Выбор размера душевой кабины
Попробуйте поделиться с ним кое-какими секретами, и, уверяю вас, господин Фудзивара будет покорен.
Ударили первые морозы, ночью стало очень холодно, но днем светило яркое солнце. Окружавшие дом горы пестрили кленами и сумахом, алеющими, словно пламя на фоне темно-зеленых кедров и голубого неба. Каэдэ вышла из паланкина в саду резиденции Фудзивары. Беременность обострила восприятие девушки, и ее глубоко тронула царившая вокруг красота. Неуловимому мгновению мирной осени предстояло неминуемо исчезнуть, растаять под сильными ветрами, что, завывая, приносят грозы с гор.
Дом был просторней, чем в имении Ширакава, и лучше обустроен. В саду струилась вода, журча по древним камням и впадая в пруды, где лениво плавали золотые и красные карпы. Казалось, сад тянулся бескрайне, до самых гор; вдалеке, вторя эхом ручью, шумел водопад. В безоблачном небе парили могучие орлы.
На пороге Каэдэ встретил приветливый юноша. Он провел ее через широкую веранду в гостиную, где уже ждал господин Фудзивара. Девушка ступила внутрь и опустилась на колени, коснувшись лбом пола. Циновка была свежей и новой, бледно-зеленого цвета, с едва уловимым запахом.
Шизука осталась ждать на веранде. В комнате стояла тишина. Каэдэ чувствовала, что ее изучают, и ждала, когда заговорит хозяин. Она попыталась запомнить как можно больше деталей обстановки. К великому облегчению, он наконец обратился к ней с вежливым приветствием.
– Я очень доволен, что вы нашли время посетить мой дом, – сказал господин Фудзивара, и они обменялись любезностями.
Хозяин поместья изъяснялся столь витиевато и образно, что девушке иногда приходилось только догадываться о значении слов. Каэдэ отвечала мягким грудным голосом. Она старалась меньше говорить, надеясь, что он найдет ее загадочной, а не скучной.
Вернулся молодой человек с чайными принадлежностями, и господин Фудзивара собственноручно заварил чай, насыпав зеленый порошок в пенящуюся жидкость. Чашки были шершавые, розово-коричневые, приятные глазу и на ощупь. Каэдэ с восхищением вертела в руках свою чашку.
– Посуда из Хаги, – сказал он. – Из родного города господина Отори. Мои любимые из всей чайной утвари. – После паузы Фудзивара спросил: – Вы туда поедете?
Конечно, следует поехать, мелькнуло у Каэдэ. Если он, в самом деле, был моим мужем, и я ношу его ребенка, я должна навестить его дом и семью.
– Я не могу, – просто ответила она, подняв взгляд.
Как всегда при воспоминании о смерти Шигеру и роли, которую она сыграла в отмщении, нахлынули слезы, затуманили взгляд.
– Всегда находятся причины, – уклончиво сказал он. – Взять мою ситуацию. Мой сын и могила жены находятся в столице. Вы, вероятно, не слышали об этом, но меня попросили покинуть двор. Мои писания пришлись не по вкусу императору. После того как меня сослали, город дважды сотрясало землетрясение, разразилось несколько пожаров. Многие решили, что небеса прогневались из-за несправедливого изгнания безобидного ученого. Приносились молитвы, меня слезно просили вернуться, но пока меня устраивает жизнь здесь, и есть причины, чтобы не повиноваться сразу, хотя, конечно, в конце концов, придется прийти к согласию.
– Господина Шигеру почитают как божество, – сказала она. – Сотни людей каждый день приходят помолиться к его усыпальнице в Тераяме.
– Господин Шигеру, увы, мертв, а я все же живой. Мне еще рано превращаться в бога.
Он поведал ей сокровенное о себе, и теперь Каэдэ чувствовала, что должна ответить тем же.
– Родственники Шигеру желали ему смерти, – заявила она. – Поэтому я отказалась от поездки в столицу.
– Я мало знаю о клане Отори, – признался он, – если не считать превосходных керамических изделий, которые производят в Хаги. Члены семейства Отори пользуются репутацией людей замкнутых и скрытных. Думаю, это их право. Говорят, предки клана неким образом связаны с императорской семьей. – Его веселый, даже немного шутливый тон вдруг резко сменился, словно на него нахлынули новые чувства, как бывало уже не раз. – Простите, если проявляю излишнее любопытство, но как погиб господин Шигеру?
