вернулись, сели вокруг костра и уставились на меня сверкающими глазами, отсветы пламени освещали их почерневшие лица. Покрытые сажей и пеплом, практически голые, они не замечали холода, говорили все вместе, думали вместе и чувствовали одно и то же. Я представил, как они живут здесь, в лесу, следуя своим законам, словно дикари, почти как животные.
– Им никогда не приходилось разговаривать с господином, – сказал Е-Ан. – Они приняли вас за героя Есицунэ, вернувшегося с континента. Я ответил, что вы странствуете по горам, как Есицунэ, и тоже скрываетесь, но вам еще предстоит стать великим героем, ведь Есицунэ постигла неудача, а вам успех предначертан свыше.
– Господин позволит рубить деревья, где нам захочется? – спросил пожилой мужчина. Они обращались не напрямую ко мне, а к Е-Ану. – Хозяева запретили заходить на многие участки леса. Если свалить там дерево… – Он провел пальцем у шеи, показывая, что ему отрежут голову.
– За дерево – голова, за ветку – рука, – сказал другой, потянулся к гиганту и поднял его покалеченную руку. Изуродованная конечность затянулась морщинистым синевато-багровым шрамом, от прижженной раны вверх тянулись серые следы. – Это сделали люди клана Тогана пару лет назад. Он ничего не понимал, а руку все равно отрубили.
Гигант с изумленным и скорбным лицом протянул ко мне обрубок.
Я знал, что у клана Отори тоже есть закон, запрещающий беспорядочную валку деревьев, но не думал, что преступников ждут столь суровые наказания. Как можно делать нарушителя калекой? Неужели человеческая жизнь стоит меньше, чем дерево?
– Господин Отори заявит свои права на все эти земли, – сказал Е-Ан. – Он будет править на территории от моря до моря и восстановит справедливость.
Угольщики снова поклонились, дали клятву служить верой и правдой, а я пообещал сделать для них все, что смогу, когда настанет мой день. Затем нас щедро накормили – поймали несколько пташек и зайца. Мне так редко доводилось есть мясо, что я забыл его вкус, если не считать куриного рагу из рациона борцов. Однако то блюдо казалось нежным по сравнению с зайчатиной. Зверек попался в капкан неделю назад, его хранили для последней ночи в горах, прятали от любопытных глаз людей Тогана, которые могли нагрянуть в лагерь. У мяса был привкус земли и крови.
Во время трапезы угольщики обсуждали планы на следующий день. Опытному проводнику поручили показать мне путь к границе. Сами они не смели ее пересекать, но знали, что дорога ведет вниз по пологому склону до самой Тераямы. Мы отправлялись с первым лучом солнца, по расчетам путь должен был занять не более двенадцати часов, если только не помешает внезапный снегопад.
Ветер сменил направление к северу, в воздухе ощущалась неприятная промозглая сырость. Угольщики собирались разобрать вечером последнюю печь, а утром начать спускаться с гор. Е-Ана упросили остаться на ночь и заменить человека, который вызвался сопровождать меня.
– Они не брезгуют работать вместе с тобой? – спросил я наедине Е-Ана.
Угольщики озадачили меня. Они едят мясо, значит, не следуют учению Просветленного, не молятся перед едой, как Потаенные, и, в отличие от селян, делят пищу с неприкасаемым.
– Они тоже неприкасаемые, – ответил он. – Угольщики жгут не только дерево, но и трупы. Однако они не из Потаенных. Эти люди поклоняются демонам леса, в особенности духу огня. Верят, что божество завтра спустится с вершин и будет оберегать их всю зиму, согревая дома. Весной они снова встретятся в горах. – В голосе Е-Ана звучала нотка неодобрения. – Я пытался рассказать о Тайном Боге, но они говорят, что не могут оставить духов предков, потому что тогда некому будет зажигать печи.
– Может быть, все едино, – сказал я, поддразнивая кожевника, поскольку мясо и тепло бога огня подняли мне настроение.
Е-Ан едва улыбнулся в ответ и оставил тему. На лице его проступила усталость. Костер почти погас, и угольщики пригласили нас в свой шалаш, сооруженный из веток и шкур, которые, как я догадался, они выменяли у кожевников на уголь. Мы заползли внутрь и прижались друг к другу, пытаясь согреться. Голова находилась ближе всего к печи, а вот спина заледенела. Когда я перевернулся, то испугался, что веки примерзнут к глазам.
Я почти не спал, лежал и прислушивался к глубокому дыханию людей вокруг, думая о будущем. Раньше я считал, что подписал себе приговор и меня в любой момент настигнет Племя, а теперь пророчица вернула меня к жизни. Мои способности проявились относительно поздно: у некоторых мальчиков, с которыми я тренировался в Мацуэ, таланты обнаружились уже в восемь-девять лет. Когда мой сын станет достаточно ловок, чтобы сразиться со мной?
Сколько лет будет ему? Возможно, около шестнадцати, мне самому немногим больше. Это грубое вычисление подарило мне горькую надежду.
Иногда я верил в пророчества, иногда – нет, и так всю жизнь.
Завтра я буду в Тераяме. Я получу записи Шигеру о Племени и снова возьму в руки Ято. Весной отправлюсь к Араи. Вооруженный тайной информацией о Племени, я попрошу у него поддержки против дядей Шигеру. Очевидно, первое столкновение произойдет именно с ними. Я отомщу за смерть Шигеру, верну себе наследство и захвачу неприступный замок Хаги.