Каэдэ почти ни с кем не делилась воспоминаниями о трагических событиях в Инуяме, ей давно хотелось излить душу. Когда Фудзивара напрямую заговорил об этом, Каэдэ вновь ощутила его искреннее желание узнать о том, что ей пришлось пережить.
– Я не могу говорить об этом, – тихо сказала она. Каэдэ решила не торопиться с откровениями – пусть он помучится догадками. – Мне слишком больно.
Фудзивара опустил глаза на чашку в руке. Каэдэ представился момент изучить его: скулы – словно изваяние из камня, чувственный рот, длинные тонкие пальцы. Он поставил чашку на циновку и посмотрел на Каэдэ. Она задержала на секунду взгляд, подождала, пока упадет слеза, и отвела свои очи.
– Возможно, потом… – едва слышно произнесла она.
Они сидели пару минут молча, недвижно.
– Вы заинтриговали меня, – наконец сказал он. – Это удается немногим женщинам. Позвольте показать вам мой скромный дом, небольшую коллекцию.
Она поставила чашку на пол и грациозно встала. Фудзивара наблюдал за каждым ее движением, но без хищнической страсти, как другие мужчины. Каэдэ поняла, что имела в виду Шизука. Если этот благородный человек будет покорен, то он захочет присоединить ее к своей коллекции. Какую цену он готов за это заплатить, и что она в праве требовать?
Шизука поклонилась до пола, когда они проходили мимо, и из тени снова появился молодой человек. Каэдэ еще раз обратила внимание на его тонкие кости и девичью хрупкость.
– Мамору, – сказал Фудзивара, – госпожа Отори великодушно согласилась взглянуть на наши скромные произведения искусства. Пойдем с нами.
Молодой человек поклонился, и Фудзивара добавил:
– Учись у нее и наблюдай. Она совершенна.
Каэдэ последовала за ними в ту часть здания, где находились двор и сцена.
– Мамору – актер, – пояснил Фудзивара. – Он исполняет женские роли. Мне нравится ставить драмы в этом тихом месте.
В зале оказалось не просторно, но изысканно. Гладкие деревянные колонны подпирали резную крышу, за ними на стене была нарисована ветвистая сосна.
– Вы должны приехать на представление, – сказал господин. – Скоро мы приступим к репетиции «Ацумори». Ждем прибытия нашего флейтиста. Но до этого мы покажем «Сукновальню». Мамору может многому у вас научиться, и мне бы хотелось услышать ваше мнение о его игре.
Каэдэ промолчала, и он продолжил:
– Вы знакомы с драмой?
– Я видела несколько пьес еще в замке Ногучи, – ответила она. – Но мне мало известно об этом искусстве.
– Ваш отец сказал, что вы были заложницей у Ногучи.
– С семилетнего возраста.
– Какую любопытную жизнь ведут женщины, – отметил Фудзивара, и девушке стало не по себе.
Из театра они прошли в другую приемную, дверь из которой вела в небольшой сад, освещенный солнечными лучами. Однако солнце уже спустилось низко к горизонту. Скоро оно скроется за вершинами гор, и долину покроют зубчатые тени. Каэдэ поежилась от холода.
– Принеси жаровню, – распорядился Фудзивара. – Госпожа Отори замерзла.
Мамору сразу же исчез и вернулся с пожилым слугой, который нес небольшую жаровню с раскаленными углями.
– Садитесь рядом, – сказал Фудзивара. – В это время года недолго заболеть.
Не произнося ни слова, Мамору снова покинул комнату, все его движения были грациозны, почтительны и бесшумны. Вернулся он с сундучком из адамова дерева, который осторожно опустил на пол. Он выходил еще три раза и уставил пол коробочками и сундуками, изготовленными из разных пород древесины: дзельква, кипарис, вишня. По цвету и кольцам искусно полированных изделий можно было судить о возрасте деревьев, о склоне, на котором они произрастали, о временах года, жарких и холодных, о дожде и ветре, что их обдували и поливали.
Фудзивара открывал шкатулки одну за другой. Внутри лежали предметы, обернутые в несколько слоев ткани. Материя была красива сама по себе, хотя, очевидно, очень стара – тончайший шелк нежных тонов. Однако то, что она под собой скрывала, превзошло все ожидания Каэдэ. Разворачивая каждое сокровище, господин клал его перед девушкой на пол и просил взять его в руки, приложить к губам или бровям, поскольку ощущение от его прикосновения и запах не менее важны, чем вид. Он аккуратно заворачивал, каждый предмет перед тем, как показать следующий.
– Я редко их достаю, – сказал он с любовью в голосе. – Они обесцениваются с каждым недостойным взглядом. Снимать ткани – уже приятно. А разделить удовольствие с человеком, чей взор обогащает красоту этих шедевров, – одно из великих и редчайших наслаждений.
Каэдэ молчала, она ничего не знала о стоимости и происхождении находящихся перед ней предметов: чашка той же розово-коричневой керамики, хрупкая и прочная одновременно, нефритовая фигурка Просветленного, сидящего в цветке лотоса, золотая лакированная шкатулка, простая и в то же время замысловатая. Каэдэ просто смотрела, и ей казалось, что красивые вещи имеют глаза и наблюдают за ней.
Мамору не остался разглядывать сокровища, но спустя долгое время, а для Каэдэ время словно остановилось, он вернулся с большой плоской коробкой. Фудзивара достал картину – зимний пейзаж с двумя черными воронами на снегу на переднем плане.
– Сэссю, – прошептала Каэдэ, впервые открыв рот.
– Не совсем Сэссю, а один из его учителей, – поправил он. – Говорят, ребенок ничему не может научить родителей, но в случае с Сэссю надо признать, что ученик превзошел учителя.
– Разве не говорят, что голубизна краски глубже, чем голубизна цветка? – спросила она.
– Полагаю, вы согласны с этим высказыванием.
– Если ни ребенок, ни ученик не станет еще мудрее, то никогда ничего не изменится.
– И многие будут этим очень довольны!
– Только те, у кого есть власть, – сказала Каэдэ. – Они цепляются за свое право властвовать, а Другие смотрят на них и желают того же самого. Амбиции составляют суть всех мужчин, поэтому они жаждут перемен. Молодые свергают старых.
– А у женщин есть амбиции?
– Их никто не удосуживается спросить, – Взгляд Каэдэ вернулся к картине. – Два ворона, селезень и утка, олень и лань – их всегда рисуют вместе, всегда парами.
– Так задумано природой, – сказал Фудзивара. – Это один из пяти принципов учения Кун-Фу-цзы.
– И единственный для женщин. Он видит в нас только жен.
– Для этого женщина и предназначена.
– Разве она не может быть правителем или другом?
Каэдэ посмотрела ему в глаза.
– Вы довольно дерзки для девушки, – ответил он, едва не рассмеявшись. Каэдэ покраснела и вновь устремила взгляд на картину.
– Тераяма славится собранием работ Сэссю, – отметил Фудзивара. – Вы видели там картины?
– Да, господин Отори просил господина Такео попытаться сделать с них копии.
– Такео – его младший брат?
– Приемный сын.
Меньше всего Каэдэ хотела говорить с Фудзиварой о Такео. Она решила перевести беседу на другую тему, но в голову не приходило ни одной мысли, кроме рисунка горной пташки, который ей подарил Такео.
– Полагаю, он отомстил за Шигеру? Должно быть, Такео – отважный юноша. Сомневаюсь, что мой сын способен ради меня на подвиг.
– Такео всегда был немногословен, – произнесла Каэдэ, желая, но в то же время боясь рассказать о нем. – Внешне он не казался отважным. Любил рисовать. А оказался бесстрашным воином.
Каэдэ вдруг услышала собственный голос со стороны и резко замолчала от страха выдать себя.
– Вот как, – произнес Фудзивара и снова обернулся к картине.
– Я не имею права вмешиваться в вашу жизнь, – наконец заговорил он, переведя взгляд на Каэдэ, – но вы, конечно же, выйдете замуж за сына господина Шигеру.
– Не все так просто, – ответила она, стараясь выглядеть непринужденно. – У меня здесь земли, к тому же я претендую на поместье Маруяма. Если я оставлю владения и поеду с Отори в Хаги, то могу потерять все.
– Мне кажется, у вас немало тайн для столь юного возраста, – пробормотал он. – Надеюсь, вы когда-нибудь мне их поведаете.
Солнце опускалось за горы. Тени от огромных кедров почти дотянулись до дома.