Е-Ан спал беспокойно, вздрагивая и постанывая. Я догадался, что он постоянно испытывает боль, но когда бодрствует, не показывает виду. К рассвету мороз немного отпустил, и я погрузился в глубокий сон. Разбудил меня мягкий вкрадчивый шорох, наполняющий уши, тот звук, которого я так боялся. Я подполз к выходу. В огне костра кружились снежинки, было слышно, как они шипят, опускаясь на угли. Я растолкал Е-Ана и позвал угольщиков. – Снег идет!
Все повскакивали на ноги, зажгли факелы и бросились сворачивать лагерь. Никому не хотелось надолго застрять в горах. Бесценные угли из последней печи завернули во влажные шкуры с крыши шалаша. Угольщики наскоро помолились над догорающими головешками в костре и положили их в чугунный котелок, чтобы взять с собой.
Мелкие снежинки продолжали медленно падать и сразу таяли, коснувшись земли. Однако на рассвете мы увидели зловещее серое небо, затянутое низкими тучами. Ветер набирал силу. Сомнений не оставалось – с минуты на минуту начнется снежный буран.
Не было времени на завтрак, даже на чай. Угольщики быстро собрались и рвались в путь. Е-Ан упал передо мной на колени, но я поднял его и обнял. Тело кожевника показалось мне костлявым и хрупким, как у старика.
– Встретимся весной, – сказал я. – Я дам о себе знать, постараюсь прислать кого-нибудь к мосту неприкасаемых.
Он кивнул, переполненный чувствами, словно не хотел отпускать меня. Один из угольщиков поднял вязанку и взвалил ее себе на плечи. Остальные уже семенили вниз по склону. Е-Ан неуклюже осенил меня крестным знамением в знак то ли прощания, то ли благословения. Затем повернулся и, покачиваясь от веса ноши, пошел вперед.
Я взглянул ему вслед, невольно повторил про себя знакомые слова Потаенных, которые произносят при расставании.
– Идемте, господин, – тревожно позвал меня проводник, и я последовал за ним вверх по горе.
Мы взбирались около трех часов. Угольщик пару раз останавливался, чтобы пригнуть ветки: отмечал путь назад. Снежинки оставались легкими и сухими, но чем выше мы поднимались, тем толще становился слой – тонкая белая пелена покрыла землю и деревья. Быстрый подъем разогрел меня, зато желудок бурчал от голода. Съеденное предыдущим вечером мясо дало ему напрасную надежду. Трудно было определить час. Небо покрылось мглой, почва отражала сбивающий с толку свет заснеженного пейзажа.
Когда проводник остановился, мы были на полпути к вершине горного хребта. Извилистая тропа вдруг стала полого спускаться вниз. Сквозь снежную пелену я увидел долину, массивные ветви побелевших буков и кедров.
– Дальше мне идти нельзя, – сказал он. – Могу только посоветовать вернуться вместе со мной обратно. Скоро начнется буран. До храма почти день пути, даже при хорошей погоде. Если пойдете дальше, то погибнете в снегу.
– Обратного пути нет, – ответил я. – Пройди со мной еще немного. Я хорошо заплачу.
Убедить напарника не удалось, да и не хотелось. Ему было неловко и одиноко без друзей. Я оставил угольщику половину своих монет, а он в благодарность дал мне заячью кость с большим куском мяса.
Проводник описал дорогу, указав на ориентиры в долине, которые удалось рассмотреть, несмотря на тусклый свет. Он сообщил, что внизу течет река, хотя я и сам знал – услышал плеск воды. Вдоль реки пролегала граница между феодами. Неподалеку находился мост, но в одном месте поток становился достаточно узким, чтобы просто перепрыгнуть. Я получил от угольщика еще множество полезных сведений. Из его слов выходило, что в заводях живут духи, а течение быстрое, поэтому нужно быть осторожным и не упасть в реку. В самое удобное для переправы место часто наведывается патруль, хотя в такой день туда вряд ли кто-нибудь сунется.
Когда я окажусь в чужих владениях, мне надо идти на восток, спускаясь к небольшой часовне. Там дорога раздваивается. Мне направо, по нижней тропе. Нельзя сбиться с пути, иначе я попаду на подъем к горному хребту. Ветер дует с северо-востока, значит, должен бить мне в левое плечо. Проводник дважды коснулся моего плеча, всматриваясь в лицо своими узкими глазами. Похоже, он очень беспокоился, как бы я ничего не перепутал.
– Вы не похожи на господина, – сказал он, смущенно улыбнувшись. – Но, в любом случае, удачи вам.
Я поблагодарил проводника и отправился вниз по склону, обгладывая кость и высасывая содержимое. Влажный и густой снег запорошил голову и стал прилипать к одежде. Угольщик прав: я не похож на господина. Волосы не стриглись с тех пор, как Юки подрезала их на актерский манер, а теперь лохматые пряди нависали над ушами, к тому же я давно не брился. Перепачканная одежда пропахла потом. От господина, конечно, такой аромат не исходит. Я попытался вспомнить, когда последний раз мылся – вместе с борцами, в первую ночь после Мацуэ, в огромной бане. Тогда я подслушал разговор между Акио и Хаймэ.
Интересно, где сейчас Юки, знает ли она о моем побеге? Мне становилось плохо при мысли о ребенке. Зная о пророчестве, я испытывал особую боль оттого, что моего сына будут держать взаперти и привьют ему ненависть ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33