– Вечереет, – сказал. Фудзивара. – Жаль расставаться, но я обязан отправить вас домой. Буду ждать скорого возвращения. – Он завернул картину и положил ее в коробку.
Каэдэ уловила легкий запах древесины и листьев руты, с помощью которых отгоняли насекомых.
– Сердечное спасибо, – поблагодарила она и поднялась.
В комнату молча вошел Мамору и низко поклонился проходящей мимо Каэдэ.
– Смотри на нее, Мамору, – сказал Фудзивара. – Наблюдай за тем, как она ходит, как отвечает на поклон. Сможешь повторить, будешь называться настоящим актером.
Они попрощались. Господин Фудзивара сам вывел Каэдэ на веранду, подождал, пока она сядет в паланкин, и послал в сопровождение вассалов.
– У тебя все прекрасно получилось, – отметила Шизука, когда они приехали домой. – Ты заинтриговала его.
– Фудзивара презирает меня, – возразила Каэдэ. Она до изнеможения устала от встречи.
– Он презирает женщин, но в тебе видит нечто иное.
– Нечто противоестественное.
– Может быть, – рассмеялась Шизука. – Или нечто уникальное и редкое, чего нет больше ни у кого.
5
На следующий день Фудзивара прислал ей подарки с приглашением на премьеру пьесы в полнолуние. Каэдэ развернула два кимоно: одно старинное и скромное, с искусно вышитыми фазанами и осенними травами, зеленой и золотой нитью на шелке цвета слоновой кости, другое – новое и яркое, с малиновыми и голубыми пионами на светло-розовом фоне.
Хана и Аи пришли полюбоваться на гостинцы. Господин Фудзивара прислал также еду: перепелов и свежую рыбу, хурму и бобовые пироги. Самое большое впечатление это произвело на Хану, которая, как и все, всегда ощущала легкий голод.
– Не трогай, – остановила ее Каэдэ. – У тебя грязные руки.
Девочка перепачкалась, собирая каштаны, но она крайне не любила, когда ей делают замечания. Она убрала руки за спину и сердито уставилась на старшую сестру.
– Хана, – как можно мягче произнесла Каэдэ. – Пусть Аямэ помоет тебе руки, тогда можешь поесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Ударили первые морозы, ночью стало очень холодно, но днем светило яркое солнце. Окружавшие дом горы пестрили кленами и сумахом, алеющими, словно пламя на фоне темно-зеленых кедров и голубого неба. Каэдэ вышла из паланкина в саду резиденции Фудзивары. Беременность обострила восприятие девушки, и ее глубоко тронула царившая вокруг красота. Неуловимому мгновению мирной осени предстояло неминуемо исчезнуть, растаять под сильными ветрами, что, завывая, приносят грозы с гор.
Дом был просторней, чем в имении Ширакава, и лучше обустроен. В саду струилась вода, журча по древним камням и впадая в пруды, где лениво плавали золотые и красные карпы. Казалось, сад тянулся бескрайне, до самых гор; вдалеке, вторя эхом ручью, шумел водопад. В безоблачном небе парили могучие орлы.
На пороге Каэдэ встретил приветливый юноша. Он провел ее через широкую веранду в гостиную, где уже ждал господин Фудзивара. Девушка ступила внутрь и опустилась на колени, коснувшись лбом пола. Циновка была свежей и новой, бледно-зеленого цвета, с едва уловимым запахом.
Шизука осталась ждать на веранде. В комнате стояла тишина. Каэдэ чувствовала, что ее изучают, и ждала, когда заговорит хозяин. Она попыталась запомнить как можно больше деталей обстановки. К великому облегчению, он наконец обратился к ней с вежливым приветствием.
– Я очень доволен, что вы нашли время посетить мой дом, – сказал господин Фудзивара, и они обменялись любезностями.
Хозяин поместья изъяснялся столь витиевато и образно, что девушке иногда приходилось только догадываться о значении слов. Каэдэ отвечала мягким грудным голосом. Она старалась меньше говорить, надеясь, что он найдет ее загадочной, а не скучной.
Вернулся молодой человек с чайными принадлежностями, и господин Фудзивара собственноручно заварил чай, насыпав зеленый порошок в пенящуюся жидкость. Чашки были шершавые, розово-коричневые, приятные глазу и на ощупь. Каэдэ с восхищением вертела в руках свою чашку.
– Посуда из Хаги, – сказал он. – Из родного города господина Отори. Мои любимые из всей чайной утвари. – После паузы Фудзивара спросил: – Вы туда поедете?
Конечно, следует поехать, мелькнуло у Каэдэ. Если он, в самом деле, был моим мужем, и я ношу его ребенка, я должна навестить его дом и семью.
– Я не могу, – просто ответила она, подняв взгляд.
Как всегда при воспоминании о смерти Шигеру и роли, которую она сыграла в отмщении, нахлынули слезы, затуманили взгляд.
– Всегда находятся причины, – уклончиво сказал он. – Взять мою ситуацию. Мой сын и могила жены находятся в столице. Вы, вероятно, не слышали об этом, но меня попросили покинуть двор. Мои писания пришлись не по вкусу императору. После того как меня сослали, город дважды сотрясало землетрясение, разразилось несколько пожаров. Многие решили, что небеса прогневались из-за несправедливого изгнания безобидного ученого. Приносились молитвы, меня слезно просили вернуться, но пока меня устраивает жизнь здесь, и есть причины, чтобы не повиноваться сразу, хотя, конечно, в конце концов, придется прийти к согласию.
– Господина Шигеру почитают как божество, – сказала она. – Сотни людей каждый день приходят помолиться к его усыпальнице в Тераяме.
– Господин Шигеру, увы, мертв, а я все же живой. Мне еще рано превращаться в бога.
Он поведал ей сокровенное о себе, и теперь Каэдэ чувствовала, что должна ответить тем же.
– Родственники Шигеру желали ему смерти, – заявила она. – Поэтому я отказалась от поездки в столицу.
– Я мало знаю о клане Отори, – признался он, – если не считать превосходных керамических изделий, которые производят в Хаги. Члены семейства Отори пользуются репутацией людей замкнутых и скрытных. Думаю, это их право. Говорят, предки клана неким образом связаны с императорской семьей. – Его веселый, даже немного шутливый тон вдруг резко сменился, словно на него нахлынули новые чувства, как бывало уже не раз. – Простите, если проявляю излишнее любопытство, но как погиб господин Шигеру?
Каэдэ почти ни с кем не делилась воспоминаниями о трагических событиях в Инуяме, ей давно хотелось излить душу. Когда Фудзивара напрямую заговорил об этом, Каэдэ вновь ощутила его искреннее желание узнать о том, что ей пришлось пережить.
– Я не могу говорить об этом, – тихо сказала она. Каэдэ решила не торопиться с откровениями – пусть он помучится догадками. – Мне слишком больно.
Фудзивара опустил глаза на чашку в руке. Каэдэ представился момент изучить его: скулы – словно изваяние из камня, чувственный рот, длинные тонкие пальцы. Он поставил чашку на циновку и посмотрел на Каэдэ. Она задержала на секунду взгляд, подождала, пока упадет слеза, и отвела свои очи.
– Возможно, потом… – едва слышно произнесла она.
Они сидели пару минут молча, недвижно.
– Вы заинтриговали меня, – наконец сказал он. – Это удается немногим женщинам. Позвольте показать вам мой скромный дом, небольшую коллекцию.
Она поставила чашку на пол и грациозно встала. Фудзивара наблюдал за каждым ее движением, но без хищнической страсти, как другие мужчины. Каэдэ поняла, что имела в виду Шизука. Если этот благородный человек будет покорен, то он захочет присоединить ее к своей коллекции. Какую цену он готов за это заплатить, и что она в праве требовать?
Шизука поклонилась до пола, когда они проходили мимо, и из тени снова появился молодой человек. Каэдэ еще раз обратила внимание на его тонкие кости и девичью хрупкость.
– Мамору, – сказал Фудзивара, – госпожа Отори великодушно согласилась взглянуть на наши скромные произведения искусства. Пойдем с нами.
Молодой человек поклонился, и Фудзивара добавил:
– Учись у нее и наблюдай. Она совершенна.
Каэдэ последовала за ними в ту часть здания, где находились двор и сцена.
– Мамору – актер, – пояснил Фудзивара. – Он исполняет женские роли. Мне нравится ставить драмы в этом тихом месте.
В зале оказалось не просторно, но изысканно. Гладкие деревянные колонны подпирали резную крышу, за ними на стене была нарисована ветвистая сосна.
– Вы должны приехать на представление, – сказал господин. – Скоро мы приступим к репетиции «Ацумори». Ждем прибытия нашего флейтиста. Но до этого мы покажем «Сукновальню». Мамору может многому у вас научиться, и мне бы хотелось услышать ваше мнение о его игре.
Каэдэ промолчала, и он продолжил:
– Вы знакомы с драмой?
– Я видела несколько пьес еще в замке Ногучи, – ответила она. – Но мне мало известно об этом искусстве.
– Ваш отец сказал, что вы были заложницей у Ногучи.
– С семилетнего возраста.
– Какую любопытную жизнь ведут женщины, – отметил Фудзивара, и девушке стало не по себе.
Из театра они прошли в другую приемную, дверь из которой вела в небольшой сад, освещенный солнечными лучами. Однако солнце уже спустилось низко к горизонту. Скоро оно скроется за вершинами гор, и долину покроют зубчатые тени. Каэдэ поежилась от холода.
– Принеси жаровню, – распорядился Фудзивара. – Госпожа Отори замерзла.
Мамору сразу же исчез и вернулся с пожилым слугой, который нес небольшую жаровню с раскаленными углями.
– Садитесь рядом, – сказал Фудзивара. – В это время года недолго заболеть.
Не произнося ни слова, Мамору снова покинул комнату, все его движения были грациозны, почтительны и бесшумны. Вернулся он с сундучком из адамова дерева, который осторожно опустил на пол. Он выходил еще три раза и уставил пол коробочками и сундуками, изготовленными из разных пород древесины: дзельква, кипарис, вишня. По цвету и кольцам искусно полированных изделий можно было судить о возрасте деревьев, о склоне, на котором они произрастали, о временах года, жарких и холодных, о дожде и ветре, что их обдували и поливали.
Фудзивара открывал шкатулки одну за другой. Внутри лежали предметы, обернутые в несколько слоев ткани. Материя была красива сама по себе, хотя, очевидно, очень стара – тончайший шелк нежных тонов. Однако то, что она под собой скрывала, превзошло все ожидания Каэдэ. Разворачивая каждое сокровище, господин клал его перед девушкой на пол и просил взять его в руки, приложить к губам или бровям, поскольку ощущение от его прикосновения и запах не менее важны, чем вид. Он аккуратно заворачивал, каждый предмет перед тем, как показать следующий.
– Я редко их достаю, – сказал он с любовью в голосе. – Они обесцениваются с каждым недостойным взглядом. Снимать ткани – уже приятно. А разделить удовольствие с человеком, чей взор обогащает красоту этих шедевров, – одно из великих и редчайших наслаждений.
Каэдэ молчала, она ничего не знала о стоимости и происхождении находящихся перед ней предметов: чашка той же розово-коричневой керамики, хрупкая и прочная одновременно, нефритовая фигурка Просветленного, сидящего в цветке лотоса, золотая лакированная шкатулка, простая и в то же время замысловатая. Каэдэ просто смотрела, и ей казалось, что красивые вещи имеют глаза и наблюдают за ней.
Мамору не остался разглядывать сокровища, но спустя долгое время, а для Каэдэ время словно остановилось, он вернулся с большой плоской коробкой. Фудзивара достал картину – зимний пейзаж с двумя черными воронами на снегу на переднем плане.
– Сэссю, – прошептала Каэдэ, впервые открыв рот.
– Не совсем Сэссю, а один из его учителей, – поправил он. – Говорят, ребенок ничему не может научить родителей, но в случае с Сэссю надо признать, что ученик превзошел учителя.
– Разве не говорят, что голубизна краски глубже, чем голубизна цветка? – спросила она.
– Полагаю, вы согласны с этим высказыванием.
– Если ни ребенок, ни ученик не станет еще мудрее, то никогда ничего не изменится.
– И многие будут этим очень довольны!
– Только те, у кого есть власть, – сказала Каэдэ. – Они цепляются за свое право властвовать, а Другие смотрят на них и желают того же самого. Амбиции составляют суть всех мужчин, поэтому они жаждут перемен. Молодые свергают старых.
– А у женщин есть амбиции?
– Их никто не удосуживается спросить, – Взгляд Каэдэ вернулся к картине. – Два ворона, селезень и утка, олень и лань – их всегда рисуют вместе, всегда парами.
– Так задумано природой, – сказал Фудзивара. – Это один из пяти принципов учения Кун-Фу-цзы.
– И единственный для женщин. Он видит в нас только жен.
– Для этого женщина и предназначена.
– Разве она не может быть правителем или другом?
Каэдэ посмотрела ему в глаза.
– Вы довольно дерзки для девушки, – ответил он, едва не рассмеявшись. Каэдэ покраснела и вновь устремила взгляд на картину.
– Тераяма славится собранием работ Сэссю, – отметил Фудзивара. – Вы видели там картины?
– Да, господин Отори просил господина Такео попытаться сделать с них копии.
– Такео – его младший брат?
– Приемный сын.
Меньше всего Каэдэ хотела говорить с Фудзиварой о Такео. Она решила перевести беседу на другую тему, но в голову не приходило ни одной мысли, кроме рисунка горной пташки, который ей подарил Такео.
– Полагаю, он отомстил за Шигеру? Должно быть, Такео – отважный юноша. Сомневаюсь, что мой сын способен ради меня на подвиг.
– Такео всегда был немногословен, – произнесла Каэдэ, желая, но в то же время боясь рассказать о нем. – Внешне он не казался отважным. Любил рисовать. А оказался бесстрашным воином.
Каэдэ вдруг услышала собственный голос со стороны и резко замолчала от страха выдать себя.
– Вот как, – произнес Фудзивара и снова обернулся к картине.
– Я не имею права вмешиваться в вашу жизнь, – наконец заговорил он, переведя взгляд на Каэдэ, – но вы, конечно же, выйдете замуж за сына господина Шигеру.
– Не все так просто, – ответила она, стараясь выглядеть непринужденно. – У меня здесь земли, к тому же я претендую на поместье Маруяма. Если я оставлю владения и поеду с Отори в Хаги, то могу потерять все.
– Мне кажется, у вас немало тайн для столь юного возраста, – пробормотал он. – Надеюсь, вы когда-нибудь мне их поведаете.
Солнце опускалось за горы. Тени от огромных кедров почти дотянулись до дома.
– Вечереет, – сказал. Фудзивара. – Жаль расставаться, но я обязан отправить вас домой. Буду ждать скорого возвращения. – Он завернул картину и положил ее в коробку.
Каэдэ уловила легкий запах древесины и листьев руты, с помощью которых отгоняли насекомых.
– Сердечное спасибо, – поблагодарила она и поднялась.
В комнату молча вошел Мамору и низко поклонился проходящей мимо Каэдэ.
– Смотри на нее, Мамору, – сказал Фудзивара. – Наблюдай за тем, как она ходит, как отвечает на поклон. Сможешь повторить, будешь называться настоящим актером.
Они попрощались. Господин Фудзивара сам вывел Каэдэ на веранду, подождал, пока она сядет в паланкин, и послал в сопровождение вассалов.
– У тебя все прекрасно получилось, – отметила Шизука, когда они приехали домой. – Ты заинтриговала его.
– Фудзивара презирает меня, – возразила Каэдэ. Она до изнеможения устала от встречи.
– Он презирает женщин, но в тебе видит нечто иное.
– Нечто противоестественное.
– Может быть, – рассмеялась Шизука. – Или нечто уникальное и редкое, чего нет больше ни у кого.
5
На следующий день Фудзивара прислал ей подарки с приглашением на премьеру пьесы в полнолуние. Каэдэ развернула два кимоно: одно старинное и скромное, с искусно вышитыми фазанами и осенними травами, зеленой и золотой нитью на шелке цвета слоновой кости, другое – новое и яркое, с малиновыми и голубыми пионами на светло-розовом фоне.
Хана и Аи пришли полюбоваться на гостинцы. Господин Фудзивара прислал также еду: перепелов и свежую рыбу, хурму и бобовые пироги. Самое большое впечатление это произвело на Хану, которая, как и все, всегда ощущала легкий голод.
– Не трогай, – остановила ее Каэдэ. – У тебя грязные руки.
Девочка перепачкалась, собирая каштаны, но она крайне не любила, когда ей делают замечания. Она убрала руки за спину и сердито уставилась на старшую сестру.
– Хана, – как можно мягче произнесла Каэдэ. – Пусть Аямэ помоет тебе руки, тогда можешь поесть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33